Another. Часть 2. Как?.. Кто?.. - Юкито Аяцудзи

И я знал, почему.

Я помнил, что произошло во время промежуточных экзаменов в мае. Помнил лучше, чем мне хотелось бы. Трагедию, случившуюся с Юкари Сакураги в последний день экзаменов. Кошмарное зрелище, свидетелем которого мне не повезло оказаться.

Страшные воспоминания, возможно, в той или иной степени угнетали и Мей. На этот раз она вопреки своему стилю ни разу не сдала бланк на середине экзамена. И я тоже.

Работает новая «стратегия» или нет?

Под грузом этого вопроса мы невольно вели себя в школе немного серьезнее, чем раньше. Мы осторожничали как могли и усиленно старались стереть свое присутствие в классе; и остальные еще тщательнее, чем прежде, игнорировали нас, как будто нас «не было».

В июле тревога грызла нас всех несравнимо сильнее, чем в июне. И чем сильнее она нас грызла, тем отчаяннее мы молились, чтобы месяц прошел тихо. Уверен, этого хотел весь класс, все до единого.

Однако «молитва», если ее повторять достаточно долго, превращается в простую «надежду»…

Тревога, нетерпение, раздражение нарастали с каждым днем. Но даже посреди всего этого – нет, возможно, потому что я был посреди всего этого – время от времени я ощущал какую-то необъяснимую легкость.

Мир и покой.

Одиночество и свобода только для нас двоих.

И мысль, что, если я только пожелаю, чтобы все так и продолжалось, – все так и будет продолжаться. Конечно, будет. Точно так же… да. Девять месяцев, до самого нашего выпуска в марте, все точно так же, как сейчас, неизменно.

…Однако.

Реальность «мира», в котором мы очутились, была не настолько благожелательна, чтобы эта ленивая фантазия могла воплотиться в жизнь.

Триместровые экзамены завершились без происшествий; мы плыли по календарю; и вот, когда всего неделя осталась до летних каникул, в один прекрасный день третьей недели июля –

Мир, с таким трудом продержавшийся чуть больше месяца, с 6 июня, когда умер Такабаяси, разбился, точно стеклянный сосуд.

5

13 июля. Понедельник.

С тех пор, как я стал «не существовать», я пропускал процентов девяносто утренних классных часов. Как правило, я проскальзывал в класс перед самым началом первого урока, и Мей поступала так же.

Но в то утро как-то так вышло, что мы с ней, хоть и не сговаривались, оба пришли в класс рано. Разумеется, ни с кем не говоря и не встречаясь глазами.

Впервые за довольно приличное время мне захотелось почитать что-нибудь из своего любимого, и я положил нашедшуюся у меня мягкую книжку на колени. Это был сборник рассказов Стивена Кинга, который я раньше не читал (для протокола: я взялся за «Мясорубку»). С того дня, когда я своими глазами увидел настоящую смерть, прошло уже больше месяца, и ко мне наконец хоть отчасти вернулась способность отделять такого рода произведения от реальности и получать от них удовольствие. Благодаря этому я самому себе показался страшно крутым, должен заметить…

Лишь накануне синоптики объявили, что сезон дождей в нашем регионе завершился.

Погода была шикарная – даже утром ни облачка на небе. Яркое солнце будто взывало к нам, давая понять, что пришло настоящее лето. Ветерок, продувающий класс через открытые окна, был суше, чем на прошлой неделе, и куда приятнее.

Всякий раз, когда я кидал взгляд на Мей, сидящую на своем обычном месте (за последней партой в ряду у окон), она казалась «тенью» со смазанными из-за вливающегося снаружи света очертаниями. Совсем как в первый раз, когда я пришел в класс в мае… Но нет – она не была тенью. Она по-настоящему, физически была здесь. Неужели прошло уже два месяца?

Прозвенел звонок; секунду спустя передняя дверь класса открылась, и вошел Кубодера-сэнсэй.

Он был в скучной белой рубашке, как всегда. Из-за своей осанки он казался каким-то неуверенным, тоже как всегда. Все как всегда… Так я думал, лениво разглядывая его, когда на меня вдруг накатило странное ощущение.

Кое-что было не как всегда.

Кубодера-сэнсэй всегда носил аккуратно завязанный галстук, но не сегодня. На короткий утренний классный час он всегда приносил лишь список класса, но сегодня он явился, осторожно держа в руках черный саквояж. Его волосы, всегда опрятно уложенные на косой пробор и смазанные гелем, сегодня были растрепаны…

Я смотрел на Кубодеру-сэнсэя, стоящего на учительском возвышении лицом к нам, и замечал все больше странностей. Его лицо было каким-то пустым. Как будто он ничего не видел, даже то, что прямо перед глазами. И плюс ко всему –

Даже со своего места я видел постоянное подергивание кожи лица в одном месте.

Дерг… дерг… дерг. Как будто там был какой-то спазм мышц. Тик, что ли? Это движение казалось каким-то патологическим, ненормальным.

Я понятия не имел, сколько народу, кроме меня, заметило, в каком состоянии был наш классный, и заподозрили они что-либо или нет. Мы уже расселись по местам, но отголосок доурочной суматохи еще витал в кабинете.

– Ребята… – заговорил Кубодера-сэнсэй, опершись обеими руками на кафедру. – Доброе утро.

Его приветствие тоже показалось мне странным. Напряжение его лица словно передалось и голосу.

Миками-сэнсэй с ним не было. Сегодня вроде у нее не выходной; с другой стороны, она не на каждый наш классный час приходит, так что…

– Ребята, – повторил Кубодера-сэнсэй. – Сегодня я должен перед всеми вами извиниться. Сегодня утром с этого самого места я говорю: я в долгу перед вами…

Вот тут-то гул голосов в классе сменился мертвым молчанием.

– Я просил вас всех трудиться плечом к плечу, чтобы вместе закончить год в марте в добром здравии. Я тоже прилагал все усилия. Несчастья начали происходить уже в мае, однако я сказал себе, что как-нибудь все образуется.

Даже пока Кубодера-сэнсэй говорил, его взгляд ни разу не обратился на учеников. Пустые глаза смотрели куда-то в пространство.

Он поставил принесенный саквояж на учительский стол. Потом продолжил говорить, открыв саквояж и копаясь в нем правой рукой.

– Что бы ни принесло вам будущее – это ваше дело.

Вот точно таким же тоном он читал нам выдержки из учебника. Сам по себе его голос звучал так же. И все-таки…

– Действительно ли, когда это началось, оно уже не остановится, что бы мы ни делали? Или можно как-то положить этому конец? Я не знаю. Не знаю. Откуда я могу знать? И, по правде сказать, почему меня это должно заботить? А, но, конечно, как классный руководитель я обязан вместе с вами работать, чтобы преодолеть все бедствия и дожить до марта в добром здравии. Даже сейчас я все же… все же я… я…

Голос, не так уж сильно отличавшийся от обычного.

Сейчас он начал все сильней дрожать, слова стало трудно разбирать. Едва я так подумал, как в этом голосе произошла разительная перемена. Слова, рвущиеся изо рта Кубодеры-сэнсэя, сломались. Рассыпались. По-другому и не опишешь.