Особняк - Игорь Голубев

- Не будем терять времени (фр.)-г- Пойдем (фр.).

Саша пришла в школу в октябре, когда занятия уже начались. Привела ее мама, которая была ростом с дочь. Уже в коридоре Елену огрели по спине ранцем приняв за пришлую. Мама обернулась и сделала строгое замечание мальчику, но в это время подоспел на помощь учитель физкультуры и взял обеих "девочек" под защиту. Недоразумение рассеялось, но с тех пор мальчик с ранцем стал занозой в жизни Александры.

Он жил в конце Калачковского и с пятого класса стал провожать Сашу в школу и обратно. Подружился с маленькими Ватсоновскими девочками и угощал всех жвачкой. Он единственный, кто с самого начала не назвал ее родителей карликами или лилипутами, а придумал для них простое название - маленькие люди.

Сегодня она шла к его дому, имея вполне серьезную причину для волнения: у Шуры (мальчика звали Александром), был день рождения. Пятнадцать лет. В сумке у Саши лежала нотная тетрадь, куда она вчера вечером записала родившуюся мелодию. Если повезет, то она сможет проиграть ее в актовом зале, когда никого рядом не будет. Александра не умела сама сочинять стихи, поэтому взяла слова малоизвестного романса.

Шурик увидел ее из окна и вышел. Догнал. Пошел рядом.

Удивительно, как мало нужно говорить друг другу, когда видишься каждый день, и как много можно сказать при каждой встрече. Они находились каждый в своем классе, в разных концах коридора, но все время были как будто вместе.

А в перерыве Шуре устроили "день варенья". Его одноклассники купили загодя спрайт, пепси и все, что полагается в таких случаях. Было жарко, пахло разведенными белилами, олифой и еще двумя месяцами каникул. И табаком. Почти все курили. Что поделаешь, сейчас многие курят. У нас Россия. Это вам не Запад, где курить бросают. Пили и пиво.

Все знали, что из своего класса придет Саша. И она пришла. И вместе со всеми пила спрайт. Только сигаретой не затянулась.

Не умела.

Не хотела.

Не могла.

А потом все как-то разбрелись по пустой школе. Она потянула его на пятый этаж. В актовый. Там был старенький "Шредер". Села за пианино, попросила его держать ноты - подставка была сломана, - хотя знала романс наизусть, и заиграла. Заиграла первую в его жизни, посвященную ему вещь. А когда закончила, достала из сумочки вырезанного из кости аиста. Раньше фигурка была белой, видна фактура материала, благородство природы, а не синтетики, но теперь аист оказался ярко раскрашен под сказочную птицу.

- Это тебе, - сказала Саша. Шурик взял аиста и в знак благодарности поцеловал ее.

- Не знаешь, что это за птица?

- Павлин.

- А ты посмотри внимательнее. Шура пригляделся.

- Ничего не замечаешь?

- Хвоста нет. Наверное, самка.

- Да нет же. Это аист. Ты мне его подарил в третьем классе. Просто я взяла и раскрасила для тебя, потому что мир - он ведь не черно-белый. Он цветной.

- Бери, Саня, поставишь на шкаф, он в новогоднюю ночь запоет. Волшебный, - подал голос Шурин приятель Семка, поднимаясь с задних рядов. - Ну и порет она тебе!

- А подслушивать нехорошо. Тебя разве мама этому не учила? - сказала Саша. - Это как чужие письма читать и мелочь из карманов родителей выгребать.

Мама Семки отдала концы в подворотне от наркоты, а папа после отсидки привел в дом другую маму. Саша об этом знала. Просто собственная боль казалась в этот момент больнее.

Семка побледнел:

-- Слушай ее, слушай. Бабцы, они все такие. Аиста раскрасила. Сколько ни раскрашивай, аистом и будет. Деток тебе, Сашок, прочит. Только ты подумай сначала, вдруг ваши детки будут на ее родичей похожи... Генетика. В цирк отдадите. Преемственность.

Ненавидел Семка Александру до жути. Но еще больше любил. С пятого класса.

- Это неправда! Неправда. У меня будут нормальные дети, - сказала пятнадцатилетняя женщина своему любимому человеку.

Тот стоял истуканом и ничего не делал, чтобы спасти положение. Может, был поражен высказанным вслух предположением. Шура мальчик начитанный и знал слово "генетика". И еще он догадывался, что дружок Семка сам по Александре сохнет. Однако не спросил, не боится ли тот таких деток в будущем сам. Промолчал. Мужики, особенно неопытные и нетвердые, частенько дураками бывают. А от дурака до подлеца путь короткий.

Саша убежала за школу и просидела на плитах до позднего вечера, а когда вернулась домой, коротко объяснила Агеевым-старшим, что много работы в школе, она устала и приляжет.

В тот вечер Саша Агеева впервые серьезно подумала о смерти. По натуре она была всегда очень добрым, веселым и радостным ребенком. И очень любила своих родителей. Какие есть.

Глава 10

Севе приснился сон. Страшный. Дело происходило на даче. Жаркий июльский полдень. В траве полно кузнечиков. Черные, мохнатые шмели гудят над цветником. Солнце забралось на самую верхотуру неба и поливает зноем все вокруг, словно как раз над поселком образовалась озоновая дыра. В воздухе пахнет разогретым рубероидом с крыш, и цветочная пыльца щекочет ноздри. Ни кузнечики, ни шмели не интересуют маленького Севу. Пока мать с соседкой, разомлевшие и потому немногословные, лениво обмениваются репликами в гамаках, он забрался в узкое пространство между забором и сортиром и наблюдает за жизнью мух на тыльной стенке. Здесь не имеется козырька, как над входом, и потому нет даже намека на тень - крылатым раздолье. У мальчика в руках самодельная мухобойка - деревянная палка с прикрученной проволокой резиновой подошвой от старого ботинка. Сева спокоен, как Наполеон перед Аустерлицем. Мух много, но победа возможна. Сражаться против кузнечиков - для этого нужно разыскивать их в траве, и потом они так забавно стрекочут. Биться со шмелями - значит подвергать себя неоправданному риску, кроме того, они полезны. Мухи же, это маль- чик знает твердо, вредители. Они разносят заболевания и доставляют немало неудобств дачникам. Особенно в утренние часы, когда так сладко спать. По осени еще и кусаются до крови.

Сева вдоволь понаблюдал за врагом. Пора было переходить к решительным действиям. Мальчик выработал собственную стратегию. Он не кинулся с кровожадным воплем, лупя направо и налево, а начал с крайних, нанося удары неторопливо, расчетливо и несильно. Ровно так, чтобы прихлопнуть. Почти нежно. Встревожились только ближайшие соседки первых убиенных, но, видя, что ничего страшного нe происходит, снова приземлились почти на те же места, что покинули пару секунд назад. Исчезновения товарок словно никто и не заметил. А если какая муха и заметила, то какое ей до этого дело? Никакого. Сама подставилась - сама и отвечай. Нас вон как много, с другими подружусь. Так представлял мальчик мысли насекомых, наделяя их чертами, которые в свои пять лет уже успел подметить в людях.

Методичное уничтожение врагов Наполеоном продолжалось уже пятнадцать минут. Кое-какие особи кидались в атаку - садились на мокрый от вкусного пота лоб мальчика, и тогда он, стараясь не делать резких движений, сгонял насекомых, и они вновь возвращались на поле боя.

Сева уже очистил от неприятеля весь низ задней стенки и перешел к центру. Тут сидели самые жирные. Удары участились. Насекомые насторожились. Теперь надо было действовать резче и решительней. То ли потому, что Сева взмок сильнее, то ли мухи каким-то непостижимым образом объединились, но нападения их на Севин лоб участились, а взявшийся неизвестно откуда слепень так вжарил за ухом, там, где нежную кожу не защищала панамка, что на глазах бравого полководца выступили слезы. Но это не только не умерило его пыл, а, наоборот, добавило ярости. Сева встал на цыпочки, стараясь достать самых верхних мух у среза крыши, прижался животом к стене и...

И тут земля под ним провалилась. Мальчик без крика скользнул вниз в яму с дерьмом. Он стоял по пояс в жиже и с ужасом ждал, что какая-нибудь змея, непременно живущая в мерзких глубинах, вцепится в коленку и откусит самую чашечку, и тогда на всю жизнь его нога будет гнуться в обе стороны и он не сможет нормально ходить.

Эта страшная мысль парализовала голосовые связки и блокировала обоняние. Прошла вечность - целых две минуты, прежде чем горло отпустило и он пронзительно завизжал.

Галина Анатольевна вывалилась из гамака прямо на траву. Голос сына, даже искаженный до неузнаваемости, она смогла бы выделить из миллиона детских голосов. К тому же в нем явно звучал животный ужас. Она кинулась к будке и рванула дверь на себя. Внутри никого не было. Крик исходил из черной дыры. Мать склонилась над ней, всматриваясь в полумрак, и сразу различила белую панамку и огромные от переживаемого ужаса глаза Севы.

Она сама заказывала плотникам сузить очко, чтобы ребенок, не дай бог, не провалился, и потому по бокам были набиты две дополнительные планки. Галина сунула внутрь руку и, велев сыну крепко схватиться за нее, потащила наверх. Мальчик в отверстие не проходил, но, почувствовав руку матери, мгновенно затих. Она снова опустила его в жижу и попросила отцепиться. Сева ни за какие коврижки этого сделать не хотел. Он мертвой хваткой вцепился в запястье и не выпускал руки матери. Галине Анатольевне пришлось наорать на сына, использовав весь никогда не произносимый ею вслух запас ругательств. Сева выпустил руку. Галина Анатольевна рванула на себя первую доску, словно перед ней была не дюймовка, прибитая "полторастиками", а трехслойная гнилая фанера. Еще рывок - и вторая доска с легкостью необыкновенной полетела в сторону... Севу извлекли.