Вольные стрелки. Вождь гверильясов. - Майн Рид

с завистью глядели на осажденный город. Многим из нас в эту минуту хотелось сейчас же броситься на приступ…

Но вот с бруствера Пуэрто-Нуэво сверкнула горизонтальная полоса огня.

— Берегись! — крикнул Твинг и сейчас же бросился за гребень холма, лег ничком и прижался к земле всем своим маленьким жилистым телом.

Многие из нас последовали его примеру, но не успели еще мы все лечь, как ядро с воем пролетело мимо нас. То был выстрел двадцатичетырехфунтовой пушки!..

Ядро ударилось в вершину в нескольких ядрах от нашей группы и рикошетом отскочило на соседний холм…

— Попробуй еще раз! — закричал кто-то.

— Проиграл малый бутылку шампанского, — сказал Твинг.

— Скорее он выпил ее заранее, а то бы он прицелился вернее, — возразил другой офицер.

— Шампанское! — сказал Клейли. — И устрицы! Подумать только.

— Придержите язык, Клейли, или, клянусь честью, я сейчас же пойду на город приступом!..

Это произнес Геннесси, чье воображение не выдержало контраста между шампанским с устрицами и свининой с песочной пылью, которую мы глотали уже несколько дней, заедая сухарями.

— Опять! — крикнул Твинг, завидев новую вспышку огня.

— Честное слово, граната! — воскликнул Геннесси. — Дайте ей сперва упасть, а то как бы она не попала в вас, — продолжал он, видя, что некоторые офицеры уже ложатся.

Провизжал снаряд. Искорка оторвалась от него и прочертила черное небо изящными изгибами красной линии.

Гром выстрела донесся до нас со стен, и в ту же секунду мы услышали глухой шум гранаты, зарывшейся в песок.

Она упала рядом с часовым, стоявшим в нескольких шагах от нас. Но он остался совершенно неподвижным, словно заснул или оцепенел. Быть может, он принял гранату за рикошет ядра…

— А они ловко расстреливают холмы! — произнес один молодой офицер.

Но не успели еще отзвучать эти слова, как под нашими ногами раздался громовой взрыв, напоминавший пушечный выстрел. Земля разверзлась, как при землетрясении, засвистели осколки, песок полетел нам в лицо.

На секунду все заволоклось тучей пыли. В это время луна выкатилась из-за туч, и, когда пыль улеглась, мы увидели в двадцати шагах от себя изуродованное тело солдата…

Громкое «ура» донеслось до нас с Консепсиона, откуда стреляла пушка.

Опечаленные смертью солдата и пристыженные тем, что причиной ее была наша неосторожность, мы отвернулись от города и хотели уже спуститься с холма, когда наше внимание привлек свист ракеты.

Эта ракета взвилась из чапарраля, росшего в четверти мили за нашим лагерем. Не успела еще она достигнуть высшей точки, как с Пуэрто-Нуэво пустили ответную ракету.

В ту же секунду какой-то всадник выскочил из чащи и погнал коня на крутой холм. После трех-четырех отчаянных попыток великолепный мустанг, проваливаясь в песок, добрался до вершины, где лежал труп часового.

Тут всадник увидел нас, рванул поводья и с секунду простоял на месте, поднявшись на стременах и как бы сомневаясь, вперед ли ему скакать, или вернуться назад…

Мы приняли его за американского офицера и, не понимая, кто из нас мог бы скакать на коне в такой час, молча глядели и ждали, что будет.

— Клянусь честью, это мексиканец, — проговорил Твинг, когда яркий луч луны ясно осветил ранчеро.

Не успели мы пошевелиться, как странный наездник резко повернул влево и, выхватив пистолет, выстрелил прямо в нашу группу, а затем дал коню шпоры и поскакал в глубокий овраг.

— Болваны американские! — бросил он нам через плечо, спустившись с холма.

В ответ раздалось несколько выстрелов; но прежде чем мы успели опомниться от вызванного этой невероятной дерзостью изумления, всадник уже успел удрать.

Через несколько минут мы увидели его у стен города. Черное пятно лошади отчетливо выделялось на белой песчаной равнине. До нас донесся скрип тяжелых ворот Пуэрто-Нуэво, открывшихся перед смельчаком и снова закрывшихся за ним… Его выстрелом никто из нас ранен не был. Спускаясь с холма, многие из нас скрипели зубами от злости.

— Вы узнали этот голос, капитан? — прошептал мне Клейли, когда мы вернулись в лагерь.

— Да.

— Значит, по-вашему, это…

— Дюброск!..

Глава VIII

МАЙОР БЛОССОМ

У входа в свою палатку я застал верхового ординарца.

— От генерала, — сказал он, беря под козырек и протягивая мне запечатанный пакет. Затем он, не дожидаясь, ответа, вскочил в седло и ускакал. Я с радостью взломал печать:

«Командиру роты вольных стрелков, капитану Галлеру.

Сэр, предлагаю вам завтра в четыре часа утра явиться с пятьюдесятью стрелками к майору Блоссому».

— А, старый Блос! — сказал Клейли, заглядывая в приказ. — Наверно, фуражировка какая-нибудь…

— Все-таки лучше позиций. Надоели они мне до смерти.

— Если бы еще был не Блоссом, а кто-нибудь другой, — ну, хотя бы Даниэльс, — то мы бы могли рассчитывать на любопытную работу. Но ведь этот старый кит еле взбирается в седло… Нет, скверно!..

— Ну, в неизвестности я останусь недолго. Велите, пожалуйста, сержанту собрать людей к четырем часам утра.

И я поспешил разыскать палатку Блоссома, которую и нашел в каучуковой роще, недосягаемой даже для самых крупных орудий Вера-Круца. Сам майор восседал в широком кресле красного дерева, «позаимствованном» с одного из соседних ранчо. Быть может, кресло это никогда не заполнялось так плотно, как заполнил его своим обширным туловищем теперешний владелец.

Попытка дать подробное описание майора Блоссома была бы совершенно безнадежна. На это потребовалась бы целая глава.

Чтобы дать читателю некоторое представление о майоре, лучше всего будет просто сказать, что это был крупный, толстый и красный человек, известный среди офицеров под кличкой «ругателя». Никто во всей армии так крепко не любил удобства, как майор Блоссом, и никто в армии так крепко не ненавидел всяческие неудобства, как тот же майор Джордж Блоссом. Он ненавидел мексиканцев, москитов, простых и крупных, скорпионов, змей и всех прочих нарушителей своего покоя и комфорта, а «высокий стиль», в каком он выражался обо всех этих своих врагах, обеспечил бы ему завидное положение в любой разбойничьей шайке.

Майор Блоссом был квартирмейстером во всех смыслах этого слова, ибо ни одному человеку во всей армии, не исключая и самого главнокомандующего, не требовалось такой обширной квартиры, как толстому майору. И если многие более храбрые и опытные офицеры были ограничены уставными двадцатью пятью фунтами багажа, то личный багаж майора Блоссома, включая и его собственную особу, занимал целый обоз…

Когда я вошел в палатку майора, он сидел как раз за ужином. Накрытый перед ним стол резко контрастировал со всей той пищей, которой жила остальная армия.

Здесь не было ни пайковой свинины, скрипящей на зубах песком, ни заплесневелых сухарей. На дне майорской чашки кофе не оставалось ни