Глаза любви - Наталия Рощина

Вскоре Марине пришлось привыкать к своей новой семье. Она не чувствовала, что ее появление – радостное событие для самого главного человека, по которому она скучала все эти годы, – мама занималась своими делами, и было заметно, что ей стоит немалых усилий терпеть присутствие дочери и заботиться о ней. Мама, папа, братья – все они были чужими, и девочка первое время тосковала о спокойной, размеренной жизни в деревне. По ночам, лежа в своей кровати, она вспоминала о том, как забиралась на печь, укрывалась лоскутным одеялом и блаженно закрывала глаза в предвкушении нового дня.

Часто просыпалась от невероятного, сказочного запаха пирожков или аппетитных бабушкиных блинчиков. Делая вид, что продолжает спать, старательно держала глаза закрытыми. Бабушка подходила, ласково касалась горячими губами макушки, щеки, свисающей с постели руки. Улыбка, от которой бабушкино лицо покрывалось бесчисленными морщинами, стояла у Марины перед глазами. Ей так не хватало этой теплоты, сияния любви и нежности. Забылось, что последнее время бабушка впадала в необъяснимое состояние, когда все на свете раздражало ее. Такое случалось редко, но все же… Тогда Марине было лучше не попадаться ей под руку: можно было выслушать массу неприятных вещей о себе, своей матери. Баба Зоя иногда срывалась, за что потом корила себя безмерно. Если бы не эти бабушкины причитания, девочка не узнала бы, что Петя – не ее родной отец.

– Твой, Маринка, проходимец-папаша уехал, даже не попрощался, и сколько лет уж глаз не кажет. Непонятно, зачем он вообще женился на Татьяне. Юность – это глупости, упрямство и ошибки. Главное, детки становятся глухими к советам родителей. – Монологи бабушки практически не отличались друг от друга, с маленькими вариациями в виде новых нелестных прозвищ отца. – Почему мы жили и всегда прислушивались к тому, что говорят нам отец и мать? Пойти против воли родителей?! И в голову не приходило! Что ты уставилась своими глазищами, Марина Петровна Столярова? Небось вырастешь и наделаешь столько же глупостей, сколько и твоя маманя, да?

Марина не знала ответов на вопросы, которыми время от времени засыпала ее бабушка. Одно она понимала: никаких чувств к тому, родному отцу не было, в голове не складывался его образ, а этот мужчина, который назвался папой, внушал доверие. Он не чужой, а такой добрый, отзывчивый, всегда выслушает, хотя от его грубоватого голоса у Марины иногда мурашки бегали по коже. Она не представляла, каким он мог стать в гневе, наверное, громогласным, таким, что присядешь и захочешь спрятаться куда подальше. Пока это были только фантазии девочки. Столяров никогда не говорил на повышенных тонах ни с мамой, ни с детьми.

Марине хотелось, чтобы он приходил домой пораньше, потому что у него всегда находилось время зайти к ней в комнату или просто погладить по голове, подмигнуть, улыбнуться. Он замечал ее – это было так важно, потому что если бы не он, Марине было бы совсем тяжко в новой обстановке. Почему она нужна ему больше, чем родной матери? Марина была еще слишком мала, чтобы видеть в этом какой-то подвох. Хотя девочки постарше советовали ей быть настороже. Марина не понимала, как ей себя вести? Со всех сторон подружки говорили о том, как несладко живется с мачехой или отчимом. Пророчили Марине постоянные упреки, ухаживания за братьями и сестрами, к которым всегда будет больше внимания. А получалось все очень странно: тяжелее всего отношения у девочки складывались не с отчимом, а именно с матерью.

Теперь, по прошествии нескольких месяцев, она была уверена, что Глеба и Романа мама любит крепче. Слезы катились по щекам девочки – все изменилось, и эти изменения доводили ее до отчаяния. Дни стали шумными, суетливыми, наполненными постоянными криками матери: она была недовольна всем, что касалось дочери. Марина не так ела, ходила, смотрела, не так помогала, плохо училась. Петр молчаливо наблюдал за их притиркой, высказывая свой взгляд на происходящее по вечерам, когда детей не было рядом.

– Что ты рычишь на девчонку? – снова и снова недовольно спрашивал он. Татьяна уже лежала в постели, предвкушая долгожданный отдых. – Нет сил слушать. Придираешься по пустякам, что с тобой?

– А ты не обращай внимания, Петя. Устаю я. Глеба скоро в садик отдам – времени больше будет, может, тогда и полегче станет. Хотя какое там легче? Марина, уроки, родительские собрания.

– Ты об этом не переживай, школа и Марина на мне, а мальчишки подрастут быстро, оглянуться не успеешь, – успокаивал Татьяну муж. Он встречал ее чуть насмешливый взгляд и терялся. У него очень редко получалось высказать все, что накипело на душе. Татьяна всегда с ироничной улыбкой слушала его советы, замечания, как бы давая понять: сказать ты можешь все, а прислушиваться или нет – мое дело. Вот и снова он не смог собраться и высказать, что не может видеть, как страдает Маринка. Со временем он проникся к девочке большей симпатией, чем предполагал. – Я понимаю, что тебе нелегко, Танюша. Но справедливости ради попрошу – на Маринку не кричи. Нельзя так, понимаешь? Она достойна другого отношения.

– Пустое, все забудется. Я ведь не держу зла на то, что меня секли розгами.

– Кто?

– Мой добрый папа, земля ему пухом. В деревне с этим полный порядок. Чуть что – церемониться не станут.

– Было за что?

– Ему казалось, что было, – улыбнулась Татьяна. Она снова хитро прищурила свои карие глаза и щелкнула языком. Раскинула руки в стороны. – Родители всегда думают, что поступают верно. Можно обижаться на их запреты, но время проходит, и ты понимаешь, что они правы.

– Твои мысли идут вразрез с поступками.

– Нет, Петя, просто не так легко в один миг исправить ошибки, совершаемые годами.

– Для тебя Марина – ошибка?

– Не знаю, смотрю на нее и хочу вспомнить что-то светлое из той жизни, какие-то мгновения, чтобы согреться ими, – и нет ничего.

– Зачем же тепло от разбитого горшка? – обиженно спросил Петр. – Не пойму я тебя.

– Ты не принимай буквально мои слова, Петенька. С тобой я только и жизнь узнала. Но ведь говорила я тебе, что многого сама в себе еще не поняла.

– Пора бы.

– Да ладно тебе. Все станет на свои места. Время нужно. Главное, что мы вместе и твоя душенька теперь спокойна. Правду я говорю?

– Да, так правильно, – согласился Петр. – Для меня все трое – мои дети, понимаешь?

– Конечно, только мне кажется, она смотрит зверем, ревнуя к Глебу и Роману. Что у нее в голове, понять не могу? Она никого не любит.

– Гй нужно показать пример – только и всего, – задумчиво произнес Петр. Он провел пальцами по нежной коже щеки жены. – Люби человека, и он станет мягким, податливым, как глина, а окати его холодом равнодушия – затвердеет, словно алмаз. Вот тут-то и начинаются проблемы.

– Петя, ты когда успеваешь свои философские наблюдения делать? На стройке? Дома?

– Опять ты все в шутку хочешь перевести.

– Что же мне остается? Первый час уж, а я, зная, что завтра подъем ни свет ни заря, слушаю твои нотации. Любовью лучше бы занялись, а ты все о высоких материях, – Татьяна откинула одеяло, приглашая мужа ложиться в постель.

– Ты спи, Танюша, я пойду на детей посмотрю, да выйду покурить на лестницу.

– Тогда буду спать, – отворачиваясь к стене, сказала Татьяна. Она не могла понять, почему он так себя ведет. Хочет показать, какой он заботливый отец, так она это видит. А с Мариной все будет хорошо. Семь лет всего девочке – есть время привыкнуть друг к другу. Только бы не слышать так часто нравоучений Петра на этот счет. – Спокойной ночи, Петенька.

– Спокойной, Танюша.

Петр вышел из спальни и сначала зашел в комнату мальчиков – тишина, сонное царство. Поправил одеяло Глеба, едва коснулся кудрявой головки младшего. Потом заглянул в комнату Марины. Почему-то он сразу понял, что девочка не спит. Подошел к окну, задернул шторы. Провел рукой по подоконнику, холодный воздух коснулся ладони – пора утеплять окна. Середина ноября все-таки, хотя осень в этом году на удивление теплая, сухая. Наверное, совсем скоро настанут сырые, промозглые дни – пора бы.

– Спокойной ночи, – Петр вздрогнул, не ожидая услышать голос Марины.

– Спокойной, девочка. Честно говоря, мне показалось, что ты не спишь.

– Да, лежу и думаю.

– О чем, если не секрет? – Петр осторожно присел на краешек ее кровати.

– О том, что когда у меня будут дети, я обязательно буду их одинаково любить. Я буду покупать им конфеты, ходить с ними гулять, а перед сном – обязательно рассказывать сказку или просто разговаривать о чем-нибудь.

– Правильно говоришь, одобряю. Только эти мысли рановато поселились в твоей голове. Пока нужно об учебе думать, а остальное приложится в свое время, – улыбнулся Петр.

– Я стараюсь, честное слово, какя стараюсь. Только мама ничего хорошего не замечает. Я ей мешаю, наверное. – Голос девочки перешел в сдавленный шепот. Марина вдруг зашмыгала носом, и Петр быстро нашел в темноте ее маленькую ручку, крепко сжал.