Идиоты. Пять сказок - Якоб Аржуни

Фрау Радек пересекла Байеришер-плац. В одном из ожидавших у светофора автомобилей она увидела импресарио, с которым раньше несколько раз работала. Нет, махать ему она не станет. Он ведь даже приударял за ней одно время. Толстый мужлан! Ну и пусть, пусть он ее увидит: хромая, но с гордо поднятой головой. В «БМВ»! Это при том, что он никогда ничего не мог. Наверно, всё его связи в сенате. Она с ним почти не имела дел. «Мужской клуб». Или подойти, наклониться к окошку и спросить: «Что, высоко взлетел, купил „БМВ“»? Что-нибудь эдакое — наглое, остроумное, как ей всегда было свойственно. И потом весело: «А мы можем себе позволить только „вольво“». Должен же он знать, что такое «вольво».

Но тут загорелся красный, и фрау Радек пришлось остановиться на островке безопасности, глядя на проезжавшего мимо импресарио.

И вот к таким людям Виктор прислушивается. Взять, к примеру, фирму, выпускающую его пластинки. Большая, успешная, известная — все так. И против некоторых музыкантов, заключивших с ней договоры, она ничего не хочет сказать. Правда, среди них никогда не было Боба Дилана, или Рэнди Ньюмана, или замечательной Джоан Байез, но все-таки. Но что они делают с Виктором? Они просто эксплуатируют его нынешнюю популярность, вместо того чтобы — как она сама раньше делала с музыкантами, выступавшими под маркой «Бандьера росса», — заботливо помогать ему расти. Постоянная критика, иногда вмешательство в творчество, когда это необходимо, и все под девизом: лучше никакой пластинки, чем плохая. А за это поддержка при всех условиях, даже когда дела шли не блестяще. Взять хоть того румына, как его звали? Когда прошла мода на цыганский джаз, она нашла ему место управдома. Ну да, иначе бы ему пришлось возвращаться в Румынию. Но от недостатка неблагодарности этот мир не погибнет. Румын со своими новыми песнями, которые вообще ничего общего не имели с теми, что принесли ему успех, просто перешел в другую фирму. Примитивная, ритмически совершенно невыразительная, при этом ужасно китчевая крестьянская музыка — или что-то вроде нее. Он просто с ума сошел. И она это поняла и конечно же не могла дать ему аванс на провал. Ну зато новая фирма, естественно: выпустим немедленно, им ведь дела нет до музыканта. А потом началось настоящее падение. Диск разошелся с фантастическим успехом, и румын стал играть только китч. Это же настоящая драма! Теперь его диски продаются во всем мире, у него концерты в Америке и еще Бог знает где. А художник? Умер. И опять-таки: а благодарность? Где там! Или она слишком многого требует: упомянуть в интервью, откуда он, собственно, взялся и кто продавал его первые диски?

Фрау Радек доковыляла до парка на Байеришер-плац и решила немного передохнуть. Она села на скамейку и стала наблюдать за стайкой бритоголовых юнцов, пивших пиво и горланивших что есть мочи. Война их, кажется, совсем не беспокоит. Главное, что-то произошло. Если снять очки, то их не отличишь от группы Виктора. Да и от их пения. А ведь она ему предлагала: присоединяйся к «Бандьера росса», лучшего производителя и менеджера, который будет готов выпускать сколько угодно твоих пластинок, тебе не найти, а параллельно получишь приличное образование в консерватории. Не захотел. Даже когда она открыла ему глаза на истинное положение дел: что он катится в пропасть, что у него, двадцатилетнего необученного музыканта без диплома, нет никаких шансов, что он даже ноты читать не умеет, что он — не гений и никто не ожидает появления именно такого автора, что мир и жизнь жестоки, что повсюду враги и завистники и что самое позднее в тридцать, когда пройдет обаяние молодости, он окажется на улице без средств и будущего. И, строго говоря, она была права. В тридцать лет он оказался, по крайней мере как художник, без средств и без будущего. Правда, не совсем на улице, но позвольте ей усомниться в том, что эти роскошные отели, в которых его всегда поселяет фирма, полезны для неустоявшегося характера. Поэтому он и думает, будто что-то собой представляет и может полностью отказаться от советов и помощи своей матери. При этом: кто лучше ее знает этот бизнес? Двадцать восемь лет! Уж она-то понимает, о чем говорит. И желает сыну только добра. В отличие от шефа его фирмы звукозаписи. Вот потому ей и пришлось написать этому шефу честное письмо. То, что Виктор после этого прекратил всяческие с ней отношения (правда, их и до того было немного), конечно, оказалось для нее ударом, но чего не сделаешь, чтобы защитить своего сына от опасности. Причем в письме не было ничего особенного, разве что парочка совершенно нормальных замечаний, вполне допустимых в музыкальном бизнесе на руководящем уровне, где все когда-то имели друг с другом дело. И поэтому она была так разочарована, что шеф фирмы звукозаписи рассказал Виктору о письме. Что, больше вообще никому нельзя доверять? И все эти волнения только потому, что она, заботясь о карьере сына, посоветовала пока не выпускать больше дисков Виктора, ведь в музыкальном отношении они настолько плохи, что скоро его репутация будет окончательно испорчена. Ну а что делать, если это правда! А она-то уже навоображала себе, как все будет прекрасно: как они поедут с Виктором куда-нибудь в деревню и она будет помогать ему вернуть уверенность в себе, как они потом где-нибудь сядут вдвоем и наконец-то спокойно поговорят обо всем, что было между ними не так за последние годы, как затем они начнут вместе работать над новым диском. Кстати, тогда Виктор на какое-то время расстался бы с этой Наташей. Ужас, что за баба! Только потому, что ее муж больше не захотел разговаривать со своей матерью, она тоже вдруг начала еле цедить по телефону. Надо же, оказывается, сегодня еще бывает такое. Ни намека на самостоятельность и женскую солидарность. Ну и как такая женщина может помочь Виктору? Надо думать, он ей кажется гением, даже когда насвистывает «Маленького Гансика». Но при этом настолько бессердечна, что не сообщала ей ничегошеньки о сыне: спросите его сами. К тому же и глупо! «Спросите сами», когда он с ней больше не разговаривает.

Фрау Радек поднялась со скамейки и побрела дальше. Выйдя из парка, свернула на какую-то улицу. Она была здесь полгода тому назад, когда смотрела однокомнатную квартиру, вскоре после того, как Виктор купил себе дом в Париже. Потому что, так ей тогда взбрело в голову, ей больше не нужны были ее пять комнат. Она ведь может занять две или три комнаты в доме Виктора и будет лишь изредка наезжать в Берлин. Это было сразу после того, как Виктор позвонил. Почти два года ничего, и вдруг:

— Я слышал, ты закрываешь магазин?

Вот видишь, подумала она, ты никогда не хотел этого признавать, но это не просто какой-то магазин, это — «Бандьера росса», и все говорят о том, что он закрывается. Но ответила она иначе:

— Что, теперь тебе грустно? Мог бы еще успеть заглянуть.

— Мне не грустно. Я просто спрашиваю, что ты собираешься делать без магазина.

— Обо мне не волнуйся. У меня тысяча планов. Может, выучусь играть на гитаре и запишу собственный диск…

Она рассмеялась, хотя на самом деле говорила всерьез.

— Ну-ну… — только и сказал Виктор, но она знала, что это произвело на него впечатление. В конце концов, это тоже кое-что значит: старуха, которая всем покажет, как надо работать. Особенно что касается текстов, тут у нее было несколько идей. И мелодий — что ни говори, двадцать восемь лет ежедневного общения с музыкантами и покупателями; конечно, она знала лучше любого другого, что нужно, чтобы люди подхватили песню. Виктору еще придется с ней считаться. Может, поэтому он так сдержанно отреагировал. Так сказать, сильный конкурент.

— Ну, тогда все хорошо. Я думал, ты обанкротилась.

— Обанкротилась? Я? — Она снова рассмеялась. — Ты был бы доволен!

— Что? Нет. Собственно, мне это совершенно безразлично. Вот только Наташа подумала… А, все равно.

У него был утомленный голос. Вероятно, из-за Наташи. Она и впрямь утомляла. Поэтому он, наверно, и позвонил: не знал, что делать дальше со своей жизнью. А к кому обращаешься в таких случаях? Разумеется, к тому, кто тебе ближе всех. Но все равно: она не даст ему так быстро закончить разговор, ведь он не давал о себе знать почти два года.

Она сказала как бы вскользь:

— Я думала, может, мое банкротство стало бы для тебя наконец-то победой надо мной, о которой ты, кажется, мечтаешь много лет.

— Ах да. — Казалось, Виктор отодвинулся от телефона. — Ну, не знаю, если ты еще не передумала разговаривать с ней…

— Ну-ну, не надо сразу же заканчивать разговор! Виктор! Пора перестать убегать от своих проблем!.. Виктор!

— Алло?

А этой что надо?

— Привет, Наташа! Давно мы не разговаривали. — Все очень дружелюбно. Перед ней она просто обязана сохранять достоинство.

— Ну да, все так сложно.

Сложно? Что сложного в том, что она и Виктор поссорились? Такое бывает. Но эта вот бабенка, наверно, думает, что мир перевернулся.