Автобиография красного - Энн Карсон

стыка двух склонившихся масс мира выскочило слово.

Его лицо было мокрым от дождя. На секунду он забыл, что он теперь разбитое сердце,

а потом вспомнил. Бессильное падение,

вниз, к Гериону, застрявшему в собственном гнилом яблоке. Каждое утро – шок

возвращения в рассеченную душу.

Сделав усилие, он сел на край кровати и уставился в монотонную обширность дождя.

Ведра воды выплескивались с неба

на крышу на карниз на подоконник. Он смотрел, как капли падают ему на ноги

и собираются в лужу.

Он слышал обрывки речи,

льющиеся вниз по водосточной трубе – Надо делать людям добро –

Он захлопнул окно.

Внизу в гостиной всё было неподвижно. Шторы задернуты, стулья спят.

Воздух набит огромными комками тишины.

Он искал глазами собаку, а потом понял, что у них уже много лет нет собаки. Часы

в кухне показывали без пятнадцати шесть.

Он стоял и смотрел на них, не давая себе моргнуть, пока большая стрелка не прыгнет, щелкнув,

на следующую минуту. Прошли годы,

из его глаз текла вода, на него наскакивали сотни мыслей – Если сейчас

наступит конец света я буду свободен и

Если сейчас наступит конец света никто не увидит моей автобиографии – наконец она щелкнула.

В памяти мелькнул спящий дом Геракла,

он отодвинул это воспоминание. Достал банку с кофе, открыл кран и заплакал.

За окном природный мир наслаждался

моментом абсолютной силы. Ветер носился над землей как море и разбивался

об углы домов,

мусорные баки катились по улице вдогонку за своими душами.

Гигантские ребра дождя раздвинулись

на вспышке света и с треском сомкнулись снова, отчего часы на кухне

защелкали как сумасшедшие. Где-то хлопнула дверь.

Листья мчались мимо окна. Слабый как муха, Герион согнулся опершись на раковину

и заткнул кулаком рот,

крылья повисли над сушилкой для посуды. Хлеставший по окну дождь пустил

еще одну фразу Геракла

носиться в его голове. Фотография это просто свет,

упавший на пластину. Герион вытер лицо

крыльями и пошел в гостиную искать фотоаппарат.

Когда он вышел на заднее крыльцо,

дождь стекал с крыши, утро было темно как ночь.

Фотоаппарат он обернул

толстовкой. Фотография называется «Если уснул, то выздоровеет».

На ней муха плавает в ведре с водой –

она утонула, но вокруг крыльев видно странное волнение света. Герион снимал

на пятнадцатиминутной выдержке.

Когда он открыл затвор, муха, кажется, еще была жива.

XXIV. Свобода

Жизнь Гериона вошла в онемелый период, застыла между языком и вкусом.

Он устроился в местную библиотеку расставлять по полкам государственные документы. Было

приятно работать в подвале,

гудящем люминесцентными лампами и холодном как каменное море. В документах

была суровость оставленности,

высокие и тихие, они стояли шеренгами, как ветераны позабытой войны. Каждый раз,

когда он слышал гулкие шаги библиотекаря, идущего

вниз по железной лестнице с розовой карточкой в руке,

Герион исчезал в книгохранилище.

Маленькая кнопка в конце каждого ряда зажигала наверху люминесцентную дорожку.

Пожелтевшая каталожная карточка 13 × 18,

приклеенная скотчем под каждой кнопкой, напоминала НЕ ЗАБЫВАЙТЕ ГАСИТЬ СВЕТ.

Герион мерцал

между рядами как шарик ртути и щелкал выключателями.

В библиотеке его считали

одаренным парнем со своими секретами. Однажды вечером, за ужином, мама

спросила его

о коллегах, и Герион не смог вспомнить, мужчины они

или женщины. Он сделал довольно много

аккуратных снимков, но на них были лишь ботинки и носки каждого из библиотекарей.

Кажется в основном это мужские ботинки,

сказала мама, склоняясь над фотографиями, которые он разложил на кухонном столе.

Кроме – а это кто?

На фотографии, снятой с уровня пола, была чья-то босая нога на выдвинутом

ящике железного шкафчика с картотекой.

Под ним на полу лежал грязный красный «конверс».

Это сестра заместителя заведующего.

Он пододвинул фотографию скрещенных ног в плотных белых носках

и темных лоферах: заместитель заведующего.

Она иногда приходит в пять и они вместе едут домой. Мама

наклонилась посмотреть поближе. Чем она занимается?

Работает в «Данкин Донатс» кажется. Милая девушка? Нет. Да. Не знаю.

Герион сверкнул глазами. Мама протянула

руку, чтобы дотронуться до его головы, но он увернулся и стал собирать

фотографии. Зазвонил телефон.

Возьмешь трубку? спросила она, поворачиваясь к раковине. Герион пошел в гостиную.

Он стоял и смотрел на телефон,

пока тот звонил третий раз, четвертый. Алло? Герион? Привет это я. У тебя

странный голос ты что спал?

Голос Геракла проскакал по нутру Гериона на горячих золотых пружинах.

А. Нет. Не спал.

Ну как дела? Чем занимаешься? А – Герион резко сел на ковер,

огонь не давал ему дышать –

ничего особенного. А ты? Ну всё как обычно одно другое неплохо порисовали

вчера ночью с Эрцем. Сердцем?

Ты наверное не пересекся с Эрцем когда был здесь он прилетел с

материка в прошлую субботу

или в пятницу нет в субботу Эрц боксер он говорит что мог бы натаскать меня чтобы я был

его секундантом. Вот как.

Он говорит от секунданта многое зависит.

Да?

У Мухаммеда Али был секундант которого звали Мистер Коппс они с ним стояли опершись

на канаты и сочиняли стихи

между раундами. Стихи. Но я не для этого тебе позвонил Герион

я позвонил чтобы рассказать тебе

свой сон ты мне приснился вчера ночью. Приснился. Да ты был

старым индейцем ты стоял на заднем крыльце

там было ведро с водой на ступеньке и там утонула птица –

большая желтая птица прямо огромная такая

она плавала там с раскинутыми крыльями и ты наклонился над ней и сказал Давай-ка

вылезай оттуда – и поднял ее

за крыло а потом просто взял и подбросил ее в воздух ВЖУХ она ожила

и улетела.

Желтая? спросил Герион, он думал: Желтая! Желтая! Даже во сне

он совсем меня не знает! Желтая!

Чего ты говоришь Герион?

Ничего.

Это