Изгой - Алиса Бодлер

терпелось поделиться. – Сегодня вышел из кэба кварталом раньше, для того чтобы все хорошенько рассмотреть!

Николас удовлетворенно кивнул, намекая сыну на то, чтобы тот продолжал.

– Лавка Корбена закрывается. – Для пущей доказательности результатов парень принялся загибать пальцы. – Биддеры закрываются. А Майклсоны и Куинси сегодня утром начали выносить короба с посудой и грузить их в поклажу!

Бодрийяр-старший потер руки и поднял умиротворенный взгляд на близнецов-исполинов:

– Значит, поработали плотно, господа?

Владан и Валентин поочередно кивнули. Для обывателя их лица были абсолютно одинаковы и неотличимы, но работа в компании этих выдающихся, практически сказочных персонажей давала о себе знать. Теперь старший из братьев Бодрийяр точно знал, что Валентин был несчастливым обладателем легкого косоглазия, которое было заметно лишь при внимательном изучении словно наскоро слепленного лица, и понимал, что ответ перед отцом держал именно он:

– Юный господин говорил, – громила сделал шаг вперед подобно Вэлу и беспардонно указал пальцем на Германа, который продолжал свои попытки слиться с пространством, но теперь был пойман с поличным. В речи близнеца читался грубый, нераспознаваемый акцент с рыкающими, твердыми согласными. – Мы и делали.

– А «юный господин» изволил сделать что-то сам, Владан? – Николас обращался к другому, менее разговорчивому «охраннику» не случайно. За двоих всегда говорил именно тот, кто соображал лучше и, следовательно, мог думать. А думы, как казалось Бодрийяру-старшему, довольно быстро могут довести до навыка лгать.

В лад ан пока что думать не научился. А потому соврать не мог ни в коем разе.

– Нет, господин. Он показывал, – послушно и честно отрапортовал близнец.

Валентин поднял виноватый взгляд на Германа и сделал шаг назад. Собственно, винить Вуйчичей в узколобости было делом бессмысленным и глупым. А научить их врать Николасу было такой же бесполезной затеей, как попытки заставить пса разговаривать.

За время, что было выделено юному Бодрийяру на взаимодействие с эксцентричными иностранными сотрудниками отца, он успел найти в них то человеческое, что давно затаилось где-то в глубине, под пучиной горьких жизненных обстоятельств. Близнецы были иммигрантами, которые попали в страну со своим прежним хозяином, а после остались в полном одиночестве после его неожиданной пропажи. Однажды дождливым вечером они прибились переночевать под карнизом «Фармации Б.», словно бездомные, – и были найдены задержавшимся Николасом несколькими часами позднее. Несмотря на гигантский рост и объемы, Вуйчичи по своему поведению напоминали пятилетних малышей, которые просто не умели чувствовать ничего, кроме постоянной благодарности за то, что о них позаботились. Ощущение нужды в оплате долга заставляло их выполнять работу любого характера, а Николас, будучи искусным манипулятором, казалось, ждал встречи с Владаном и Валентином всю жизнь.

Теперь Герману было ясно, от какой грязной работы громилы избавляли отца.

И осознание того, что близнецы совершали требуемые поступки абсолютно бессознательно, заставляло старшего сына не просто бояться Николаса, а искренне и от всей души его ненавидеть.

Отчасти «пригретые» этим тощим темноволосым юношей, Вуйчичи быстро зауважали нового предводителя и были готовы ради него на все.

Но главнее того, кто, как считали братья, спас им жизнь, в «Фармации» все еще не было, а потому их симпатии к Герману в ситуациях, как текущая, суждено было отойти на второй план.

– Значит, показывает… – почти не разжимая зубов, выдавил Бодрийяр-старший. – Знаешь ли, многоуважаемый «юный господин», – тыкать пальцем я мог и без твоей неоценимой помощи.

Услышав тон отца, нерадивый сын поджал губы и с большим усилием выдавил вежливую улыбку.

– Разумно, отец. – Для придания словам большего (но вовсе не существующего) почтения юноша склонил голову. – Однако Владан и Валентин справляются на отлично и без меня. Моя сила не ровня им и никогда не станет, сколь я ни старайся.

– «Справляются на отлично!» – эхом произнес отец, коверкая голос старшего сына и придавая ему писклявых интонаций. – О том, как справляются мои работники, изволь судить мне. Мои указания были предписаны четко. Ты сопровождаешь их всегда, а не только тогда, когда тебе захочется!

Оставалось всего мгновение до момента, когда Николас перейдет на крик и вновь начнет багроветь своим морщинистым лицом. К всеобщему счастью, надвигающаяся ссора была развеяна появлением гостя. О его приходе свидетельствовал уже привычный для всех дверной колокольчик.

Николас замолчал. Он выставил ладонь вперед, наказывая соблюдать тишину всем присутствующим, и прислушивался к происходящему за дверью что есть мочи. Когда у Бодрийяра-старшего хватало свободного времени, он непременно садился за наблюдательный пункт и внимательно отслеживал каждое слово, сказанное мистером Ноббсом в главном зале.

Приветствие для провизора и Тимми, который сегодня работал с мастером в паре, было произнесено знакомым женским голосом. Еще до того, как дверь в конторку открылась, все присутствующие знали, кто намеревался их посетить.

– Добрый день, уважаемые, – практически нежно произнесла миссис Доусон, вплывая в кабинет. – Как идут ваши дела?

Бодрийяр-старший, словно ошпаренный, подорвался с места и поспешил взять и поцеловать руку гостьи, склонившись в полупоклоне.

– Чудесно, дорогая мадам! – распинался он, одаривая женщину одной из своих самых ненатуральных улыбок. – Но вы нам – как настоящий яркий лучик в этом темном царстве. И что же вас привело?

Герман наблюдал за взаимодействием отца и вдовы с большим сомнением, чем все присутствующие. Годовой опыт работы с отцом научил его отличать актерские этюды от реальных событий, а потому в том, что спектакль сейчас был разыгран специально для сыновей, сомнений не оставалось. По истечении времени старшего отпрыска радовало лишь одно – тот кровавый образ, что являлся ему вместо женщины, появлялся в ее присутствии все реже. Теперь он мог хорошенько рассмотреть то, что однажды Валериан окрестил как привлекательность.

Роскошные темные кудри Эмили Доусон покоились в причудливой прическе, спрятанной под богато украшенной таблеткой. Ее наряд, никак не соответствующий статусу вдовы, имел темно-бордовые оттенки и состоял из дорогих тканей, доступных для покупки лишь высшему сословию. Случайного взгляда на такую женщину было достаточно для того, чтобы узнать о ее достатке и, должно быть, весьма богатом наследии, что оставил покойный мистер Доусон.

Кожа ее была, как и полагалось у современных красавиц, бела, словно мел, но, в отличие от покровов Ангелины, имела здоровый подоттенок. Краски для лица на Эмили было лишь чуть, но каждый взмах кистью подчеркивал свежесть и благородство всех ее черт. Выделялся лишь искусственный, почти чахоточный румянец, который превращал и без того стройную женщину с осиной талией в чрезвычайно хрупкое существо.

Словом, миссис Доусон была из тех женщин, что умели хорошо сочетать собственные достоинства с благами, доступными для их улучшения по последней моде.

– Пришла за вашим младшим мальчиком, – тонким голоском отвечала гостья, напуская своему образу пущей