Злой рок короля Генриха - Лилия Подгайская

Такой же непрактичностью отличалась и его дочь Элеонор. Она, имея прекрасные брачные возможности, вышла замуж по любви за человека значительно более низкого происхождения. Томас Батлер был, конечно же, далеко не беден, но, увы, не герцог, и даже не граф. Их брак, не благословлённый свыше детьми, продлился недолго, и в двадцать три года красавица Элеонор осталась вдовой, впрочем, весьма неплохо обеспеченной.

Потеряв супруга, молодая женщина вскоре отправилась в Восточную Англию, где семейство Батлеров имело свою собственность. И здесь, в замке Фрамлингхем Кастл она, на свою беду, встретила красавца Эдуарда Йорка, «шесть футов мужской красоты», как говорили о нём. Романтичная Элеонор не устояла перед чувством, однако строго держала оборону на телесном фронте. Потерявший от разгоревшейся страсти голову Эдуард, не способный сдержать бурлящие в нём желания, вступил в брак со своей дамой сердца. Их венчал епископ Стиллингтон. Но огласки этот брак не получил. Достаточно скоро ветреный Эдуард, взявший приступом сопротивлявшуюся крепость, охладел к своей избраннице и покинул её. Леди Элеонор с разбитым сердцем удалилась в монастырь, где впоследствии умерла молодой. А вот родила ли она там наследника Эдуарда Йорка, доподлинно установить так и не удалось. И теперь приходится с замиранием сердца прислушиваться к долетающим с континента слухам и гадать, есть ли в этом угроза или нет.

И что делать, если это, действительно, правда? Как тогда справиться с новой напастью? Воевать? Нет, это не его призвание. Нужно что-то придумать, чтобы обезопасить трон для себя и своего наследника. Артуру вот-вот исполнится три года. Он, отец, надумал сделать по этому поводу большой праздник. Мальчику будут дарованы титулы графа Честера и принца Уэльского, и его нужно посвятить в рыцари Бани. Время идёт. Наследник подрастает, и скоро нужно будет начинать его обучение. Чем раньше он начнёт постигать науку управления государством, тем легче будет ему потом, когда придёт его время править. А жена, тем временем, носит ещё одного ребёнка. Кто будет на этот раз? Хочется, конечно, много сыновей. Так спокойней. А то ведь всякое может случиться.

При этом повороте мыслей перед глазами, как наяву, снова встал тот мальчишка, молодой граф Бэкхем, которого он велел казнить. Красивый был мальчишка, сильный. И оказался твёрд духом. Жаль, что пришлось его убить. Но тогда он не видел иного выхода. Нужно было поддержать свой престиж. А мальчишка был слишком дерзок. Правда, теперь, когда взрослеет на глазах его маленький Артур, на всё смотрится иначе. И не дают покоя те злые слова, что бросил старый рыцарь, добровольно устремившийся на плаху за своим воспитанником. Голос его и сейчас звучит в ушах. На огромном, заполненном людьми холме тишина. И это проклятие, отравленной стрелой засевшее в душе. А потом совершенно неожиданный проливной дождь. Ливень. Как будто небеса бросили своё неодобрение ему, Генриху.

Не думать об этом. Нет! Не думать! Не думать!

Но кто же всё-таки строит сейчас козни против него? И снова перед его внутренним взором встаёт оскаленное в волчьей ухмылке лицо Фрэнсива Ловелла. Проклятый виконт! Никак не избавиться от его образа. Это же надо, такую верность проявлять к погибшему другу. И как это удавалось Ричарду находить таких друзей, таких преданных рыцарей, что, не задумываясь, шли за ним на смерть? А у него, Генриха, никогда не было друга, ни одного. Только дядюшка и мать, которые всегда заботились о нём. Только им он и может доверять.

Ночь прошла в тяжёлых размышлениях.

А утром, выйдя после беспокойных ночных часов подышать свежим воздухом в свою излюбленную аллею, Генрих вдруг застыл в позе соляного столба. На стволе большого раскидистого дерева, под которым он частенько сиживал, белел листок, приколотый большим, устрашающего вида кинжалом. На плохо сгибающихся ногах Генрих подошёл ближе, чтобы прочесть зловещее послание.

«Берегись, злодей! Возмездие близко. Ф.Л.» — было написано большими, не слишком аккуратными буквами. Душа упала куда-то вниз, сердце забилось сильно и гулко. Генрих быстро осмотрелся по сторонам, сорвал злополучное послание вместе с удерживающим его оружием и быстро, почти бегом устремился обратно во дворец. Сначала хотел поднять шум, но потом одумался и вызвал к себе незаменимого Грегори Майлса. Показал верному слуге, готовому охранять его надёжней самого злого сторожевого пса и, не задумываясь, выполнять любые поручения, зловещие доказательства затеваемого против него, Генриха, злодеяния. И велел самым тщательным образом проверить всех, кто работает во дворце, и кто вхож сюда. Приказал не оставить без внимания и его специальную охрану. Кто знает, враг мог затесаться и в ряды тех, кто обязан оберегать монарха.

— Всех, Майлс, всех. Проверь каждого, просвети до самого донышка и доложи мне, — велел напоследок.

Верный слуга ушёл, а Генрих не мог найти себе места. Еда не шла в горло, хотелось пить. Голова горела, в ушах стоял звон.

— Вы что-то плохо выглядите, Генрих, — тревожно сказала королева Элизабет, — здоровы ли вы?

«Так я и поверил, что тебя волнует моё здоровье, йоркистское отродье», — пронеслось в голове.

— Не стоит беспокоиться, дорогая, я просто немного простыл, — холодно откликнулся он. — Полежу пару дней, отдохну, и всё встанет на место.

— Я принесу вам липовый чай, мой супруг, — с тем же выражением лица произнесла королева, — прямо сейчас.

— Да, — согласился он, подумав о том, уж не хочет ли она отравить его.

Но, поразмыслив пару минут, пришёл к заключению, что Элизабет нет резона покушаться на его жизнь. Во всяком случае, сейчас, когда жива всесильная матушка, а наследник ещё совсем кроха. Поэтому он залпом выпил пахнущий тёплым летом отвар и попросил жену оставить его одного — он-де хочет поспать.

Королева ушла, а о сне, конечно, не было и речи. Даже просто лежать в постели было невозможно. Он ходил и ходил по комнате, твёрдо зная, что здесь и сейчас его не достанет никто. Охрана надёжна, а Майлс, конечно же, проверил тех, кто стоит сейчас у двери, в первую очередь.

Но покоя не было. Он не мог заглушить в себе уверенность, что проклятый Ловелл остался жив. Он такой изворотливый. Тогда, после битвы при Босуорте, когда пал Ричард, Фрэнсису удалось спастись. Он бежал в Колчестер и укрылся в аббатстве Святого Джона, а потом скрылся по ту сторону пролива. Скорее всего, и сейчас, после Стоук-Филда опять улизнул. И теперь будет вечной занозой в его, Генриха, попе, прости Господи, — и вытащить невозможно, и сидеть больно.

Только к концу следующего дня преданный Грегори смог сказать ему хоть что-то определённое.

— Всё как будто чисто, мой господин, — прошелестел он как всегда еле слышным голосом. — Подозрения, и то довольно шаткие, вызвал лишь один из охранников, Оуэн ап Рис, валлиец.

— Так возьми его, Майлс, и самым тщательным образом допроси в той комнате в подвале, что тебе хорошо известна. Там становятся разговорчивыми все, ты же знаешь.

— Я уже отдал распоряжение, Ваше Величество.

Грегори ушёл, а спокойствия не прибавилось. Неужели его мог предать свой, валлиец? Ведь они всегда верно служили, если не ему, то дядюшке Джасперу Тюдору, могущественному графу Пембруку, ныне герцогу Бедфорду. Неужели? Впрочем, деньги, если их достаточно много, могут преодолеть любую верность, как ему казалось.

Следующая ночь прошла так же беспокойно, как и две предыдущие. Сна не было. Генрих изредка забывался ненадолго не сном, но дрёмой, а потом вскидывался, и снова начинал вышагивать по комнате, пока не валился обессиленный на широкую кровать. Уснул только под утро. Но и во сне не имел покоя. Злобное лицо Фрэнсиса Ловелла смотрело на него из-за дерева и доводило до жути волчьим оскалом. А потом на него снова мчался неустрашимый Ричард. И опять падал, обливаясь кровью, Уильям Брэндон, роняя на землю знамя с Красным Драконом. И опять остановилось мгновение, как в сказке. И тут… Он проснулся, обливаясь холодным потом. Было утро. Вызвал слугу. Велел сменить рубаху и простынь. И принести поесть. Нужны были силы, чтобы противостоять всему, что на него навалилось.

Майлс появился только после полудня, бледный, усталый.

— Что? — устремил ему навстречу тревожный взгляд король.

— Нет, мой повелитель, ничего не вышло. — Он устало склонил голову. — Мы промучились с ним всю ночь и целое утро. Но он твердил, что ни в чём не виноват. Даже когда с него сдирали кожу и посыпали раны солью, он, ругаясь самым непристойным образом и проклиная всё на свете, утверждал, что невиновен. Он умер полчаса назад. Крепкий был мужчина. Мало кто может выдержать эту камеру так долго.

Генрих набожно перекрестился. Ещё один грех взял на душу? Впрочем, что уж теперь считать. А защищаться надо.

Прошло ещё три дня, прежде чем король пришёл в себя настолько, чтобы заняться государственными делами. А их накопилось множество.