Кант - Арсений Гулыга

Что война продлится семь лет, разорит вконец страну и поставит ее на грань катастрофы, Фридрих тогда не предполагал. В августе 1756 года его войска без труда захватили Саксонию и вторглись в австрийские земли. Победы чередовались с поражениями. Блистательным был разгром французов при Россбахе, принесший Фридриху славу национального героя (французская армия считалась непобедимой, перед ней трепетали все немецкие княжества на Рейне). Россия вступила в войну летом 1757 года. В конце августа прусский корпус Левальда был разбит под Гросс-Егерсдорфом. Однако фельдмаршал Апраксин медлил с дальнейшим продвижением, а затем повернул назад, в Курляндию, на зимние квартиры. Возможно, что у него были тайные указания из Петербурга, где заболела царица Елизавета Петровна, и ждали перемены правительственного курса. Елизавета выздоровела, Апраксина убрали, новому командующему – генерал-аншефу графу Фермору был дан приказ наступать немедля. Тем более что войска противника ушли из Восточной Пруссии оборонять Померанию от шведов.

Фермор, стоявший в Мемеле, двинул армию на Кёнигсберг, в том числе и кратчайшим путем – по Куршской косе и льду залива. 22 января русские вступили в столицу Восточной Пруссии. «Все улицы, – рассказывает участник похода Андрей Болотов, – окна и кровли домов усеяны были бесчисленным множеством народа. Стечение оного было превеликое, ибо все жадничали видеть наши войска и самого командира, а как присовокуплялся к тому и звон в колокола во всем городе и играние на всех башнях и колокольнях в трубы и литавры, продолжавшееся во все время шествия, то все сие придавало оному еще более пышности и великолепия.

Граф стал в королевском замке и в самых тех покоях, где до него стоял фельдмаршал Левальд, и тут встречен был всеми членами правительства Кенигсбергского, и как дворянством, так и знаменитейшим духовенством, купечеством и прочими лучшими людьми в городе. Все приносили ему поздравления и, подвергаясь покровительству императрицы, просили его о наблюдении хорошей дисциплины, что от него им и обещано».

В составе Российской империи появилась новая административная единица. 24 января Кенигсберг присягал на верность императрице. Пастор зачитывал немецкий текст, присутствовавшие повторяли его, затем скрепляли клятву собственноручной подписью. Вместе с преподавателями университета принес присягу и доцент Кант. Как все, он обязался «быть верным и покорным всесветлейшей и великодержавнейшей императрице всех россиян Елизавете Петровне etc., etc. и ее величества высокому престолонаследнику его императорскому высочеству великому князю Петру Федоровичу, с внутренним удовольствием поддерживать их высокие интересы, не только своевременно сообщать обо всем, что направлено против них, но и всеми способами этому препятствовать».

Прусский одноглавый орел уступил место на городских воротах и в учреждениях русскому двуглавому. В богатых домах появились портреты Елизаветы Петровны. В церквах служили благодарственные молебны.

Войны в XVIII веке почти не затрагивали населения; религиозный фанатизм, ожесточавший кровопролитие в предшествующую эпоху, улетучился, тотальное истребление как способ добиться победы еще не народилось. В ходе боевых действий случались, конечно, убийства, насилия, пожары, грабежи, но на это смотрели как на стихийное бедствие. Кровавую тяжбу вели венценосцы, сражались их армии. Администрация, передав город противнику, оставалась на своих местах, завоеватель ограничивался контрибуцией, и жизнь текла по-прежнему. При перемене военного счастья, когда возвращался прежний хозяин, за сотрудничество с неприятелем, как правило, не наказывали. Недовольство Фридриха своими подданными, присягнувшими на верность Елизавете, выразилось только в том, что после войны он никогда более не появлялся в Кенигсберге.

В феврале из Петербурга пришел указ императрицы, подтверждавший все существовавшие ранее «привилегии, вольности, преимущества и права» города Кенигсберга; гарантировалась свобода вероисповедания, передвижения, торговли, неприкосновенность имущества и т. д. и т. п. Специальный раздел указа был посвящен Кенигсбергскому университету, бюджет его оставлялся без изменения, как и доходы преподавателей, объявлялась полная свобода прохождения учебных курсов. «Студентам дозволяется при академии оставаться и науки свои при оной оканчивать; также и все прочее остается на прежнем основании».

Губернатором Восточной Пруссии был назначен генерал Фермор. Вот свидетельство о пребывании русских в Кенигсберге из немецкого источника: «Фермор пресекал все нарушения установленного порядка, грабителей расстреливал. Регулярно посещал он вместе со своими офицерами – среди них было много прибалтов – университет, официальные церемонии в актовом зале и лекции Канта, который тогда был приват-доцентом. Кант частным образом читал для русских офицеров лекции по математике, фортификации, военному строительству и пиротехнике. Русская императрица хотела показать себя с лучшей стороны, поэтому управление было поручено гуманным и справедливым офицерам. Фермор ввел новые для здешних нравов порядки – устраивались праздничные обеды с деликатесами русско-французской кухни, балы, маскарады, в которых и молодой Кант принимал деятельное участие. Кенигсберг пробудился от провинциализма»[3].

К сожалению, пишет не очевидец, и опирается он лишь на семейные предания рода Ферморов, не во всем достоверные. Дело в том, что граф пробыл в Кенигсберге недолго. Вместе с войсками он ушел в Померанию, куда перенесся театр военных действий. Летом 1758 года произошло кровопролитное сражение под Цорндорфом близ Кюстрина. Русские выстояли под натиском Фридриха II, а год спустя наголову разбили его под Кунерсдорфом. Осенью 1760 года русские заняли (правда, ненадолго) Берлин. Король метался в кольце противников, которое должно было вот-вот задушить его. Но союзники медлили, интриговали друг против друга, и катастрофа не наступала.

Между тем Кенигсберг вел мирную жизнь. Завоеванный край находился по сравнению с центральными губерниями России на льготном положении. Здесь не проводили рекрутских наборов, а сумма расходов на содержание армии была сравнительно небольшой. Первое время объявлялись тревоги; однажды среди зимы прошел слух, что приближается армия Фридриха, приказано было обложить все дома «пехкранцами» – горючим материалом, чтобы сжечь город в случае отступления; несколько дней горожане ходили понурив голову, но и эта тревога оказалась ложной. Когда же боевые действия перенеслись на Одер, а зимовать русская армия уходила за Вислу, то Восточная Пруссия оказалась в таком глубоком тылу, что и думать забыла о бедствиях войны.