Невидимка. Фрагменты романа - Ральф Эллисон

— Нет, — произнес Джек, поднявшись. — Ты будешь исходить только из решений Комитета. Хватит с нас этой самодеятельности. Комитет принимает решения за всех, и за тебя в том числе. Не в наших правилах прислушиваться к субъективному мнению отдельных личностей. Или ты против партийной дисциплины?

— Я не против дисциплины. Я просто стараюсь приносить пользу. Стараюсь вернуть всех к реальности, которую, похоже, не желает видеть Комитет. Нам сейчас было бы достаточно организовать одну демонстрацию…

— Комитет принял решение не проводить демонстраций, — отрезал брат Джек. — Эти методы уже неэффективны.

Мне показалось, что пол качнулся у меня под ногами. Внезапно я с поразительной отчетливостью стал различать боковым зрением предметы в неосвещенной части зала.

— Неужели вы не понимаете, что сегодня произошло? — спросил я. — Что, мне все это приснилось? Почему вдруг акция с участием многотысячной толпы объявляется «неэффективной»?

— Толпа для нас — только сырье, которое нужно обработать и отлить в готовую форму. В какую форму — указывает программа. А теперь послушай, что я тебе скажу: наша политическая программа определяется не тем, что говорят невежественные, инфантильные люди на улице. Наша задача — не спрашивать, что они думают, а диктовать, что они должны думать!

— Здорово, — сказал я. — Давай, попробуй-ка, скажи им это. Да кто ты такой, в самом деле? Белый отец черного народа?

— Я им не отец. Я их лидер. И твой лидер. Запомни это.

— Мой лидер? Согласен. Но им-то ты кем приходишься? Может, все-таки большим белым папой? — не сдавался я, не сводя с него взгляда. Над столом повисло жаркое, напряженное молчание, и я вдруг почувствовал, как ноги у меня свело судорогой. — А может, им лучше звать тебя не брат Джек, а масса Джек?

— Вот что… — не договорив, он вскочил и попытался дотянуться до меня через разделявший нас стол, однако я успел вовремя откинуться назад. Стул подо мной качнулся и стал на задние ножки, а Джек, промахнувшись, ухватился за противоположный край стола, закрывая собой свет висевшей над нами лампочки. Он что-то неразборчиво бормотал, вставляя в свою бессвязную речь иностранные слова, давясь от кашля и яростно тряся головой. Я уже вернул стул в нормальное положение и сидел, подавшись вперед: Джек нависал надо мной, за ним смутно маячили силуэты остальных. И вдруг что-то, почудилось мне, сорвалось с его лица — ну вот, начинаются галлюцинации, промелькнуло у меня в голове, но это что-то со стуком ударилось об стол и покатилось прямо к краю, однако он резко выбросил вперед руку, подхватил этот странный предмет, похожий на мраморный шарик, и быстро опустил его — плюх! — в свой стакан с водой. Карусель в моей голове завертелась с бешеной скоростью, я слышал голос Джека, но больше не слушал его — я смотрел на стакан. Свет свободно проходил сквозь него, отбрасывая на темную поверхность стола прозрачную узкую тень, а внизу, на дне, лежал глаз. Стеклянный глаз молочно-белого цвета, будто искореженный преломляющимися в воде лучами света. Глаз пристально смотрел на меня, словно из темных вод глубокого колодца. Я перевел взгляд на Джека: он возвышался надо мной, и его освещенная фигура четко выделялась на фоне темной стены.

— …соблюдать дисциплину. Или ты подчиняешься решениям Комитета, или мы тебя исключаем…

На месте левого глаза у брата Джека, под незакрывающимся веком, было красное пятно; взгляд утратил всегдашнюю властность. Подавив отвращение, я опять посмотрел на стакан и подумал: это он нарочно, чтобы я растерялся, другие-то, конечно, знали… Они ведь даже не удивились. Так я и сидел, глядя то на глаз в стакане, то на Джека, который, расхаживая взад-вперед, продолжал что-то выкрикивать.

— Ты слышишь, что я говорю, брат? — он вдруг резко остановился, пронзив меня взглядом разгневанного циклопа. — Что с тобой?

Я молча смотрел на него, не в силах произнести ни слова. Тут он понял, в чем дело, и на губах у него заиграла зловещая улыбка.

— Ах, вот оно что. Тебя это смущает? Подумать только, какой чувствительный! — Он подошел к столу, взял стакан, взболтнул воду. Ухмыляясь, поднял стакан на уровень своей пустой глазницы: теперь казалось, что эта штука пялится на меня сквозь толстое стекло. — Так, значит, ты не знал?

— Не знал и знать не хочу.

Кто-то хихикнул.

— Теперь сам видишь, что среди нас ты еще новичок, — он опустил стакан. — Я потерял глаз, когда выполнял ответственное задание. И что ты теперь скажешь? — в его голосе прозвучала гордость, и это меня окончательно разозлило.

— Да плевать я хотел, где и как ты его потерял! Нашел, чем хвастаться!

— Ты так говоришь, потому что неспособен оценить жертву, принесенную во благо общего дела. Передо мной была поставлена задача, и я ее выполнил. Понятно? Выполнил, пускай ценой потери глаза — и он с торжествующим видом поднял стакан с глазом, как будто это был орден за заслуги.

Я смотрел на него, словно впервые увидел — низенький человечек… нет… бойцовый петух! Высокий крутой лоб, красная щель меж несмыкающихся век. Я напряженно, до боли, вглядывался в него, перед глазами даже замелькали красные точки. У меня было ощущение, будто я только что пробудился от долгого сна. Вот я и вернулся в исходную точку.

— Я понимаю, что ты сейчас чувствуешь, — сказал он совсем другим тоном — словно актер, который, отыграв роль в спектакле, заговорил своим нормальным голосом. — Я помню, как впервые себя таким увидел, — это тоже было весьма неприятно. Не думай, что мне бы не хотелось, чтоб у меня был мой прежний глаз. — С этими словами он запустил пальцы в стакан. Я увидел, как гладкий кругляш выскользнул у него из пальцев и закружился в воде, будто пытаясь отыскать выход из стеклянной тюрьмы. После нескольких попыток Джек выудил глаз из стакана, стряхнул воду, пару раз на него подул и удалился в темную половину зала. — Кто знает, братья, — продолжил он, стоя к нам спиной, — быть может, если наш труд принесет плоды, построенное нами новое общество преподнесет мне настоящий живой глаз. Это не такое уж фантастическое предположение, хотя своего я лишился довольно давно… Кстати, который сейчас час?

Интересно, какое общество позволит ему наконец увидеть меня, подумал я, слыша, как Тоббит отвечает: «Шесть пятнадцать».

— Пора ехать, братья. Путь у нас неблизкий, — сказал Джек, подходя к столу. Глаз его уже был на месте. Улыбнувшись, он обратился ко мне: — Ну, как теперь?

Я кивнул. Я очень устал — и просто кивнул.

— Ну и хорошо, — сказал он. — От всей души надеюсь, что с тобой ничего подобного не случится.

— А если случится, я попрошу, чтобы ты отвел меня к своему окулисту, — сказал я. — Вот тут-то мы и поиграем с вами в жмурки.

Он как-то странно посмотрел на меня и вдруг рассмеялся.

— Ну вот, братья, к нему вернулось чувство юмора, и он снова преисполнен братских чувств. И все-таки желаю, чтобы тебе никогда не понадобилась помощь окулиста. А вот с нашим теоретиком, Гамбро, нужно будет повидаться. Он разработает план действий и даст тебе все инструкции. Подожди немного, и ты поймешь, что я прав. Братство — единый организм. Мы должны действовать сообща.

<…>

Они ушли. Я взял пиджак, пошел к себе и сел за письменный стол. Я слышал, как они спускались по лестнице, как внизу хлопнула дверь. Все произошедшее походило на низкопробную комедию. Но это была не комедия. Эта была реальная жизнь, и я жил этой жизнью, и, если я хочу внести свой вклад в историю, другой быть не может. Иначе я просто исчезну. Стану таким же бессмысленно мертвым, как Клифтон. Я достал из кармана куклу и положил ее на стол. Он умер, и его смерть никому не принесла пользы. Никакого толку не было даже от его похорон, на которые все слетелись, как стервятники. Хорошо еще помереть успел. И на том спасибо.

А я уже ничего не смог сделать. Но, по крайней мере, теперь он мертв, и все это его уже не касается.

Я еще немного посидел за столом. Во мне шла жестокая внутренняя борьба. Нет, я не могу уйти. Я должен остаться с ними и продолжать борьбу. Но я уже никогда не буду прежним. Никогда. После того что произошло сегодня, я ни выглядеть, как прежде, ни думать не смогу. Каким я буду — не знаю; вернуться назад, к тому, кем я был — пускай не так уже и много значил, — не могу: для этого я слишком много потерял. Что-то во мне умерло — и вместе с Тодом Клифтоном… Да, я пойду к Гамбро, чего бы мне это ни стоило. Я встал и вернулся в зал. Тот стакан все еще стоял на столе. Я схватил его и с размаху швырнул в дальний угол. Раздался громкий стук, и я услышал, как стакан покатился в темноту. Тогда я спустился вниз.

Искусство писателя

Интервью Ральфа Эллисона журналу «Пэрис ревью»

Ральф Эллисон. Хочу предупредить сразу: «Невидимка» — вещь не автобиографическая.