Парус любви - Лори Макбейн

Ри Клэр переводила взгляд с одного брата на другого. Они сильно разнились между собой, и не только тем, что один был блондином, а другой – брюнетом. Робин был сущим дьяволенком, Ри Клэр не раз слышала, как отец говорил, будто он весь в мать. Фрэнсис же, напротив, отличался спокойным нравом, тщательно обдумывал свои поступки; он, безусловно, пошел в герцога – так частенько говаривала мать, потряхивая своими черными кудрями.

– Я хотела бы надеяться, – заявила Ри, взяв братьев за руки и идя с ними по садовой дорожке, – что мне, Робин, не придется быть твоей свидетельницей, ибо могу поклясться, что видела, как ты со смехом обернулся, когда бедный Рендсйл упал в озеро с лилиями.

– Если я и хохотал, то не так сильно, как ты, Ри, – напомнил Робин, поднимая глаза на сестру, и все трое дружно захохотали.

Из своей личной гостиной в южном крыле Сабрина, герцогиня Камарейская, наблюдала за своими детьми, недоумевая, что могло так сильно развеселить их. Она видела, как качает головой Робин, торопливо шедший между своим белокурым братом и сестрой. Этот мальчик оставался ее любимцем, хотя после него, почти два года назад, она произвела на свет еще и близнецов. Герцогиня очень удивилась, затяжелев после восьми бесплодных лет, но еще большее удивление испытала, родив двойню.

Ей пришлось нелегко; она знала, что больше детей у нее не будет, но это не только не удручало ее, но даже радовало. Женщины слишком часто умирают при родах, а ей хотелось бы видеть, как будут расти ее дети, хотелось разделить с ними и горести, и радости бытия.

Особенно пристально смотрела герцогиня на свою старшую; ей с трудом верилось, что дочери уже семнадцать лет. Какой прелестной девушкой она стала, восхищалась герцогиня своей перворожденной. Юная красавица бывала упрямой и своевольной, но порой ее высокомерие сменялось невероятной добротой и ласковостью, и это тоже беспокоило мать, ибо чувства дочери, когда ее охватывало волнение или сострадание, одерживали верх над разумом. Герцогиня вздыхала, вспоминая, как Ри Клэр приносила домой раненую птицу или заблудившегося кота и ухаживала за ними. Любопытно, каковы сейчас ее чувства, размышляла герцогиня, подозревая, что нежное сердце дочери не испытывает к графу Рендсйлу ничего, кроме жалости.

Сама.удивляясь ходу своих мыслей, герцогиня усмехнулась; ей вдруг почудилось, будто она только вчера прибыла новобрачной в Камарей. Она была не намного старше Ри Клэр, когда впервые увидела эту усадьбу. Герцогиня ощутила сейчас тот панический страх, который охватил ее тогда при виде великолепного дома. Мысленным взором увидела, как карета, увезшая ее из родного дома и знакомых мест, быстро приближается к усадебному дому, который в то время представлялся ей не слишком-то гостеприимным. Но, желая того или нет, она стала его хозяйкой и герцогиней, а в скором времени подарила своему мужу долгожданного наследника.

Если бы в тот миг, охваченная колебаниями и душевным трепетом, она смогла бы точно осознать, что именно ждало ее за этими медового цвета степами, она выпрыгнула бы из кареты и пустилась наутек, ибо ни в коей мере не была подготовлена к той ответственности, которая легла на ее плечи, когда она стала герцогиней Камарсйской. Не готова была она к встрече с целой армией слуг, которые весьма сдержанно приветствовали ее, видимо, не зная, чего от нее ждать. И неудивительно, разве могли они составить себе определенное мнение о своей повой госпоже, ведь она была так юна, что, казалось, еще продолжала играть в куклы.

Затаив дыхание, осмотрела она тогда длинную вереницу недружелюбных физиономий, которые вселяли страх в ее и без того трепещущую грудь. Она уже встречалась раньше с дворецким Мейсоном, и теперь его строгое лицо показалось даже добрым в сравнении с негодующим, с поджатыми губами, лицом старой экономки, которая, как она впоследствии узнала, не желала признавать никого, кроме престарелой вдовы отца гериога. Что ж, бывшая экономка явно ошиблась в оценке своей новой хозяйки, со смешком подумала Сабрина; она отчитала старую каргу и отослала ее с запиской к вдовствующей герцогине; в записке говорилось, что новая герцогиня не нуждается в услугах прежней экономки. Это послужило предостережением всем недовольным; тем самым она дала понять, что их госпожа не какая-нибудь размазня, а женщина решительная, с характером. С того дня все слуги служили ей охотно и преданно, ибо никто не сожалел о том, что старую экономку выставили вон. Дело в том, что экономка была объектом всеобщей неприязни, потому что о всех проступках, о малейших нарушениях установленных правил, даже о неосторожно оброненном слове эта фанатично преданная служанка тут же докладывала вдовствующей герцогине. Теперь, когда над головами у слуг уже не висел боевой топор, они могли вернуться к своей повседневной работе, которая была сильно запущена под игом старой экономки.

Герцогиня помнила, сколько усилий потребовалось, чтобы большой дом вновь обрел свой гордый, великолепный вид. От неутомимого Мейсона, который самолично проверял, насколько хорошо вычищена каждая серебряная ложка, и смахивал пыль с каждой бутылки вина, от новой экономки, которая следила, чтобы все постели были проветрены и застланы свежим бельем, от повара, который требовал, чтобы деревянный пол был дочиста выскоблен, а вся посуда сверкала как новая, до стюарда, помощника дворецкого, помощницы экономки, выездных лакеев, служанок, конюхов, учителя музыки, секретаря, капеллана, конюшего, грумов, уборщиков, кучеров, доярок, старшего садовника и его подчиненных – все дружно работали, чтобы создать ту гармоничную обстановку, что существовала ныне в Камарее. Они превратили большой дом в роскошный дворец.

В обоих крылах помещались герцогские апартаменты, семейные апартаменты, парадные апартаменты, состоявшие, в свою очередь, из гостиных, столовых, салопов, спален и гардеробных, прихожих и кабинетов; здесь были и обширная библиотека, и бальный зал, музыкальная комната и длинная галерея, кухни, комнаты для слуг и еще всякие комнаты и каморки, слишком многочисленные, чтобы их запомнить. Снаружи располагались конюшни, теплицы и оранжереи. Обширное поместье включало в себя также рощи с подстриженными деревьями, цветники, огороды и сады.

Скоро уже двадцать лет, с улыбкой подумала герцогиня, как она является хозяйкой Камарея. Под крышей усадебного дома она родила детей, много раз лето сменилось осенью, когда она купалась в сиянии медового цвета стен. Теперь это был ее дом, дом, который она любила так же сильно, как ее муж Люсьен, а он родился и вырос в Камарее и с молоком матери впитат чувство гордости этим большим домом.

Он был еще ребенком, когда неутомимая и величественно властная бабушка, вдовствующая герцогиня, сумела передать ему все мечты и надежды, которые возлагала на будущее Камарея; она не подпустила к себе смерть, пока не уверилась, что Камарей будет процветать и в дальнейшем. Сабрина знала, как вдовствующая герцогиня была разочарована, что первой у нее появилась правнучка, по впоследствии сильно привязалась к Ри Клэр, а когда годом спустя родился Фрэнсис, она очень радовалась и подарила жене внука самое дорогое свое достояние: жемчужную нитку с кулоном, отделанным рубинами и жемчугом, – свадебный дар королевы Елизаветы I. Люсьен завоевал неугасаемую любовь своей бабушки. Когда несколько лет спустя она умерла, он с удовлетворением убедился, что она прожила счастливую, наполненную до краев жизнь, к тому же имела счастье увидеть, как сбылись все ее мечты относительно дома, который она любила больше всего на свете. Возможно, вдовствующая герцогиня и была тираном, но теперешняя хозяйка дома все же любила ее, невзирая на все ее хитрости, потому что старая женщина отнюдь не была ни низкой, ни отвратительной, просто упрямой и своенравной. Точно так же, как и ее внук. Герцогиня улыбнулась, вспомнив, что Люсьен терпеть не мог, когда их сравнивали, ибо почти всю свою жизнь враждовал с бабушкой и возвратил себе ее милость, только родив сына-наследника.