Жертвы дракона - В Тан-Богораз

- Я люблю их, - сказала она громко, потом слегка потянулась и свела руки вместе. - Всех люблю.

И было так, как будто она сразу заключила в свои объятия всех мужчин и детей.

- Молчи, - сказала Илеиль, но не совсем уверенно. Элла Сорока знала, как будто, действительно, больше, чем другие подруги.

- Дуры вы, - возразила Элла и рассмеялась.

Пять трясогузок, все дуры...

- Трясогузка Ронта, - сказал неожиданно голос сзади, такой же веселый, как у Эллы.

Девушки обернулись. Дило Горбун подполз к костру так тихо, что никто его не заметил. Он остановился перед костром, как полз, на четвереньках, и вертел головою, как будто черепаха.

- Уйди, - крикнули девушки, - зачем ты пришел?

- К вам пришел, - сказал Дило, - мне одному тоскливо.

- Здесь мальчикам не место, - сказала Илеиль. - Это девичья роща.

- Разве я мальчик, - сказал Дило вкрадчивым тоном. - Если бы я был мальчиком, то был бы с мальчиками.

Девушки засмеялись. Это была обычная присказка Горбуна.

- Я вам сказку расскажу, - соблазнял Дило.

- Уйди, не то палки возьмем.

- Расскажу и уйду. О Рунте-трясогузке... Мне одному темно в этом лесу.

- Ну, расскажи, - поколебались девочки.

Их в особенности соблазняла тема рассказа. Имя Ронты с небольшим изменением в  Р у н т а  означало: трясогузка. Молодых девушек вообще называли трясогузками за их предполагаемую стыдливость.

Они посмотрели нерешительно на взрослую помощницу. Но круглые глазки Асы тоже горели любопытством, и, ко всеобщему удивлению, она не сказала ни "да", ни "нет".

Пять трясогузок сидели под листьями клена,

начал Дило нараспев.

- Молчи, дурак, - сказали девушки полусердито.

Дило, по-видимому, хотел начать с присказки и заимствовал ее у Эллы.

- Нет, - сказал Дило.

Пять трясогузок сидели под листьями клена.

Пришли пять турухтанов и распустили свои крылья.

И сказали: "Спляшем брачный танец.

Совьем колесо солнцу, будем плясать брачный пляс.

Будьте нам женами, будем вам мужьями..."

По обыкновению Анакских сказочников, Дило наполовину пел, строфу за строфою.

Лунный Дракон пришел к красному солнцу

И сказал: "Солнце, спляшем брачный танец.

Будь мне женою, я тебе буду мужем".

- Разве солнце - жена? - спросила Илеиль с удивлением.

- Не перебивай, - сердито сказал Дило. - В то время Солнце было женою.

Солнце сказало: "Я не хочу.

У тебя, Дракон, чужое лицо.

На твоей шее чешуя стала дыбом.

Ты мне не муж, я тебе не жена..."

Дракон рассердился и проглотил Солнце.

Вместе с Солнцем проглотил все лучи;

На земле и на небе стало темно,

Турухтанам и трясогузкам стало темно.

Темно свивать колесо Солнцу,

Темно плясать брачный танец...

Рунта молодая сказала подругам:

"Я поднимусь на небо, я верну Солнце,

Я дам свет,

Пойду к Дракону в юные жены.

Пусть я исчезну, вы будете жить"...

После этого Дило стал рассказывать прозой:

Молодая Рунта поднялась на небо и приблизилась к Дракону. Он дремал, раскрыв пасть после сытной еды. Солнце, большое и круглое, тускло сияло в его утробе.

- Я пришла, - сказала Рунта.

- Зачем? - спросил Дракон.

- В жены к тебе, - сказала Рунта.

- А, хорошо, - сказал Дракон.

- Как берешь ты жен? - спросила Рунта.

- Пастью беру, - сказал Дракон.

Молодая Рунта вошла в пасть Дракона, из пасти в утробу и отыскала Солнце. Она обвязала его травяной веревкой и потащила его вон. Вытащила Солнце в горло Дракона, потом вытащила в рот Дракона, потом вытащила на язык Дракона. И лопнула веревка с таким треском, как падает дерево. Тогда встрепенулся Дракон и тряхнул головою. Круглое Солнце обожгло ему язык и выкатилось вон. Брызнул свет, настало новое утро.

Дило замолчал, девушки тоже молчали.

- А Рунта вернулась? - спросила Илеиль.

Дило лукаво посмотрел на девушек.

- Рунта, вот она, - пошутил он, указывая пальцем на подругу Яррия. Рунта-Ронта.

- Нет, правда!

- Правда, - настаивал Дило. - Вы знаете: предки возвращаются сквозь женское чрево. Так Рунта вернулась...

- Постой, - сказала Элла. - Какую песенку пела молодая Рунта?

"Пусть я исчезну, вы будете жить..."

- Печальная песня.

Ронта сидела и слушала, не шевелясь и не произнося ни слова.

Но когда Элла повторила печальную песню Рунты-трясогузки, ее лицо неожиданно сморщилось, нижняя губа задрожала. Еще минута, и она разразилась плачем, тихим и жалобным, как огорченный ребенок.

Яррия положила подруге руку на шею.

- Глупая, - сказала она. - Ну, не плачь. Это другая погибла, та, молодая Рунта. Ты живешь.

- Нет, - всхлипывала Ронта, - это мне нравится. П у с т ь  я и с ч е з н у, в ы  б у д е т е  ж и т ь. Это хорошо.

Слезы ее падали без конца. Она уткнулась лицом в землю, и плечи ее тряслись от заглушаемых рыданий...

Полночь прошла. На краю неба опять поднимался Охотник, угрожая дротиком диким оленям в Песчаной реке. Все спали, девушки и их помощница. Лишь у Лото поодаль слабо мерцал костер, и она низко склонилась над ним, как будто творила заклинания. И вдруг на опушке раздался слабый призыв маленькой пестрой совы Шиана, который ищет в темноте свою подругу: Угу!..

Ронта вздрогнула во сне и подняла голову. Призыв повторился еще раз. Она посмотрела на соседок. Никто не шевелился. Костер чуть вспыхивал.

Еще не совсем проснувшись, Ронта поднялась, как лунатик, и, натыкаясь на деревья, пошла вперед, куда звал крик совы.

На опушке леса стоял Яррий. Его фигура смутно белела в свете звезд. Он двинулся Ронте навстречу и быстро подошел. В руках у него было неизменное копье. Связка дротиков висела через плечо. Через другое плечо был подвешен большой мешок, как у охотника, уходящего в дальние горы. И весь вид у него был, как у человека, уходящего в дорогу.

Дремота Ронты исчезла.

- Что, Яррий? - спросила она тревожно, даже не успев разглядеть в темноте его лицо.

- Они изгнали меня, - сказал Яррий.

- Изгнали, - откликнулась Ронта жалобно.

- Сказали: "Будь нам чужим, другого племени, не пей нашей воды, не грейся у огня".

- За что? - спросила Ронта беспомощно. Она как будто забыла в эту ночь о весеннем деле Яррия.

- За то самое, - сказал Яррий. - Юн говорит: - "Ты жертву отнял у темного бога, белую телку. Будь же извергнут".

- Как же обет? - спросила Ронта растерянно.

Яррий коротко засмеялся.

- Стану ли плакать о муках и истязаниях? Нож Юна-врага не коснется меня. Буду жить непосвященный, как жил.

Ронта молчала.

- Куда же ты пойдешь? - спросила она нерешительно.

Яррий повел рукою.

- Свет широк, и солнце везде светит. Челноки растут в лесах, и реки текут вниз... Попрощаться я пришел. Где Дило?

- Не знаю, - сказала Ронта, - был тут недавно. Прогнали его... Куда пойдешь ты?..

- Пойду на край света, - сказал Яррий, - на берег моря. Узнаю людей медвежьих и людей орлиных. Увижу морских великанов с зубами, как у мамонта.

- Как ты будешь жить, Яррий? - твердила Ронта печально.

- Один буду я жить, диким бродягою, рвать добычу когтями буду, как звери рвут.

Он замолчал и долго молчал, и вдруг сказал отрывисто:

- Пойдем со мною, Ронта!..

Ронта не отвечала.

- Лица мужчин не увижу. Глаза женщин не будут смотреть на меня. Когда я умру, шакалы закроют мне глаза... Ронта, пойдем со мною...

Ронта бросила взгляд назад, в глубину рощи. Ничего не было видно. Только угли костра чуть мерцали сквозь темную чащу.

- Жалко тебе оставить Иссу колдунью и сварливых жен? - спросил Яррий злым, изменившимся тоном.

- Жалко, - призналась Ронта.

- С Иллом хочешь плясать, красную бороду гладить девичьей ладонью?

- Нет, - с ужасом сказала Ронта. - Я не хочу.

- Ну, так пойдем со мною.

Ронта опять посмотрела назад и тяжело вздохнула.

- Прощайте, сестры, - шепнула она. П у с т ь  я  и с ч е з н у, в ы б у д е т е  ж и т ь... Яррий, я иду с тобою.

Они взялись за руки и тихо, как тени, скользнули вдоль опушки. Никто их не видел. Только небесный Охотник смотрел им вслед и грозил дротиком.

За день ходьбы от кленовой рощи лежало мертвое поле Анаков. Оно было широкое, ровное, занесенное песком. Этот песок в незапамятное время принесла река Саллия своими весенними разливами, но теперь река давно ушла отсюда вправо, почти на половину дневного перехода. Поле осталось, как прежде, серое, унылое, нагое. На нем не росло ни куста, ни травинки. Только местами поднимались какие-то странные серые сучья. Это были бараньи и оленьи рога, воткнутые в песок, принесенные живыми на поминки покойникам. Ибо на это поле с разных концов своей земли приходили умирать Анаки. По древнему поверью считалось, что только с этого поля возможен отход в дальнюю дорогу, в страну предков. Он начинался от низкой песчаной стрелки, перерезавшей мертвое поле на две половины. Эта стрелка называлась "тропой мертвецов". От стрелки отход продолжался по песчаным рытвинам старого сухого русла, потом по реке Саллии, против ее течения, на юг.