Кофемолка - Михаил Идов

Все эти разговоры были эквивалентом действий политика, прощупывающего почву перед тем, как баллотироваться в президенты. Все всё давно поняли, спонсорские телефоны дребезжат без умолку, политтехнологи собирают компромат на оппонентов, но официально ничего не происходит. Мы «взвешивали варианты». Нина разродилась интересным фотопроектом; я получил новую стопку ужасных дебютов на рецензию. Тем не менее к Новому году мы оба почувствовали необходимость увеличить дозу. Поиски названия оказались всего лишь первым этапом зависимости. Мы перешли на более сильный стимулянт: выбор места.

С января по март нам этого хватало. Мы обошли районы Челси, Клинтон (бывший Хеллс-Китчен, «чертова кухня»), Грамерси, Флэтайрон, Вильямсбург, Бруклин-хайтс, Парк-Слоуп, Кэрролл-Гарденз, Мюррей-Хилл, Трайбека, Нолита, Сохо, Нохо, Соха, Дамбо. Самым многообещающим выглядел Нижний Ист-Сайд, чья главная артерия Ладлоу-стрит недавно превратилась в центр ночной жизни Нью-Йорка. Странным образом среди дюжин первоклассных ресторанов там не было ни одного места, предлагавшего приличную чашку кофе.

Облагороженная (или, если вы противник этих процессов, рециркулированная) зона расходилась на юг и восток от столовой «Деликатесы Каца» и кишела лавками нового поколения, рассчитанными на рокеров и женщин, которые их любят: гитарные магазины перемежались с винтажными бутиками. Из этого мы сделали вывод, что на подходе следующая волна колонизаторов, притянутая первой: ненавидящие себя по утрам юные банкиры и необъяснимо состоятельные девушки, работающие «в рекламном деле». К югу от Деланси и к востоку от Ладлоу район все еще держался за клочки латиноамериканского прошлого. Полные пуэрториканцы в рэперских прикидах — сами недавние пришельцы, сменившие отчаливших евреев, — смешивались здесь со спичечно-худыми детьми достатка. Несмотря на типично нью-йоркское переплетение пожарных лестниц над головой, Нижний Ист-Сайд был в своем роде самым европейским районом города.

Мне также импонировала идея открыть лавку в районе, синонимичном иммиграции. Если бы предки Нины приземлились на восточном побережье, а не на западном, а мои были полегче на подъем и не решили обождать и посмотреть, чем же закончится вся эта мура насчет диктатуры пролетариата, они бы могли встретиться здесь, на этих узких улицах, в 1920-х годах. Продавать здесь кофе значило воссоздать в лицах Американский Миф, которого Шарфам так не хватало. В семиотическом отношении я стал бы своим собственным дедушкой.

Исполненный решимости, я сделал необходимые звонки и нашел бюро недвижимости «Самоцвет», специализирующееся на Нижнем Ист-Сайде, а в нем — нахальную женщину с волосами свекольного цвета по имени Берта-Из-Управления. По крайней мере так она представилась. Берта уточнила наши требования, предпочтения и платежеспособность и позвонила, как я и ожидал, на следующее же утро в состоянии крайнего ажиотажа. Трубку взяла Нина; по ее гримаске я сразу догадался, что Берта умоляет нас все бросить и немедленно идти смотреть помещение. Она подыскала идеальное место, место настолько очаровательное, что мы упадем, сознание потеряем, просто умрем, как только его увидим. При этом забрать его могут в любой момент. Вокруг роятся заинтересованные лица. Созревают предложения.

— Что она говорит? — спросил я на всякий случай.

Нина нажала на кнопку громкоговорителя, наполнив комнату жестяным скрежетом:

—…И соседи — лучше не придумаешь, вот увидите, рядом магазин мехов, очень популярный, вы половину бизнеса сделаете на их посетителях, меха — это роскошь, вы же понимаете, великолепно подходит к вашим делам, латте-шматте и все такое…

Я, должно быть, поморщился, потому что Нина все поняла, выключила громкую связь и быстро завершила разговор.

— Ну, что ты думаешь? Стоит пойти посмотреть на это место?

— Трудно сказать. Звучит довольно заманчиво, — пожала плечами Нина. — Район тоже правильный. Где-то рядом с Эссексом, и Ладлоу, и Деланси, и так далее. [24] Мы можем добраться туда к пяти. Ой, нет, съемка.

— Что?

— У меня съемка, я ее снимаю.

— У меня тавтология, я ее повторяю.

— Ха-ха, — холодно произнесла Нина. — Это фотосъемка моей подруги Лидии, какая-то гламурная халтура для журнала «Лаки», и я ее снимаю. Сам процесс. Шесть стройных силуэтов, копошащихся над сумочкой. Понятно?

— Понятно. А что случилось с жаждой реального дела? Съемка людей, снимающих сумочку, довольно далека от реальности.

— А это, радость моя, зависит от сумочки.

Как всегда бывало, когда мы с Ниной выходили на этот тон и ритм — тот самый пулеметный обмен репликами, украшающий все на свете от «Укрощения строптивой» до «Его девушки Пятницы», от пьес Мамета до «Бухты Доусона», но никогда, или почти никогда, настоящий разговор, — я почувствовал приближение легкого маниакального эпизода, раздувающийся пузырь невесомости в районе солнечного сплетения. Как тошнота, но в хорошем смысле.

— Где твоя съемка? — спросил я, возвращаясь на землю.

— В Вильямсбурге, разумеется. Где же еще?

— Вот и отлично. Мы зайдем посмотреть на помещение, а потом ты возьмешь такси, тебе прямо через мост.

Внезапно я вспомнил, что мне тоже нужно работать, и настроение сразу испортилось. От «Киркуса» только что пришел полуправленный кирпич «Не по кальке», разоблачительный роман «с ключом» о нашумевшем увольнении ассистента знаменитого архитектора. Сей текст, в пятьсот страниц длиной, был побочным эффектом одной-единственной недели, проведенной автором в центре внимания желтой прессы. «Ключ» настолько валялся на поверхности, что герой, списанный с архитектора Даниэля Либскинда, здесь Леонид Лебеволь, представлялся как Дэнни на 186-й странице. Ну что ж. Подождет.

— Запомни, — сказала Нина, оборачиваясь, когда мы оба трусили вниз по лестнице, — не демонстрируй слишком очевидный энтузиазм, когда будешь с ней разговаривать.

Безумный блеск пары карих глаз дал мне понять, что ей самой это вряд ли удастся.

Фуллертон-стрит была менее крупной артерией Нижнего Ист-Сайда, чем, скажем, Ладлоу или Орчард. Вымощенная ровным, как кукурузные зерна, булыжником, она шла с севера на юг и была запланирована на три полосы движения, но с припаркованными по обеим сторонам такси и зеленым контейнером для строительного мусора, высунувшимся почти до середины, едва пропускала одну. Северо-восточная часть квартала, упиравшаяся в улицу Ист-Хаустон, состояла из пяти ветхих пятиэтажек из закопченного кирпича, опиравшихся друг на друга, как группа пьяниц. Самая южная из них, номер 154, ощутимо кренилась на север. Ее брандмауэр покрывали веселые граффити, изображающие мышей в цилиндрах и осьминогов с курительными трубками. Дальше к югу, в сторону Стэнтон-стрит, «наша» сторона улицы приятно сходила на нет — несколько двухэтажных деревянных домов, одноэтажный гараж и, наконец, пустырь.

Свободное помещение было в пятиэтажке под номером 158, средней из пяти. Витрину первого этажа полностью закрывала вывеска «СДАЕТСЯ компанией „Самоцвет“». Берта стояла, как охранник, перед опущенной металлической решеткой. Она уже сняла с нее замок и, завидев нас, принялась с помпой поднимать, будто представляя миру новую скульптуру. Решетка издала оглушительный скрежет — звук, знакомый каждому, кто когда-либо просыпался в городе с рассветом, и вместе с тем исполненный своих собственных неповторимых обертонов; я немедленно понял, что услышу этот звук снова. Предчувствие было настолько внезапным и сильным, что я заколебался у порога, боясь войти и разочароваться. Я повернулся к двери спиной и медленно осмотрелся вокруг, оценивая квартал с точки зрения собственника. Нина присоединилась ко мне.

В доме 156, слева от будущего кафе, находилась цветочная лавка «Сеньорита Флауэрс» с нарисованной вручную вывеской:

ЛЮБЫЕ СОБЫТИЯ

дни рождения

свадьбы юбилеи

букеты в больницу

похороны

Строгая хронологическая последовательность событий несколько удручала. В кренящемся на север номере 154 был салон гадалки («ЯСНОВИДЕНИЕ, $5»); напротив, как бы насмехаясь над ним, располагался магазин оптики. Последний выглядел более-менее фешенебельно. Он был единственным «новым» заведением в квартале. Все остальные явно предшествовали экономическому возрождению района.

Дом справа от нас, под номером 160, занимал «Элитные меха Зины», меховщик, упомянутый Бертой. Пережиток эпохи, когда портняжное дело правило Нижним Ист-Сайдом, он не выглядел особенно шикарным: слово «элитный», равно как и «знаменитый», в названиях магазинов автоматически опровергает самое себя. В угловом здании, 162, приютились китайский ресторан, предлагавший набор дим-сумм сомнительных слагаемых, и массажный салон, также китайский, чье единственное подношение богам декора состояло из телевизора в витрине. На экране бесконечно повторялись затрепанные кадры маленьких ручек, мнущих необъятную мужскую спину. Прямо через дорогу было еще одно пустое помещение, судя по вывеске, тоже принадлежавшее «Самоцвету». Для нас, впрочем, оно было слишком большим — целый первый этаж дома.