Отражения в золотом глазу - Карсон Маккаллерс

Набережная всегда притягивала ее, хотя на ней теснились лишь самые убогие лавчонки. По левую ее сторону тянулись склады, в просветах между ними виднелись коричневая река и зеленые деревья. На правой стороне находился «Воинский профилакторий» — она не знала, что это такое; рыбная лавка, вокруг которой стоял сильный запах, а с витрины на вас удивленно смотрела единственная рыбина, обложенная колотым льдом; ломбард, магазин поношенного платья, где прямо в узкой двери висела старомодная одежда, и на тротуаре перед входом выстроились в ряд стоптанные туфли. И, наконец, там же красовалась «Синяя луна». Сама улица была вымощена кирпичом и при солнечном свете казалась воспаленной, а у тротуара валялись яичная скорлупа и гнилые лимонные корки. Улица эта не принадлежала к лучшим улицам города, но прежняя Фрэнки любила изредка наведываться сюда.

По утрам и днем в будни на этой улице господствовала тишина. Но к вечеру и по праздникам ее заполняли солдаты, которые приезжали из лагеря за пятнадцать километров от города. Казалось, им набережная нравилась больше, чем все другие улицы, и иногда можно было подумать, что по тротуару течет река солдат в коричневой форме. Они приезжали в город по праздникам и расхаживали веселыми шумными ватагами или гуляли по улицам со взрослыми девушками, и прежняя Фрэнки всегда смотрела на них с завистью. Они съехались сюда со всей страны и скоро разъедутся по всему миру. Летние сумерки тянулись долго, солдаты расхаживали небольшими группами, а прежняя Фрэнки в шортах цвета хаки и в мексиканской шляпе стояла поодаль одна и смотрела на них. Казалось, самый воздух вокруг был полон шумом и ароматом далеких стран. Ей виделись города, откуда они приехали, и она грезила о странах, в которые они уедут, а она навсегда останется в этом городе. К сердцу Фрэнки подбиралась зависть, и ей было больно. Но в это утро ей хотелось одного — рассказать о свадьбе и о своих планах. И вот, прогулявшись по горячему тротуару и не найдя ни обезьянки, ни шарманщика, она подошла к «Синей луне», и вдруг ей пришло в голову, что они могут быть там.

«Синяя луна» находилась в конце набережной, и прежняя Фрэнки часто стояла здесь, прижавшись носом и ладонями к проволочной сетке, и смотрела на происходящее внутри. Посетители, главным образом солдаты, сидели в кабинках у столиков, пили возле стойки или толпились вокруг автоматического проигрывателя. Иногда вдруг вспыхивали ссоры. Однажды, проходя мимо «Синей луны» в конце дня, она услышала громкие рассерженные голоса, звон разбившейся бутылки, и, когда она остановилась, из кафе на улицу вышел полицейский, подталкивая растрепанного человека, который едва держался на ногах. Человек плакал и что-то кричал, его порванная рубашка была в крови, и по лицу текли слезы, смешанные с грязью. Это случилось в апреле, когда короткие ливни играют радугами. Вскоре на улицу свернула полицейская машина с включенной сиреной, арестованного беднягу преступника бросили за решетчатую дверь и отвезли в тюрьму.

Прежней Фрэнки «Синяя луна» была хорошо известна, несмотря на то что ей никогда не приходилось бывать внутри. Хотя не существовало закона, который запрещал бы впускать ее сюда, а на двери не было ни замка, ни цепочки, она понимала, что девочкам здесь делать нечего. «Синяя луна» предназначалась для солдат-отпускников, для взрослых и самостоятельных людей. Прежняя Фрэнки знала, что не имеет права войти туда, и поэтому только бродила вокруг и ни разу не зашла. Однако в это утро перед свадьбой все изменилось. Старые законы Фрэнки ничего не значили для Ф. Джэсмин, и недолго думая она вошла внутрь.

В «Синей луне» сидел рыжий солдат, который затем не раз еще появится на протяжении этого последнего дня перед свадьбой. Впрочем, в первую минуту Ф. Джэсмин его не заметила — она искала человека с обезьянкой, но его здесь не оказалось. Кроме солдата, в зале находился еще только один человек — хозяин «Синей луны», португалец. Он стоял за стойкой. Ф. Джэсмин решила, что он будет первым, кому она расскажет о свадьбе. Выбрала она его только потому, что португалец показался самым подходящим слушателем и стоял к ней ближе.

После яркого света улицы в «Синей луне» было темно. Позади стойки над тусклым зеркалом горели синие неоновые лампочки, окрашивая лица людей в бледно-зеленый цвет. Медленно вращался электрический вентилятор, и по залу пробегали волны теплого спертого воздуха. В этот ранний час здесь стояла тишина. За столиками в кабинках у противоположной стены было пусто. В глубине «Синей луны» освещенная деревянная лестница вела на второй этаж. Пахло выдохшимся пивом и утренним кофе. Ф. Джэсмин заказала кофе. Португалец принес чашку и сел на табурет напротив. Это был грустный человек с бледным и очень плоским лицом, облаченный в длинный белый фартук. Он сидел сгорбившись, уперев ноги в перекладину стула, и читал журнал, печатавший любовные истории. Потребность рассказать о свадьбе в душе Ф. Джэсмин все нарастала и когда стала совсем нестерпимой, она принялась подыскивать подходящую фразу, чтобы начать разговор, что-нибудь взрослое и непринужденное. Слегка дрожащим голосом она произнесла:

— Какое необычное лето в этом году, не так ли?

Казалось, португалец не расслышал, что она сказала, и продолжал читать журнал. Тогда Ф. Джэсмин еще раз повторила свою фразу и, когда он поднял на нее глаза, продолжала уже громче:

— Завтра у моего брата свадьба в Уинтер-Хилле.

И без предисловий, с ходу, как собачки в цирке прыгают сквозь бумажный обруч, повела свой рассказ. Ее голос звучал все четче, определеннее и увереннее. Она говорила так, будто все уже было окончательно решено. Португалец слушал, наклонив голову. Вокруг его глаз были пепельно-серые круги, и время от времени он вытирал грязным фартуком мертвенно-бледные потные руки с набухшими венами. Она рассказывала ему про свадьбу и про свои планы, и он не спорил с ней и не выражал никаких сомнений.

Ф. Джэсмин вспомнила Беренис, и ей пришло в голову, что убедить чужих людей в том, что самые твои дорогие мечты сбудутся, гораздо легче, чем тех, кто сидит рядом в твоей собственной кухне. Произносить некоторые слова: «Джарвис», «Дженис», «свадьба», «Уинтер-Хилл» — было так приятно, что, закончив свой рассказ, Ф. Джэсмин с радостью повторила бы его еще раз. Португалец вынул из-за уха сигарету, постучал ею о стойку, но не закурил. В неестественном свете неоновых ламп его лицо казалось изумленным, но, когда она замолчала, он ничего не сказал. Рассказ о свадьбе все еще звенел в ее душе, как дрожит в воздухе последний гитарный аккорд после того, как пальцы отпустили струны. Ф. Джэсмин повернулась к двери и к солнечной улице за ней — по тротуару спешили темные люди, и звуки их шагов отдавались в «Синей луне».

— У меня очень странное чувство, — сказала она. — Я прожила в этом городе всю свою жизнь, а послезавтра меня здесь уже не будет, и я никогда больше сюда не вернусь.

И именно в эту минуту она заметила его — солдата, который в самом конце этого последнего долгого дня так неожиданно возник на ее пути. Позже, вспоминая об этом, она пыталась припомнить какое-нибудь предзнаменование будущего безумия, но тогда он показался ей самым обыкновенным солдатом, пившим пиво возле стойки. Он не был ни высоким, ни маленьким, ни толстым, ни худым — кроме рыжих волос, в нем не было ничего выдающегося, он ничем не отличался от тысяч солдат, приезжавших в город из соседнего лагеря. Но в полумраке «Синей луны», посмотрев солдату в глаза, она поняла, что видит его как-то по-новому.

В это утро Ф. Джэсмин впервые не испытывала зависти. Может быть, солдат приехал сюда из Нью-Йорка или Калифорнии — она ему не завидовала. Может быть, он должен был отправиться в Англию или Индию — она ему не завидовала. Всю беспокойную весну и безумное лето, когда она смотрела на солдат, у нее сжималось сердце, потому что они приезжали и уезжали, а она навсегда оставалась в городе. Но теперь, в этот последний день перед свадьбой, все изменилось; в ее глазах, когда она смотрела на солдата, не было ни зависти, ни тоски. Она не только чувствовала весь этот день постоянно возникающую между ней и совершенно незнакомыми людьми связь, но ей, кроме того, казалось, что она их узнает. Ф. Джэсмин почудилось, что они обменялись с ним особым дружеским взглядом вольных путешественников, которые ненадолго встречаются в пути. Этот взгляд был долгим. И теперь, когда зависть покинула ее сердце, Ф. Джэсмин испытывала облегчение. В «Синей луне» было тихо, и казалось, что в зале все еще слышатся отзвуки ее рассказа о свадьбе. И этот долгий немой разговор друзей по странствиям первым прервал солдат, он первый отвел глаза.

— Да, — сказала Ф. Джэсмин после молчания, не обращаясь ни к кому в частности, — у меня очень странное чувство. Мне кажется, будто я должна успеть сделать все, что сделала бы, останься я в этом городе навсегда. Но ведь это мой последний день здесь. Так что я, пожалуй, пойду. Adios.[4]