Медальон с пламенем Прометея - Юлия Владимировна Алейникова

он у нас и во всех комиссиях заседает, и на собраниях в президиуме, и тиражи у него, и награды, и переиздания произведений, и критики к нему не сильно придираются. В общем, баловень судьбы. Хотя человек, конечно, трудолюбивый, настойчивый, политически активный, и все мы его любили и уважали, но вот только как творческая единица… Умрет он, и никто уже имени его не вспомнит, – закуривая папиросу, откровенно призналась Ираида Викторовна.

– Значит, недоброжелатели у него были? А можно поточнее?

– Можно, конечно. Пишите. Год назад был неприятный случай. У нас в Союзе появился очень талантливый молодой человек, о нем много говорили, от него много ждали. Зыков взял его под свое крыло. Спустя какое-то время у Афанасия Петровича вышел новый сборник, в числе прочих произведений в нем была весьма талантливо написанная поэма, что-то очень лирическое и в то же время индустриальное, – откинувшись на спинку стула, рассказывала Ираида Викторовна, пуская в потолок густые вонючие клубы дыма.

Сам майор не так давно по настоянию врачей бросил курить, мучительно боролся с многолетней привычкой и тяжело переносил табачный дым, но приходилось терпеть.

– Я бы сказала, что эта поэма была вершиной его творчества. Его хвалили, им восхищались, но тут явился тот самый талантливый молодой человек и публично обвинил Зыкова в плагиате. Причем не только устно, но и письменно. Собралась комиссия, произведение изучали, опрашивали обоих авторов, писательское сообщество бурно обсуждало происходящее, шепотом признавая возможность плагиата, вслух же категорически отметая такие предположения. Короче, комиссия единогласно признала авторство за Афанасием Петровичем, а молодого человека изгнали навеки из Союза. Что характерно, после вынесения окончательного вердикта Зыков заступался за молодого человека, призывал быть к нему снисходительнее, чем вызвал всеобщее восхищение. Такое великодушие, такое благородство. Естественно, на решение комиссии его призывы никак не повлияли, молодого человека исключили с позором.

– Интересно. И где он теперь?

– Представления не имею. Говорят, он уехал из Ленинграда.

– А как его звали, вы помните?

– У него было такое простое имя… Сейчас, минуточку… Ах да. Воробьев. Александр Воробьев. И кстати говоря, но это строго между нами, я полагаю, что Зыков вполне мог украсть у молодого человека его творение, уж больно талантливо было написано.

– Да, некрасивая история. Как вы думаете, можно как-то разыскать адрес этого Воробьева?

– Думаю, да.

– Хорошо. Ну а кто еще недолюбливал покойного?

– О, недолюбливали многие, но вот из серьезного… Вот! Ходят настойчивые слухи, что в ближайшее время нынешний председатель Ленинградского Союза писателей будет отправлен на заслуженный отдых, и уже сейчас за его место идет нешуточная борьба. Одним из претендентов был как раз Афанасий Петрович, он член партии, у него множество наград, званий, изданий и прочего, основным его конкурентом на должность числится некий Василий Ильич Томилин. Возможно, вы его читали? Нет? Но, в общем, оба они находятся в одной весовой категории, с той лишь разницей, что Томилин прозаик. Но у Зыкова много военной лирики. В общем, закулисная борьба между ними велась нешуточная, у каждого была своя команда сторонников.

– И вы считаете, что Томилин мог убить конкурента? – недоверчиво спросил майор.

– Вспомните Моцарта и Сальери, – многозначительно заметила Ираида Викторовна. – А тут почет, деньги, звания, власть. К тому же не так давно у них вышла серьезная ссора. Они столкнулись в буфете и едва не дошло до рукопашной.

– Ничего себе.

– Ну а если из области быта, то вот вам другой кандидат! – оживилась Ираида Викторовна. – Есть у нас такой писатель Семен Морозов. Некоторое время назад он легкомысленно и довольно нелицеприятно высказался о новой книге Зыкова и вообще о его творчестве. Не на собрании и не на торжественном заседании, а так, в кулуарах. Но многие слышали и, очевидно, донесли. А вскоре этот самый Морозов женился и пришел в Союз просить улучшить его жилищные условия, предоставив ему с молодой женой отдельную комнату. Он проживал в коммунальной квартире с родителями, жена вообще площади не имела. На его несчастье, жилищную комиссию возглавлял, как вы думаете, кто?

– Зыков?

– Именно. Разумеется, заявление Морозова было отклонено, так как нашлись более достойные кандидаты, нуждавшиеся в улучшении. Сейчас бедняга живет с женой, маленьким ребенком и родителями в крошечной комнатушке, обстановка у них в семье нездоровая, насколько мне известно, он стал выпивать, а когда выпьет, винит в своих бедах покойного. Вот так. Были и более мелкие случаи недоброжелательства. Филькина недавно не пустили в творческую командировку в Гагры. Рогозину сократили тираж новой книги. Пудова выкинули из плана на первое полугодие. Сыромятниковой вынесли выговор за аморалку. А Гаврилова вместо Риги отправили в Среднюю Азию в какой-то аул писать о хлопководах.

Интересно живут писатели, думал майор, шагая по набережной. Средняя Азия, Гагры, Сибирь, сколько путешествий. А он, кроме Ленинграда и ближайших пригородов, и не видел ничего. На фронте не был, не пустили, всю блокаду в Ленинграде прослужил, тоже, конечно, не сахар, и награды имеет, а все-таки не довелось ему фрицев в прямом бою побить. Не довелось.

Из перечисленных Ираидой Викторовной недоброжелателей покойного Зыкова в одном доме с ним проживали прозаик Томилин и детская писательница Сыромятникова, обвиненная в аморалке.

«Эх, жаль, я не поинтересовался, что же именно учудила детская писательница, а было бы любопытно», – крякнул, усмехаясь, майор и направился вдоль Невы к Марсову полю.

– По поводу Зыкова? Конечно, конечно, проходите, – радушно раскидывая руки, добродушно гудел прозаик Томилин. – Прошу, проходите, сюда, пожалуйста. Какой был человек! Талант, титан, можно сказать, величина! Мы же с ним старые товарищи, – усаживаясь за рабочий стол, качал прочувствованно головой Василий Ильич. – Да, столько лет, такая дружба… Знаете, такие люди, как Зыков, нынче редкость, уходящая натура, так сказать. Искренний, честный, горячий борец за коммунистические идеи, принципиальный. Бескорыстный. Надежный товарищ, с таким хоть в разведку, хоть на плаху, ничего не страшно! Да. Я вот некролог пишу по поручению Союза для литературной газеты. Поверите? Не могу писать, жену попросил помочь. Строчек от слез не вижу. – И он промокнул влажные большие глаза, до краев наполненные печалью и скорбью.

Майор, глядя на прозаика, с трудом верил в услышанную от секретаря историю о давней вражде и соперничестве, а потому стоило уточнить:

– А я вот слыхал, что вы с покойным не были такими уж друзьями, а скорее даже наоборот. Что между вами шла борьба за место председателя Союза, что вы в методах не гнушались?

– Чушь! Чушь и сплетни! – решительно рубанул рукой Василий Ильич. – Выдумки мелких людишек. Ни я, ни Афанасий Петрович никогда не гнались за чинами. Да, ходили слухи, что рассматриваются наши кандидатуры, но, уверяю вас, в нашем возрасте все эти «желаю славы