Крутое время - Хамза Есенжанов

— Сейчас, Мамбет-ага. Сейчас Жапалака разбужу, а Ажигали в конюшне, дежурит, — забормотал дневальный, услужливо направляясь в угол казармы.

Дневальный, конечно, не знал, что задумал Мамбет, хотя краешком уха слышал о вчерашнем событии. Он бы не осмелился возразить необузданному забияке.

— Жапалак, Мамбет-ага приехал! Проснись, Жапалак! — затормошил дневальный спящего в углу дружинника.

Тот быстро проснулся, вскочил.

— А? Что? Где Маке? Когда приехал? — закрутился он волчком.

Жапалак лежал под серым суконным одеялом, одетый и обутый, словно заранее подготовился к тревоге. Он кинулся к выходу, но дневальный все же успел раньше его.

— Разбудил, Мамбет-ага! Вот! — радостно доложил он.

— Ажигали в конюшне, Маке. Нас двоих достаточно? — осведомился Жапалак, будто знал все мысли Мамбета.

— Недостаточно, — буркнул Мамбет. — Подними жаугаштинца и букейца, жиена своего и растяпу рыжего. Чтоб с оружием были, Я буду ждать у Ажигали.

Мамбет не стал объяснять подробности. Кроме нескольких солдат в у?лу Жапалака, никто не поднял головы: после утомительных дневных учений аульные джигиты с непривычки спали ночью как убитые. А те, что проснулись, увидев Мамбета, недоуменно перекинулись спросонья:

— А говорили, что сбежал.

— Куда ему бежать-то? Вернулся, значит…

Мамбет не слышал их, не заметил даже, кто проснулся, кто говорил. Он взял одну из винтовок, составленных в козлы у входа, снял с дневального подсумок с патронами, нацепил на себя и как ни в чем не бывало вышел из казармы.

Жапалак мигом поднял названных Мамбетом джигитов, и все, словно на пожар, заспешили к конюшням.

— Бегите к коням, к Ажигали. Вас там дожидается Маке! — вот все, что сказал им Жапалак, и этого было достаточно: через мгновение все столпились вокруг Мамбета. Речь его была короткой и прозвучала как приказ:

— Я не хочу оставлять вас на произвол казачьих офицеров. Седлайте коней и — за мной. Пока я жив, никто вас пальцем не тронет. Отправимся в Акшатау. Захватите еще вот этих двух аргамаков и вороного жеребца. Ажигали, не оставляй ни одного хорошего коня! — распорядился

Мамбет, указывая на рослых остроухих коней, с хрустом жевавших измельченное шашками сено.

— Не оставлю! — отозвался Ажигали.

Через четверть часа джигиты галопом помчались за город, в степь.

Небольшая, но дерзкая своими действиями группа бросила вызов всему ханскому войску. Их смелый уход заставил многих задуматься и понять, что это лишь начало больших событий.

На поводу девяти смельчаков мчались два аргамака и вороной жеребец, а перед ними — целый косяк отборных, быстроногих коней.

Джамбейтинское правительство считало себя самостоятельным и независимым: создавалась, росла своя армия, имелись свои административные органы и полицейские управления, взвод охранников и своя тюрьма, свои прокуратура и суд. Однако руководителям степного велаята спалось неспокойно: народ был недоволен, возмущен жестокостью карательных отрядов, хаджи Жунус поднял джигитов и чуть не обрушился на волостное правление, отряд Абдрахмана Айтиева отбил караван, следовавший в Джам-бейты с оружием для дружинников. А теперь еще и Мамбет Уразбаев лишил их покоя. Два дня полиция рыскала всюду, пытаясь изловить бунтаря, а он вдруг неожиданно заявился в дом самого Гаруна, да еще с угрозами, а потом увел джигитов из казармы, угнал лучших коней полка.

«И всему причиной красные за рекой да подпольное действие их приспешника Айтиева на этой стороне. У него свой метод: проводить тайные собрания, настраивать голодранцев против нас, собирать вооруженные отряды. Буйный сынок Уразбая, конечно, дубинка в руках Айтиева. Только такие головорезы-бандиты могут избить средь бела дня своего командира и отобрать оружие, — рассуждал полковник Гарун, ломая голову над тем, как бы отомстить степному налетчику. — Куда мог направиться этот смутьян? После такого преступления он не сможет укрыться где-то в Уральской области. В аулах у нас немало надежных людей: волостные и старшины, судьи и сборщики; сыщики и агенты секретной службы сразу же нападут на след. Единственное для него спасение — податься к Айтиеву…. Надо успеть задержать его до Богдановки».

Еще ночью полковник Гарун спешно выслал нарочного в волость Кара-Оба, к Кабанбаю и в Какпакты. «Во что бы то ни стало задержите известного бандита Мамбета Уразбаева и передайте его в руки правительства», — говорилось в предписании. Потом, ничего не утаив, более того, назвав это событие бунтом, Гарун-тюре доложил обо всем главе Степного правительства юристу Жанше Досмухамедову.

Жанша задумался. Обычно он не медлил с принятием решения, но на этот раз, казалось, усомнился в заверениях полицмейстера.

— Послал погоню. Хоть из-под земли найду! Перед всем строем накажу смутьяна и дезертира! — уверял Гарун-тюре.

Жанша лишь покачал головой.

«Что это означает?»— недоуменно подумал полковник.

— Ладно. Посмотрим, — проронил Жанша.

Но едва Гарун вышел, как Жанша вызвал адъютанта капитана Каржауова.

— Наши работники совершенно не разбираются в людях. Не умеют их использовать. Найди лишь подход — и таких отчаянных и деятельных людей, как Мамбет, можно противопоставить тысячам наших врагов. Своей безрассудной храбростью он один обратит в бегство сотню. Именно такие смельчаки нам и нужны. А тюре оттолкнул его, словно псов натравил на строптивого коня. По-моему, Мамбет находится под влиянием уважаемых авторитетных людей, если и не под влиянием, то, во всяком случае, опирается на них. Я слышал, что он всегда советуется с учителем Губайдуллой. Надо попытаться приветливыми словами уломать, вернуть Мамбета. Хорошо бы мне самому поговорить с Мамбетом, мы ведь, с одной стороны, даже родичи…

— Сейчас я доставлю этого старого волка, — встрепенулся адъютант, но Жанша перебил:

— Нет, не вызывай. Сам поезжай к Губайдулле и скажи ему так: «Жанша с салемом прислал меня к вам. Борьба мнений, борьба взглядов должны привести к дружбе и единению, а не к вражде и разобщению. Правительство намерено перебраться в Уил, об этом Жанша просил сообщить вам. Глава правительства желает почтенному, уважаемому народом учителю здравия и многих лет жизни». Вот так и передай. Если между словом зайдет речь о Мамбете, скажи, что я, мол, говорил: «У народа всегда есть свои баловни. А заблуждения, баловство не в счет — лишь бы конь пристал к своему косяку. Мамбет — один из таких баловней».

Каржауов поскакал к Габайдулле.

Полковник Гарун по-своему понял двусмысленное «посмотрим» главы правительства. «Не сознает, что значит бороться с бунтовщиками. Привык упиваться собственным красноречием на суде. Способный пустослов. А до того, что Айтиев и его приспешники создали подпольную организацию, сколачивают вооруженные отряды и готовят мятеж, ему и дела нет», — ругал он про себя Жаншу. Гаруна серьезно беспокоило создавшееся положение. Надо поскорее осудить преступников, водворенных в тюрьму. Самого опасного — Мендигерея Ипмаганбетова — следует отправить в Уил и судить там. Содержать в здешней тюрьме рискованно. «Такие головорезы, как Мамбет, со временем не побоятся напасть и на тюрьму…»

Подполковник Кириллов горячей Гаруна ратовал за немедленную поимку Мамбета и вынесение ему самой суровой меры наказания.

— Это же известный конокрад! Матерый серый волк, рыскающий по степи. Мне давно знакомы его повадки. В ножки поклонюсь тому, кто его пристрелит. Удивительно, как могли такого разбойника подпустить к войску! И не только подпустили, но даже назначили явного бандита помощником командира. Только полный идиот мог додуматься до этого, — говорил Кириллов сослуживцам из штаба.

За вчерашний день Кириллов не раз вспоминал, как Мамбет когда-то работал у них пастухом, как не раз дрался с ним и однажды чуть не убил. «Пока не избавимся от такого отребья, не будет порядка ни в армии, ни в степи. Немало подобных типов и среди русских. Испокон веков поднимают руки на царя, на Христа, на веру», — думал про себя Кириллов, коренной уральский казак, богатый и знатный офицер.

Султан Гарун и подполковник Кириллов не зря считали Мамбета кровным врагом. Они сознавали, чувствовали, что корни этой вражды глубоки и древни и что о примирении не может быть и речи.

В тот же самый день в том же городе в одном из многочисленных казахских домов с плоской крышей вели между собор! беседу двое юношей. Они говори не о любовных похождениях, а о том же Мамбете, которого так жаждал изловить велаят. Джигиты были из молодых, да ранние. Один из них, Амир, сын большевика Мендигерея, пришел сюда на поиски отца, который томился сейчас в тюрьме Гаруна. О погроме, учиненном Аблаевым в поселке Улетты, он узнал от Хакима. Амир был очень осторожен, тщательно скрывался, иначе б его постигла та же участь, что и его родных, — одних каратели бросили в тюрьму, других изрубили шашками.