Песни чёрного дрозда - Вячеслав Пальман

Она дотронулась пальцами до висков, сжала голову.

Дальше шли молча. Дорога убегала в лес, но это была ещё автомобильная дорога. Сделалось влажно и прохладно. Таня зябко повела плечами.

— Ты когда едешь к себе? — спросил Саша очень тихо, пожалуй, даже тревожно.

— К себе?! Ах да! Побуду с мамой дня три и уж тогда…

Тане хотелось, чтобы он расспросил её о жизни, о самом главном, потому что рассказывать о себе без такого вопроса — это слишком походило на жалобу, а жаловаться она не хотела. Но Саша оставался сдержанным, он не спрашивал об этом главном. Может быть, ему совсем не интересно?..

Вот эта мысль поразила и испугала её. Если у Тани и была надежда, то она связывалась только с ним, Александром Молчановым. Но перед ним она бесконечно виновата. И вот теперь, на первом и, может быть, последнем свидании, ей надо знать…

Тихий каштановый лес окружал их. Солнце уже не пробивалось сквозь крону из широких листьев, птицы не пели. Посёлок остался внизу, дорога сузилась. Саша остановился.

— Ты помнишь… — начал он.

— Я все, все помню, — горячо и быстро прошептала она. — Простишь ли ты меня, Саша?

И заплакала.

— Я люблю тебя, Таня, — тихо и ласково сказал он. Лицо его дрогнуло. — Я очень люблю тебя!

Он вдруг повернулся и широко зашагал в гору. Неужели это все?..

Таня стояла на дороге лишь несколько секунд. Она опомнилась, бросилась за ним, схватила за плечи, повернула к себе.

— Зачем ты уходишь?

— У тебя семья. Я не хочу…

— У меня нет семьи, — просто и тихо сказала она. — У меня нет мужа! У меня есть только сын и есть мама. Ещё ты…

Испугавшись своего признания, она закрыла лицо руками и заплакала навзрыд, как там, в аэропорту, только теперь не люди окружали их, а торжественно-молчаливые деревья и тишина.

— Ты вернёшься, Саша? — спросила она, всхлипывая.

— Да, да!

Она внезапно и коротко поцеловала его, только чуть прикоснулась к губам, и побежала вниз.

— На-пи-ши! — хрипло крикнул он.

Таня полуобернулась, подняла руку.

Тропа забирала все вправо и вправо. Она ещё раз подняла руку, деревья закрыли её.

И горе и радость. Все сразу.

Молчанов шёл на перевал. Но скоро он почувствовал, как трудно, физически тяжело ему идти, остановился, снял рюкзак, карабин, сел около тропы, затем лёг и долго, наверное целый час, лежал на спине и смотрел сквозь зеленые вырезы листьев на голубое небо, по которому плыли полнотелые, важные кучевые облака.

В глубине притихшего леса неожиданно раздалась чистая и сочная гамма звуков. Потом короткая пауза, двойной мальчишеский посвист и снова яркая трель. Дрозд. Запел чёрный дрозд.

Саша поднялся и прислушался. Дрозд надолго умолк. Неужели все? И тут он вспомнил, что чёрные дрозды на южном склоне гор гнездуются почти на месяц раньше, чем на северных склонах. Значит, у них уже вылетели птенцы, оперились. Теперь отец и мать станут учить молодых искусству пения. Может быть, он слышал как раз самый первый урок. К счастью.

Уже завечерело, когда Александр вышел на луга и взял правее, где, по его расчётам, мог отыскаться ботаник Петухов, ещё с весны заложивший опыт недалеко от солонца, известного всем оленьим стадам. Здесь учёный каждую неделю подсчитывал целые и состриженные оленями травы, определял рост травы.

Молчанов поднялся на скалистую высоту, окружённую кустами отцветающего рододендрона. Оглядев сверху луга, он улыбнулся: на делянках Петухова, обозначенных сухим стволом, паслось десятка три серн и косуль. Значит, ботаник удалился, чтобы не мешать. В бинокль, приблизивший опушку леса, Александр нашёл своего коллегу: он сидел на корявом дереве, удобно устроившись между веток, и тоже разглядывал в бинокль стадо копытных.

Хозяин опытного поля должен знать, кто и как посещает его делянки.

Через полчаса они уже вместе лежали у костра. На огне варилась каша, разговор шёл о проблеме, ради которой учёные забрались в этот безлюдный, строго охраняемый резерват.

Над горами повисла прохладная, росистая ночь.

Глава третья

ВСЕ О ЛОБИКЕ, ОДНОУХОМ МЕДВЕДЕ

Матёрый медведь охотился за оленем четвёртый день.

С упорством, достойным лучшего применения, он спустился за ним с альпики, где отбившийся от стада рогач думал отлежаться, пока повреждённая задняя нога не заживёт. Олень резво бежал и на трех ногах, только изредка опираясь на больную. И всякий раз от резкой боли закидывал рогастую голову назад и на минуту останавливался. Через час хода он отрывался от преследователя достаточно далеко и ложился в тени ольховника где-нибудь у ручья, но медведь настигал его, и олень снова мчался, путая следы, то вниз, в густые леса, то вдоль склона, где осыпь могла замаскировать его след. Это была борьба за жизнь.

Медведь сильно оголодал, его уже не устраивали прошлогодние горькие орешки и личинки древесных жуков. Бока у него запали, шерсть взъерошилась, жёлтые глаза все время слезились. Плохая жизнь в июне!

Что олень обессилен, болен, а значит, доступен, медведь узнал, едва напал на его следы, а потом и один раз увидел — хромого, с кровоподтёками на серых боках, с одним и то переломанным рогом.

Оленю очень не повезло. Пять дней назад, перебираясь через невысокий, но крутой перевальчик, он ступил на непрочную плиту камня, она предательски скользнула вниз и сорвалась вместе с животным. Оленя закружило в потоке острых камней, он несколько раз перевернулся через голову, сломал ещё непрочные рога и сильно повредил ногу. Все тело у него покрылось ссадинами и ушибами. Едва поднявшись, он заковылял к ручью, нашёл бочажину и опустился по шею в холодную воду, пока не унялась дрожь — предвестница болезни.

Если бы оленю удалось спокойно полежать во мшистой западне среди скал хотя бы одни сутки! Но, видно, судьба решила иначе. Медведь почуял больного. Запах крови расходился остро и далеко. Пришлось через силу бежать и бежать, а сил у него оставалось очень мало. У оленя уже высох нос, глубоко и часто дышали бока. Когда он останавливался, то ощущал, как резко дрожат ослабевшие, побитые ноги.

На четвёртый день преследователь едва не сцапал свою жертву, когда, поднявшись на каменную высоту, вдруг увидел оленя прямо под собой в каких-нибудь восьми — десяти метрах. Можно было броситься сверху, рысь так бы и сделала, но медведь поостерёгся. Если олень переступит с ноги на ногу или успеет отскочить, то прыжок с высоты грозит медведю серьёзными неприятностями. Пока преследователь осторожно спускался и обходил скалу, олень успел убежать.

Нарастало раздражение. Усталость, голод вывели из себя хищника. Он вдруг рявкнул и сломя голову бросился по следу. Но и олень ещё не сдался, он тоже прибавил скорость и исчез в мелком березняке, где пересекались несколько тропинок с отчётливым запахом недавно прошедшего стада.