Испытание истиной - Владимир Савченко

А здесь — без кнопок, которые любой кретин нажать может, иначе: понимаешь глубоко действительность — приобретаешь дополнительный запас энергии. Не понимаешь — не обессудь.

Энергия колебаний пропорциональна частоте колебаний. Это значит, что наибольший запас энергии во мне — на уровне частиц и атомов: их частоты порядка 1023–1021 герца. Потом идут молекулярные колебания с частотами от 1020 в легких молекулах до 1012–109 в тяжелых белковых. Потом идет диапазон „живых колебаний“ во мне: вибрации мышечных клеток и волокон, пульсации в нервных тканях, упруго-звуковые колебания в костях, сухожилиях, в разных перепонках — и так до циркуляции крови, биений сердца, дыхания, обмена веществ.

Резонанс на атомно-молекулярном уровне даст почти неисчерпаемый поток энергии, не меньше, чем при термоядерном синтезе. Но добраться до него не просто: надо сначала войти в резонанс на уровне дыхания и сердцебиений, потом на уровне нервных, клеточных и упругих колебаний. А там — видно будет.

…Ни черта там не будет видно, любезный Калуга, и ничего ты так не достигнешь! Уже все разложил по полочкам, замелькали числа и термины: „резонанс“, „частоты“, „энергия“… Ведь это же энергия понимания — энергия мысли твоей, чувств твоих, жизни твоей! Не поможет здесь математическая теория, невозможно здесь опыты с приборами, ничего не дадут и обсуждения с коллегами. Только напряжением всех жизненных сил и всех помыслов ты сможешь достичь резонанса — понимания.

Жизнь — опыт? Методика — изменение образа жизни. Ну что же отложил ручку? Делай окончательный вывод.

Трудно…

Вон выходит что! Оказывается, во мне сильно это инстинктивное представление о счастье как о сытости-безопасности-уюте, обладании вещами, женщинами, властью — и так далее, и тому подобное — весь набор. Если его нет, то какие бы тебя ни осеняли идеи и откровения („Знаем мы эти песни!..“), считается, что тебе в жизни не повезло. А если есть блага, то держись их, как вошь полушубка, и не умствуй. А ведь мне уже четвертый десяток. И имею блага, и можно добыть еще. Был бы я двадцатилетним мальчишкой…

Но я не пришел бы к этой идее двадцатилетним мальчишкой.

…В эксперимент этот нельзя входить с мыслью, что мне „не повезло“. Ни в малой степени — ибо отсюда возникнет желание достичь, превзойти, доказать всем эффектными результатами. Это испортит все. Что — не готов?

Трудно…

Мне не повезло? Мне неслыханно, дико, фантастически повезло: меня, обыкновенного человека, посетила идея небывалой ценности, которая… нет, не перевернет и не потрясет мир, хватит его трясти и переворачивать! — но которая позволит людям понять, кто они и что, зачем живут, что должны и что не должны делать, чтобы жилось хорошо. Идея, которая может сообщить людям спокойную ясность и по-настоящему разумное могущество.

…И не в противопоставление людям я обрекаю себя на иную жизнь, нет. Каждый человек стремится к истине и — пусть криво, с попятными ходами, не всегда сознательно — идет к ней; иначе и культуры не было бы, и цивилизации. (Кстати, и нынешняя энергетическая мощь человечества — результат познания, а не чего-то иного). Но если видишь прямой путь к истине, не виляй, иди прямо.

Я вижу. У меня есть шансы глубоко почувствовать Истину, овладеть энергией интуиции. Для этого необходимо перво-наперво отрешиться от привычной, затягивающей в суету и погоню за благами жизни. А если понадобится, то и от своего „я“. Потом, если удастся, передам свое понимание другим.

Пусть влечет меня поток жизни куда угодно и как угодно, я не буду отныне выгадывать в нем струю получше, — только наблюдать, вникать, познавать. Ходить — и думать, лежать — и думать, смотреть — и думать. Об одном. Нет больше кандидата наук и интересного мужчины Калужникова — есть только познающий орган того же названия.

16 марта. Чемоданчик сложен. Сейчас ухожу“. Прощай, моя квартира, место удобной жизни, утех и размышлений! Прощай, Институт! Прощевайте, бука Адольф Карлович, душевный Виталик и вы, ребята! Не надо слов, не надо слез. Поклон академику! Ах, помолись ты за меня, тетя Киля!..»

В этом блокноте оставалось еще много чистых страниц.

ТРЕТЬЯ БЕСЕДА НЕСТЕРЕНКО И КУЗИНА

Кончилось время изучать, наступило время решать. Никогда до сей поры Виталий Семенович не переживал и не передумывал столько за короткое время, как в ночь после почтения калужниковских блокнотов: не будет с ним этого и потом. Он разделся и лег, намереваясь спать, но сон не шел. Какой тут сон, когда голова до предела возбуждена узнанным, предположениями, догадками и главное — вопросом: как дальше быть с этим знанием?

«С каким знанием? — Кузин поймал себя на том, что бродит мыслью вокруг до около, не решаясь подступить к самому важному. — Что там получилось, как? Не было Тобольского антиметеорита? „След“ его — прорытая лопатами канава. Тогда что же было? Был Дмитрий Андреевич Калужников, человек, который вбил себе в голову, что мир — зыбкое волнение и что посредством чувственного понимания его, „интуитивного резонанса“, можно черпать из него или из себя?! — энергию. Выходит, он понимал-понимал — и…»

Виталий Семенович сел на кровати. Сон пропал окончательно. «Но ведь он только вбил это себе в голову, ничего более! Ни ясного обоснования, ни опытов. Не считать же „опытом“ то, что ему грезилось в полусне: „контакт с волнением!“ Допустим, что его начальная идея о частицах-микроколебаниях — не безрассудна. Но разве таким бывает путь от начальной гипотезы, от начального хилого ростка знаньица до торжества идеи? Верно, от жалких искорок радиации, от засвеченной солью урана фотопластинки пришли к ядерной энергии. Так ведь как пришли! Через десятилетия, через годы теоретических трудностей и сложнейших проектов, через массу многократно повторенных опытов. И сколько людей работали, и каких людей! А здесь… нет, нет!»

Он снова лег, укрылся одеялом. Небо за окном серело, дело шло к рассвету. Виталий Семенович закрыл глаза, вспоминая записи Калужникова, и снова почувствовал почти паническое волнение. «А может, действительно его путь — прямой? И все факты… ведь в этом все сходится! Следователь прав. (Хитрец мальчишка, как поддел: не высказал догадку, а дал возможность самому дозреть до нее — чтобы казалась своей, родной, чтобы не отвертеться… черт бы его взял!) Но тогда… страшная ломка, переоценка всех ценностей — и духовных, и интеллектуальных, и житейских. Иной путь развития человечества».

Кузин попытался представить себя научающим человечество — и ему стало как-то по-грустному смешно. Он показался себе такой мошкой… «Хорошо. Допустим, я поддержу версию, что не было антиметеорита, а Тобольская вспышка произошла от… от идей Дмитрия Андреевича, иначе не скажешь! И что? Выступать с этим против решения установившегося мнения мировой науки? С чем, с показаниями кузнеца и четырьмя блокнотами? Анекдот!»