О мертвых — ни слова - Варвара Клюева

И хотя невеста отказалась от него больше года назад, я решила, что в данном случае срок давности еще не вышел. Может быть, Мищенко и через двадцать лет не оправится от потрясения. Стало быть, причина для убийства Мефодия у него была. Другое дело, что я ни на грош не верила в его виновность. Если уж он не задушил Мефодия тогда, то теперь и подавно не стал бы связываться. Да и вообще представить Игорька отравителем невозможно — не тот тип характера.

Я вздохнула.

— Ну что, надумала что-нибудь? — поинтересовался Леша. — А то мы уже подъезжаем.

— У меня получается, что никто из Генриховых гостей Мефодия не убивал. Может быть, его накормили этим самым лекарственным препаратом в другом месте?

— Не исключено, — согласился Леша. — Знать бы, что за препарат…

— Именно это я и намерена выяснить в самое ближайшее время. Вот довезу тебя и отправлюсь домой ждать капитана Селезнева. Еще посмотрим, кто кому учинит допрос!

— А мне тут что делать?

— Перекрась «Запорожец» и разбери его на части.

— Зачем? А, понятно! Ты боишься, что больничный сторож его опознает?

— Вот-вот. До завтра тебе работы хватит, а завтра я привезу сюда остальных участников вечеринки, и устроим собственное дознание.

Глава 6

Благое мое намерение поскорее попасть домой полетело ко всем чертям, столкнувшись с суровой действительностью. Моей вины в том почти не было. Ну разве что стоило проявить твердость и не поддаваться на Лешины уговоры попить вместе чайку, но ведь я, в конце концов, не железная. Да и времени на чаепитие ушло совсем немного — какой-нибудь жалкий час, от силы полтора. Но, прибежав на станцию, я, к своему ужасу, выяснила, что угодила точнехонько в начало перерыва: ближайшая электричка на Москву отправлялась через два часа. Пришлось плестись к шоссе и ловить попутную машину. А поскольку сезон сельхозработ на дачных участках давно уже миновал, с попутками дела тоже обстояли неважно. Я чуть все зубы себе не отбила на промозглом ветру, прежде чем остановила шальной грузовик, привозивший кому-то из дачников кирпич.

«Добрый Боженька, пусть капитан Селезнев придет не раньше чем через сорок минут, чтобы я успела отмокнуть в горячей ванне и принять хоть какое-то подобие человеческого облика». Высказав про себя эту просьбу, я вошла в свой подъезд и начала восхождение на четвертый этаж. И, пройдя полпути, замерла, ибо до меня донесся ненавистный медовый голосок соседки Софочки.

По моему глубокому убеждению, единственная цель Софочкиной жизни заключается в том, чтобы отравлять жизнь мне. Эта относительно молодая девица обладает замашками старой сплетницы из числа тех, что сидят целыми днями на лавке у подъезда, перемывая косточки всем входящим и выходящим. Софочка на лавке не сидела, она подкарауливала меня у двери квартиры. Не знаю, каким образом ей всегда удается так точно определить момент моего появления (ведь не стоит же она целыми днями у дверного глазка!), но, когда бы я ни показалась на лестничной площадке, она — тут как тут. Чтобы не выслушивать ее медоточивые речи и подробные жизнеописания остальных жителей подъезда, мне всякий раз приходится нестись мимо нее галопом, изображая страшную спешку.

Но сейчас я решила подождать, пока она уйдет к себе и закроет дверь. Может быть, мне в кои-то веки удастся пробраться в квартиру, избавив себя от лицезрения ее хищной мордочки.

Софочка, по-видимому, отловила кого-то из соседей и теперь сладострастно предавалась излюбленному занятию: проветривала скелеты из чужих шкафов. Поначалу я не очень вслушивалась в ее возбужденную болтовню, но минуты через две навострила уши.

— …Так что даже не знаю, как вам быть. Если только попробуете отыскать тех молодых людей, у которых есть ключи от ее квартиры. Вы с ними не знакомы? Представьте себе, человек десять, и все мужчины! Приходят как к себе домой — иногда по одному, иногда по двое, по трое, а то и все разом… Часто, очень часто, чуть ли не каждый день. Понятия не имею, чем они там занимаются и кем ей приходятся. Да, а еще эта пожилая дамочка в немыслимых нарядах! Вы бы только ее видели! Панк, да и только! — Тут Софочка спохватилась. — Ох, простите, может, я обидела вашу знакомую? Вы вообще к Варваре по какому делу: по личному или как?

В последнем вопросе прозвучало неприкрыто жадное любопытство, но оно так и осталось неутоленным. До меня уже дошло, кому перемывают косточки; более того, у меня появилось страшное подозрение насчет личности Софочкиного собеседника. Перепрыгивая через ступеньки, я понеслась наверх и появилась на своей лестничной площадке как раз в тот миг, когда Софочка ставила вопросительный знак в конце последней фразы. Увидев меня, она кисло улыбнулась и объявила без всякой радости:

— А вот и она.

Ее собеседник повернул голову, и мне сделалось нехорошо.

У него было лицо человека, которому я без колебаний доверила бы президентский чемоданчик с красной кнопкой, свою жизнь и даже ключи от своей квартиры. Я стояла столбом, таращилась на него и пыталась понять, почему его облик вызывает у меня столь безоглядное доверие. Не правильные и в общем-то некрасивые черты. Удлиненные светло-карие с зеленью глаза в тяжелых складках век с лучистыми морщинками в уголках. Хорошие, надо признать, глаза. Добрые и смешливые. От переносицы ласточкиными крыльями разлетаются брови, но одно «крыло» приподнято чуть выше другого и изогнуто чуть сильнее, отчего у физиономии слегка удивленное и забавное выражение. Уголки большого рта загнуты в разные стороны: правый — вверх, левый — вниз; возле правого, веселого, уголка — маленькая ямочка, скорее, даже складочка, делающая улыбку неотразимой. Посреди всего этого великолепия аккуратной картофелиной красуется нос с редкими темными веснушками.

Да, Аполлоном он не был. Но в разведку я бы с ним пошла. И к Северному полюсу. И на вершину Эвереста. Черт его знает почему.

— Здравствуйте, Варвара Андреевна. Меня зовут Федор Михайлович. Только не Достоевский, а Селезнев. Вы представить себе не можете, насколько я рад с вами познакомиться.

Если бы восторженной школьнице, обклеившей все стены фотографиями любимого актера, довелось встретиться наяву со своим кумиром, она ни за что не сумела бы вложить в эту простую фразу столько искреннего чувства. Даже Серж Архангельский — мастер на подобные штучки — и тот наверняка позеленел бы от зависти. Поскольку мне было точно известно, что никаких оснований радоваться нашему знакомству у Селезнева нет, я сделала единственно возможный вывод, вернее, даже два: во-первых, капитан, просто-таки созданный для театральных подмостков, бездарно губит на Петровке свое могучее дарование; во-вторых, он — чертовски опасный противник.

— Я уже наслышан о ваших строгих порядках, — Селезнев покосился на Софочку и незаметно мне подмигнул, — и знаю, что чести попасть к вам в дом удостаиваются лишь избранные, но, может быть, вы согласитесь дать мне аудиенцию на нейтральной территории? Или мне следует сначала заручиться рекомендациями людей, которым вы доверяете?

У меня даже челюсть свело, так я стиснула зубы, чтобы не ответить на его улыбку. «Держись, Варвара! — мысленно приказала я себе. — А не то от этакой теплоты у тебя сейчас мозги начнут плавиться и потекут носом. Ишь, как опутывает, змей! А о своем милицейском чине небось не упомянул. Или это он за Софочку беспокоится? Вон ее и без того всю трясет от любопытства».

Мысль о Софочке заставила меня поторопиться с принятием решения.

— Ладно, господин Недостоевский, так и быть, приму вас без рекомендаций. Но учтите: я — мастер международного класса по неспортивной борьбе. В случае чего — не обессудьте.

— Я буду очень осторожен, — пообещал Селезнев с серьезным видом, но зеленые глаза смеялись. Бог мой, до чего заразителен был этот смех!

Я почувствовала, как меня захлестывает паника. Почему Серж не предупредил меня о страшном обаянии этого человека? Он должен был понимать: запудрить мозги оперативнику с Петровки — задача непростая. Она требует умения быстро соображать и убедительно врать, то есть максимальной собранности. А о какой собранности может идти речь, если один вид противника вызывает эйфорию, точно галлон закиси азота?

Стараясь унять дрожь в руках, я сунула в замочную скважину ключ, повернула его, толкнула дверь и угрюмо пригласила:

— Входите.

Даже вид посеревшей от разочарования Софочки не доставил мне радости — настолько сильно мучили меня дурные предчувствия.

— Мне кажется, вы продрогли, Варвара Андреевна, — заботливо сказал Селезнев, когда я, щелкая зубами, стаскивала с себя куртку. — Может быть, вам стоит принять горячий душ? Я могу и подождать.

Мне ужасно хотелось последовать совету, но он исходил от противника, а народная мудрость учит остерегаться данайцев, дары приносящих. Я гордо покачала головой:

— Обойдусь. Проходите на кухню. В гостиной у меня общая стена с соседкой, а Софочка наверняка уже поджидает нас по ту сторону со стетоскопом. И потом, мне нужно срочно выпить чаю.