Знакомьтесь, Черчилль - Синклер Маккей

но и выучил все оды Китса наизусть. Его способность к самообразованию — в Индии он самостоятельно пробился через труды Гиббона, Маколея и древних греков — была поистине почти демонической.)

В этом смысле Черчилль был немного похож на Шерлока Холмса: блестящий, но абстрактный ум, он даже не знал, что Земля вращается вокруг Солнца, да и не хотел знать. При этом он усваивал любую новую идею с квантовой скоростью и с потрясающим успехом занимался решением самых трудных проблем.

Далее была первая встреча Черчилля с человеком, которого он в будущем начнет презирать, и она поставила их на одну сторону — в первый и последний раз в их жизни.

Переход к имперской теме. Махатма Ганди, 1906 год

[23]

Политик, которого многие представители рабочего класса считали врагом, вытащил из своей чиновничьей шляпы несколько реформ, на редкость напоминающих социалистические. Например, в 1908 году Черчилль, будучи председателем Совета по торговле, внес в закон изменения, означавшие, что профсоюзы впервые не будут нести финансовую ответственность за возмещение ущерба, причиненного забастовками. Порой действительно создавалось впечатление, что он искренне хочет улучшить судьбу народа в целом. При этом его позиции по некоторым вопросам были остро реакционными, и на первом месте среди них, безусловно, стояли Индия и империя. В последующие сорок лет, в период постепенного распада Британской империи, рычащий голос Черчилля начал звучать все громче, ведь разрушалось то, что он считал идеальной системой. Он провел свою безмятежную юность на полях для игры в поло, потягивая шампанское под розовыми индийскими закатами, — для него этот мир был идеальным. Но даже в самые яростно-воинственные моменты его жизни случались вспышки прозрения.

Строго говоря, это даже не встреча, скорее, что-то вроде нее, но событие было наполнено внутренней исторической иронией. Единственный день, когда Махатма Ганди и Уинстон Черчилль — возможно, самые ярые оппоненты в мире — пребывали в идеальном согласии.

«Перед прибытием в Англию индийской депутации королевская санкция на Азиатский указ в Трансваале была приостановлена», — так на сухом языке репортажа описывался единственный раз, когда эти двое оказались на одной стороне. На дворе стоял 1906 год, время активного обсуждения проблемы южноафриканской дискриминации индийского населения. Мохандас Ганди, молодой юрист, получивший образование в Лондоне — и одетый не так, каким его помнят сегодня, а по-западному, в сюртук и галстук, — столкнулся с радикализацией в этой сфере лично: его жестоко выбросили с поезда в Питермарицбурге за отказ подчиниться правилам расовой сегрегации в вагонах.

Индийцы в Южной Африке считались людьми второго сорта, и апартеид только нарастал. Поскольку индийцам было отказано в избирательном праве, дело пришлось передать в Англию, на рассмотрение колониального секретаря. Уинстон Черчилль в парламенте имел по этому вопросу свою точку зрения: у Мохандаса Ганди сильные аргументы.

«Хотя опубликованная версия ответа лорда Элджина не обязывает его ни к чему определенному, — писалось в газетном репортаже, — заявление господина Уинстона Черчилля в палате общин четко показывает, что справедливость жалоб, поданных господами Ганди и Элли (близкий соратник и политический активист Хаджи. — С. М.), произвела на министров большое впечатление».

Однако эта моральная поддержка ничего не изменила, да и не была достаточной: последовавшие события стали случаем первого применения Ганди широкомасштабного гражданского неповиновения против южноафриканских властей, что привело к его аресту. Позже он прибег к мирному протесту, чем вызвал огромную ярость Черчилля. Ганди назвал свой метод сатьяграха, или «преданность истине», и впоследствии этот протест принял форму промышленных забастовок и массовых демонстраций. Спустя несколько лет бурское правительство частично уступило, смягчив закон, который требовал, чтобы у всех индийских граждан для регистрации в полиции снимали отпечатки пальцев.

В 1915 году Ганди вернулся в Индию. В Британии эту страну все еще считали «жемчужиной в короне империи». Когда дело касалось места Индии в Британской империи и статуса Великобритании как краеугольного камня мировой цивилизации, Черчилль неизменно вдохновлялся все новыми вершинами безудержного романтизма. Ганди же, наоборот, считал империю мерзостью. Манеры и тактика у него были мягкими, но воля сильнее, чем у Черчилля.

Со временем то первоначальное — неосознаваемое — согласие сторон 1906 года превратилось во взаимную вражду длиною в жизнь, что привело к некоторым из самых несдержанных и возмутительных заявлений-нападок Черчилля. Самым известным, часто цитируемым сегодня, был его комментарий, данный в 1931 году вице-королю Индии (заметили, как по-древнему звучит этот титул в наши дни?). Черчилль тогда описал Ганди так: «Тревожно и тошнотворно видеть, как господин Ганди, этот мятежный адвокат из Миддл-Темпла, теперь строит из себя босоногого факира в том виде, в каком этот типаж всем известен на Востоке, и является полуголым во дворец, чтобы вести переговоры на равных с представителем короля-императора, а сам в это время организует и проводит кампании гражданского неповиновения».

По сути, язвительность Черчилля по отношению к Ганди — и к движению за независимость Индии в 1930-е — привела к тому, что некоторые его коллеги засомневались, не утратил ли он свою рассудительность. Его ярость и горячность многим были не по душе, и он снова отстранился от собственной партии.

Из всего негатива, который вызывает сегодня имя Уинстона Черчилля во многих сообществах по всему миру, самый большой интерес разного рода — от научных монографий до толстых книг — продолжает вызывать именно его империалистическое отношение к Индии и очевидное и полное безразличие к благополучию ее народа. Он цинично и оскорбительно называл голодовку Ганди времен Второй мировой войны фикцией. После огромной и ужасной катастрофы голода в Бенгалии 1943 года многие обвиняли (и обвиняют) Черчилля в том, что он сознательно сделал так, чтобы голодающее население было лишено запасов зерна, в которых отчаянно нуждалось. Ожесточенный спор на эту тему продолжается до сих пор.

Другие доказательства имперского высокомерия и презрительности Черчилля можно найти в оскорбительных комментариях, сделанных им в 1943 году в разговоре со старым другом по школе Харроу, на тот момент министром по вопросам Индии Лео Эмери. Он заявил, что индусы «размножаются как кролики», и называл их «звериным народом со звериной религией». В итоге Эмери с сожалением вынужден был высказать мнение, что, когда дело доходит до Индии, Черчилль «не вполне в здравом уме», и в этом вопросе он не видит большой разницы «между мировоззрением [Черчилля] и Гитлера».

Тем не менее в, казалось бы, твердых как алмаз империалистических убеждениях Черчилля время от времени случались яркие аномалии. Один из первых таких случаев касался шокирующего и варварского происшествия в Амритсаре в апреле 1919 года, когда генерал Дайер открыл огонь по толпе беззащитных индусов. Около четырех сотен человек были убиты на месте, еще около тысячи тяжело ранены. В парламенте на скамьях тори нашлись люди, которые считали, что Дайера не следует осуждать и генерал поступил правильно, ведь это побоище