Бог Войны (ЛП) - Корнуэлл Бернард

В сообщении, что доставил священник, мне предписывалось явиться на встречу с Этельстаном в Бургэме, на празднование в честь Зефирина, кем бы там он ни был. И я должен был взять с собой не более тридцати человек, а ещё провизии, чтобы десять дней их кормить. Тридцать воинов! Он ещё попросил бы меня напороться на собственный меч, не забыв при этом оставить открытыми ворота Черепа!

Но я подчинился.

Я повёл с собой ровно тридцать воинов.

Но ещё попросил Эгиля Скаллагриммрсона составить мне компанию, вместе с семьюдесятью одним его норвежцем.

И таким отрядом мы поскакали в Бургэм.

* * *

В ночь перед отъездом я пришёл в беббанбургскую часовню. Я бывал в ней нечасто, и обычно не по собственной воле, но меня попросила Бенедетта, и холодным ветреным вечером мне пришлось сопроводить её в маленькую часовню, построенную рядом с главным домом.

Я-то думал, что всего лишь придётся кое-как вытерпеть её молитвы, но увидел, что она подготовилась тщательнее — нас в часовне уже ждали большая неглубокая чаша, кувшин с водой и маленькая фляга. На алтаре пылали свечи, замерцавшие, когда ветер ворвался сквозь открытую дверь. Бенедетта её прикрыла, набросила на длинные тёмные волосы капюшон плаща и опустилась на колени перед неглубокой чашей.

— У тебя есть враги, — зловеще произнесла она.

— Враги есть у каждого, а иначе он не мужчина.

— Я буду тебя защищать. Вставай на колени.

Мне не хотелось, но я подчинился. Мне привычны и женщины, и колдовство. Гизела бросала рунные палочки, предсказывая мне будущее, моя дочь использовала заклинания, и когда-то давно, в пещере, меня посетили видения. Колдунами, конечно, бывают и мужчины. Мы боимся их, но женское колдовство коварнее.

— Ты что делаешь? — спросил я.

— Тс-с, — отозвалась она, наливая воду в неглубокую чашу. — Il malocchio ti ha colpito, — негромко продолжила она.

Я не спрашивал, что значат эти слова, потому что чувствовал — они сказаны ею более для себя, чем для меня. Бенедетта вытащила пробку из маленькой фляжки, осторожно добавила в воду три капли масла.

— Теперь жди, — велела она.

Три капли масла растеклись по воде, заблестели и обрели форму. Под крышей часовни завывал ветер, скрипела дверь. Бились о берег волны.

— Тебе грозит опасность, — сказала Бенедетта, всматриваясь в маслянистый узор на воде.

— Мне вечно грозит опасность.

— Те дракон и звезда — они пришли с севера?

— Да.

— Но ещё есть опасность с юга.

В её голосе слышалось удивление. Голова склонилась над чашей, лицо Бенедетты скрывал капюшон.

Она снова умолкла, а потом поманила меня.

— Подойди ближе.

Я подполз на коленях к ней.

— Можно мне поехать с тобой? — умоляюще спросила она.

— Когда грозит опасность? Нельзя.

Неохотно, но она приняла мой ответ. Она упрашивала взять ее с собой, но я был непреклонен — никому из воинов нельзя брать с собой женщин, значит, и для себя я не сделаю исключения.

— Только я не уверена, что это сработает, — огорчённо сказала она.

— Что сработает?

— Hai bisogno di farti fare l’affascinò. — Она поглядела на меня и нахмурилась. — Я должна защитить тебя... — Она прервалась, подбирая слово. — Чарами?

— Заклинанием?

— Да, но женщина, — так же горестно продолжала она, — может сделать такое всего трижды, три раза в жизни!

— Ты уже это делала трижды? — осторожно поинтересовался я.

— Я накладывала проклятия на работорговцев. Три проклятия.

Бенедетту взяли в рабство в детстве и таскали по всему христианскому миру, пока она не оказалась рабыней третьей жены короля Эдуарда в сырой холодной Британии. А теперь она моя спутница жизни.

Она осенила себя крестом.

— Но быть может, Бог подарит мне ещё одно заклинание, ведь это не проклятие.

— Надеюсь, что не проклятье.

— Бог милостив, — сказала она. — Он даровал мне новую жизнь и теперь не допустит, чтобы я опять осталась одна. — Она опустила указательный палец в маслянистую рябь. — Иди сюда.

Я склонился к ней, и она провела пальцем по моему лбу.

— Вот и всё, — сказала она. — А когда почувствуешь, что опасность близка, нужно только плюнуть.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Просто плюнуть? — изумился я.

— Плюнуть! — Её рассердила моя улыбка. — А ты думаешь, Богу, ангелам или демонам нужно нечто большее? Им известно то, что я сделала. Этого хватит. И твоим богам тоже известно!

— Ну, спасибо тебе, — смиренно произнёс я.

— Возвращайся ко мне, Утред Беббанбургский.

— Я вернусь, — пообещал я.

Если не забуду плюнуть.

* * *

Никто из нас не знал, где находится Бургэм, хотя перепуганный священник, доставивший в Беббанбург вызов, уверял, что он в Камбрии.

— Полагаю, это к северу от Меймкестера, господин.

— К северу от Меймкестера много земель, — проворчал я.

— В Бургэме есть монастырь, — с надеждой добавил он, и когда я не ответил, ужасно огорчился. Но потом просиял. — Мне кажется, господин, там поблизости произошла битва.

— Тебе кажется?

— Я так думаю, господин, потому как слыхал разговоры о ней. Говорили, ты сам там сражался, господин! — Он улыбнулся, ожидая, что я улыбнусь в ответ. — Говорили, ты одержал там великую победу! На севере, господин, у великой стены. Говорили, что ты... — его голос затих.

Под его описание подходила только битва при Хибурге, и поэтому, следуя смутным указаниям священника, мы скакали на запад вдоль старой римской стены, пересекавшей Нортумбрию. Погода испортилась, с гор Шотландии налетел холодный проливной дождь, и мы медленно продвигались по холмам. Один раз нам пришлось разбить лагерь на развалинах римского форта — одном из бастионов стены, и, усевшись с подветренной стороны под разбитой стеной, я вспоминал жестокую битву у форта Хибург.

Всю ту ночь костры пытались сопротивляться дождю, и вряд ли кто из нас как следует выспался, но рассвет принес проясняющееся небо и тусклый солнечный свет, и вместо того, чтобы поспешить в путь, мы все утро сушили одежду и чистили оружие.

— Опоздаем, — сказал я Финану, — ну и пусть, мне неважно. Только разве не сегодня праздник того святого?

— Думаю, да. Не уверен. Может, завтра?

— А кем он был?

— Отец Кутберт говорил, что он был невежественный, как свинья, придурок, который стал Папой. Зефирин Придурок.

Меня это насмешило. А потом я увидел канюка, скользящего в полуденном небе.

— Думаю, нам пора двигаться.

— Значит, мы идём в Хибург? — спросил Финан.

— Это рядом, — ответил я.

Не хотелось мне возвращаться в то место, но если священник прав, этот Бургэм где-то южнее. Потому мы прошли по разбитым дорогам и голым холмам, заночевали под кронами деревьев в долине Тинана. Следующим утром под мелким дождём мы выбрались из долины, и вдали, на вершине холма, я увидел Хибург. Лучи солнца скользили по стенам старого форта, оставляя в тени римские рвы, где погибло так много моих воинов.

Эгиль ехал рядом со мной. О битве при Хибурге он молчал.

— Чего нам ждать в Бургэме? — спросил он.

— Неприятностей.

— То есть, ничего нового, — мрачно ответил он.

Эгиль — статный высокий норвежец с длинными светлыми волосами и похожим на таран носом. Странник, что обрёл дом на моей земле и платил мне дружбой и преданностью. Он говорил, что обязан мне жизнью за спасение его младшего брата Берга от жестокой смерти на валлийском берегу, но я считал этот долг давно выплаченным. Думаю, Эгиль оставался со мной потому, что я ему нравился, а он нравился мне.

— Ты сказал, что у Этельстана две тысячи воинов? — спросил он.

— Так говорят.

— Если мы ему не по нраву, — добродушно отметил он, — то окажемся слегка в меньшинстве.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Ненамного.

— А до этого дойдёт?

Я покачал головой.

— Он пришёл не ради того, чтобы воевать.

— Тогда что он здесь делает?

— Поступает как пёс, — сказал я. — Помечает свои границы.