Волчья стая - Александр Бушков

Давешний эсэсовец, тот, что подходил к проволоке, круто развернулся на каблуках и принял от коменданта пестрый пакет – по виду один из тех, откуда обычно доставали хлеб с ливерной колбасой. Что-то там лежало, но на сей раз определенно не пайки – пакет выглядел довольно легким.

В следующую минуту стало ясно, для чего у подножия трибунки лежит железный лист, которого еще вчера не было. Черномундирник старательно принялся высыпать на него содержимое пакета – мелькнули несколько паспортов в разномастных обложках, кучка запаянных в пластик водительских удостоверений, еще какие-то корочки разной величины и разных цветов – темно-красные, бордовые, синие. Туда же сыпались какие-то печатные бланки, вовсе уж непонятные бумаги, яркие импортные кошельки для ключей и связки ключей на колечках с брелоками, бумажники, квитанции, еще какая-то мелочь. Не спеша, с расстановкой полил кучу бензином из некрашеной канистры, наклонился, поднес высокий огонек хорошей зипповской зажигалки и отпрыгнул.

Взметнулось бледноватое пламя. Лично Вадима это ничуть не касалось, он никаких документов в конторе не оставлял, но все равно неприятно передернуло – все это и впрямь перестало смахивать на шутку, даже трижды идиотскую…

– Каз-злы! – взревел Браток, видимо, углядев в полыхающей, коробящейся куче нечто ему принадлежавшее, кинулся туда, задев локтем Вадима…

Ему дали пробежать ровно половину расстояния до набиравшего силу пламени. Охранник с длинной неприятной рожей шагнул вперед без малейшего замешательства, как-то очень уж ловко крутнул в руках «Моссберг» с покрытым камуфляжными разводами прикладом – и приклад впечатался в физиономию бегущего, послышался столь мерзкий чмокающий стук, что по телу пошла волна отвратительной дрожи. Вадим ощутил, как под ложечкой у него самого что-то противно екнуло, да так, что слышно, наверное, было всем остальным.

Потом загремели выстрелы – это второй палил по людям, кинувшимся к костру вслед за Братком, стрелял только он один, остальные остались в прежних позах. Крики, оханье, люди падают, катаются по земле, крови не видно, но крики не утихают…

Что-то больно ожгло ногу ниже колена. Вадим, не смея шелохнуться, скосил глаза – рядом с грязной босой ступней лежал черный, слегка деформированный шарик размером чуть поменьше теннисного. Резинка от кого-то срикошетила, резиновыми пулями лупит, гад…

Потом перед сломавшимся строем вновь взлетели невысокие фонтаны земли – это другие палили дробью. Как неудивительно, порядок восстановился чуть ли не мгновенно, выровнялась двойная шеренга, только те, кого задели резинки, корчились и охали в голос перед застывшими – руки по швам – кацетниками да Браток стоял на коленях, зажав руками физиономию, охая и покачиваясь.

– Ахтунг, хефтлинги! – заорал, надсаживаясь, комендант. – Буду считать до трех. Кто немедленно не заткнется, брошу к херам на проволоку! Айн… цвай… драй…

Упала мертвая тишина, даже Браток унялся, только огромная рыжая псина жутко рычала и рвалась с поводка, недовольная, что ей ни в кого не дали вцепиться. Бензин на железном листе почти выгорел, там поднимались многочисленные дымки, удушливо вонявшие горелой синтетикой, шипели и пузырились кусочки пластика, налетевший ветерок разбрасывал черные хлопья пепла вперемешку с кусками недогоревшей бумаги. «Это же уже не игра, – беззвучно взвыл Вадим, – разве может быть т а к а я игра? Разве можно играть в такие игры с господами, хозяевами жизни, теми, кто платил деньги за у с л у г у?»

От страха и непонятности происходящего пересохло во рту. Все творившееся вокруг было столь же диким и невозможным, как если бы взбесился собственный «мерседес» или хлебопечка «Панас», если бы начал тебя шантажировать и грозить побоями ксерокс на фирме…

И тем не менее это был не сон. Это была реальность, все творилось наяву.

Послышался надрывный женский всхлип.

– Ну-ну? – оживился комендант. – Кто там просится на проволочку?

Воцарилось гробовое молчание.

– Послышалось, – сговорчиво протянул комендант. – Акустический обман слуха… А вы что тут валяетесь, господа хорошие? Ну-ка в строй, живенько, ножками-ножками, тут нянек нету… Ох вы, мои хорошие, какие вы нынче дисциплинированные, я из вас еще, смотришь, людей и сделаю… Ахтунг! Господа капо! В темпе гоните свою скотину получать пайку, а потом – по пещерам, милые, по пещерам! Первый барак, арш!

Оживившийся Василюк браво выкрикнул:

– Цу бефель, герр комендант! – чуть ли не бегом преодолел отделявшее его от соседей по бараку расстояние, остановился в трех шагах и прямо-таки пропел, поигрывая дубинкой: – На-аправоо! На месте шагом арш!

Они сделали поворот направо – без всякой слаженности, как бог на душу положил. Вадим одной рукой поддерживал под могучий локоть Братка – тот все еще пошатывался, чуть ли не вся левая половина лица набухала опухолью, кровянившей несколькими глубокими царапинами.

– Хальт! – рявкнул комендант. – Герр капо, прошу обратить особое внимание на занятия строевой подготовкой. Это, по-вашему, есть «направо»? Верблюды беременные, а не образцово-показательные заключенные! Сегодня еще сойдет, но после обеда начинайте-ка их гонять по-настоящему…

– Цу бефель, герр комендант!

– Гоните за пайкой!

– Яволь, герр комендант! Ша-агом арш! – и после минутного замешательства Василюка осенило: – Ногу держать!

Должно быть, в армии он не служил отроду и потому понятия не имел, как следует командовать, чтобы шеренга шагала в ногу, но его правильно поняли, от отчаяния, должно быть, и кое-как пытались исполнять требуемое. Под ржанье двинувшегося следом охранника дошагали до ворот. Остановились по команде.

– Вольно! – скомандовал новоявленный капо.

Вадим прекрасно разглядел, что лицо чернявого интеллигента пылает неподдельным энтузиазмом и, можно даже сказать, восторгом. Не похоже было, чтобы э т о т испытывал страх или отчаяние.

«Может, там, в большом мире, какой-нибудь переворот? – от безнадежности пришла Вадиму в голову устрашающая догадка. – Взяли власть какие-нибудь красные, встали-таки проклятьем заклейменные, объявили вновь классовую борьбу, и началось? Грабят награбленное и восстанавливают, изволите ли видеть, справедливость? Должно же быть хоть какое-то объяснение? Другого вроде бы и нет… Но ведь вчера вечером все еще было нормально? Правда, со вчерашнего вечера столько воды утекло».

– Попались, засранцы? – вывел его из тягостного раздумья бодрый вопль тетки Эльзы.

Она стояла по ту сторону проволоки, благоразумно отступив от нее не менее чем на метр, передвинулась, встала напротив отверстия в воротах куда только и просунуть буханку хлеба – или кошке протиснуться. Уперев руки в жирные бока, разглядывала «полосатиков» с жадным наслаждением. На поясе у нее обнаружилась расстегнутая кобура с наганом – полное впечатление, настоящим.

– Приплыли, соколы сраные? – тянула она, прямо-таки слюни пуская от удовольствия. – Шо-то вы такие понурые, как будто с утра толком и не просрались… Что приуныли? Не нравится?

Ворота были хлипкие, одно название, – два квадрата из тонких плах, крест-накрест пересеченных досками еще поуже и потоньше, а все пустое место меж ними хоть и оплетено колючкой, но она, конечно же, не соединена с оградой. И еще не особенно внушительный железный засов снаружи. Если дружно напереть всем скопом…

Судя по сузившимся глазам Синего, его посетила та же мысль. Судя по тому, как он слегка ссутулился, пришел к тому же выводу, что и Вадим, – бессмысленно. Охрана успеет подбежать и расстрелять из десятка стволов… стоп, это что же выходит? Я совершенно серьезно допускаю, что охрана будет стрелять на поражение? Любопытно, а что другое в этой ситуации прикажете допускать, если в окружающем мире вдруг все шизофренически, жутко перевернулось с ног на голову?

По ту сторону валялась немаленькая куча досок и тут же сколоченные квадратом толстые брусья – ага, на скорую руку мастерят нечто вроде караулки, вон и ящик с гвоздями, пила, молотки… Что же – в с е р ь е з? И н а д о л г о? Господи, да что же тут творится?

– Лови, быдла! – тетка Эльза ловко пропихнула внутрь буханку хлеба, глухо шлепнувшуюся наземь. – А больше, извиняйте покорно, вам на завтрак ничего и не полагается, не графья, перебьетесь. Ладно, знайте мою доброту…

Рядом с буханкой плюхнулись две консервные банки с яркими импортными этикетками – ананасный компот и сосиски. Обе банки наглухо запечатаны.

– А ключ? – машинально подал кто-то голос.

– Клю-уч? – осклабилась тетка Эльза. – Может, тебе еще и шампанское прикажешь? С какавой? Не хотите, не берите. Другие подхватят… Ну, что стали? Шагайте!

Синий первым вышел из строя, подобрал буханку, аккуратно сдув землю, рассовал по карманам банки. Поодаль кто-то громко заорал, привлекая внимание капо и охранника, – это появился еще один незнакомый эсэсовец, подталкивавший прикладом в спину взлохмаченного и злющего Эмиля. «Ну да, он же в карцере куковал, – подумал Вадим. – Я и забыл…» Под глазом у старого приятеля наливался немаленький синяк, руки у него были связаны, а лицо еще более ошарашенное, чем у остальных, уже получивших кое-какую ясность.