Заблудившийся робот - Юрий Коринец

— Это не совсем удобно,— сказала мама.— Не можем же мы лишить его всех телевизоров... Он тогда останется безо всякой информации.

— Пусть смотрит телевизор у нас! — сказал Юра.— Ему даже веселей будет!

— А с тремя телевизорами у тебя что-нибудь получится? — спросил папа.

— Не знаю, но можно попробовать,— сказал Тарабам,— Я же вам говорил, что я не теоретик... Космическая связь для меня малознакомая область... Но можно попытаться.

— Я сделаю! — убеждённо воскликнул Юра.— Так попробую, и так попробую, и так — получится!

Все рассмеялись.

— Ты только не воображай! — сказал папа.— А с Ключевиком я поговорю, он добрый. Я думаю, он нам не откажет.

— Только надо очень тонко поговорить,— сказала мама.— Дипломатически. Начать издалека — с самочувствия Тарабама... что ему так тяжело...

— Это понятно,— сказал папа.— Можете на меня положиться...

Разговор с Ключевиком состоялся у папы в тот же вечер. И что бы вы думали? Старик-Ключевик согласился сразу же, с полуслова, папе даже не надо было развивать тонкую дипломатию. В тот же вечер телевизоры внесли в квартиру-108, и Тарабам с Юрой начали над ними колдовать. Они там что-то отсоединяли, присоединяли, отпаивали, припаивали...

Мама и Катя ходили вокруг на цыпочках. А Старик-Ключевик сидел в маминой комнате и смотрел и слушал нормальный цветной телевизор. Он сказал, что ему давно надоело смотреть сразу два телевизора — слепой и немой,— и он с наслаждением смотрит и слушает один телевизор.

«Какой он всё-таки добрый и тактичный человек!» — подумали все в квартире-108.

В тот вечер Тарабам и Юра возились долго, но ничего не добились. Работа продолжалась на другое утро и длилась ещё три дня. Наконец что-то у них там получилось. Так сказал Тарабам.

Странное сооружение на полу папиной комнаты, похожее на какое-то железное чудовище, тихо потрескивало, жужжало.

Тарабам сказал, что, по его мнению, сигналы уходят в космос с определёнными интервалами. Он даже как-то заметно повеселел. И все повеселели. Но странное сооружение работало, излучая невидимые сигналы, а космос в ответ молчал...

КАР-ЦОВ не откликался...

РАЗМЫШЛЕНИЯ О ЖИЗНИ РОБОТОВ

Папы и мамы не было дома. Катя играла в детской комнате с куклами, Тарабам готовил на кухне обед, а Юра сидел в папиной комнате возле включённой стереосистемы — музыка грохотала на всю мощь.

Это Юра поставил на магнитофон любимую плёнку Тарабама — песню «Роботы». На эту песню случайно наткнулся папа в своей обширной фонотеке, и теперь её ставили в квартире-108 очень часто, чтобы Тарабаму было веселее. Он очень полюбил эту песню: она поднимала ему настроение. Так что она звучала теперь почти день и ночь. Папа разрешил Юре включать в его отсутствие стереосистему.

День и ночь работал также и сконструированный Юрой и Тарабамом космический передатчик, но пока безрезультатно.

Когда плёнка окончилась, Юра стал её перематывать, чтобы запустить снова, и тут вдруг он услышал из кухни голос Тарабама.

— Ох ты мой дорогой! Дорогой ты мой! — шептал Тарабам.

Юра побежал на кухню; Тарабам сидел один возле плиты.

— С кем это ты тут разговариваешь? — спросил Юра.

— Да так,— смутился Тарабам.— Сам с собой разговариваю...

— Это ты — дорогой?

— Я,— кивнул Тарабам.

Юра понял, что Тарабам опять грустит.

— Катя! — крикнул Юра.— Иди сюда!

Катя вошла.

— Посидим, поболтаем,— сказал Юра.

Они уселись на табуретки возле Тарабама. Он продолжал задумчиво смотреть на горящую лампу.

— Люблю огонь! — мечтательно сказал Тарабам после некоторой паузы.— Огонь напоминает мне далёкие космические светила... мои родные края.

— Я тоже люблю огонь! — сказал Юра.— Очень люблю! Особенно в кострах, когда ветви горят...

Оказалось, что Тарабам никогда не видел, как горит костёр из веток, и ребятам стало его жалко.

— Мы тебе непременно покажем,— утешила его Катя.— Поедем летом за город, купаться, и папа разведёт на берегу костёр...

— Огонь — это жизнь! — сказал Тарабам.— Это тепло! Движение! Без огня не было бы ни вас, ни меня, никаких машин! Нет огня — мёртвый холод... Я видел это на других планетах... А у нас есть огонь — и мы живём!

— А сколько лет живут роботы? — спросил Юра.— Человеки живут до девяноста лет! Как Старик-Ключевик!

— И больше,— сказала Катя.

— Мы, роботы, так долго не живём,— сказал Тарабам.

— А сколько? — спросил Юра.

— Нормальный робот живёт десять — пятнадцать лет... Но поэтому быстрее проходит на-ше детство. Мы рождаемся и сразу взрослеем.

— Почему? — спросил Юра.

Катя тоже вопросительно посмотрела на Тарабама: как же так, без детства?

— Вы рождаетесь маленькими и недоразвитыми,— сказал Тарабам.— Потом вам надо ещё расти, и расти, и развиваться... А мы появляемся на свет практически завершёнными. Расти нам не надо и учиться тоже. Все знания уже заложены в нас от рождения. Нам остаётся только получить и запомнить необходимую информацию, кое-что подправить — и всё... Вы знаете, что от роду мне всего месяц, а я уже могу выполнять на космическом корабле простейшие операции. А через год — я настоящий космонавт!

— Через год ты уже совсем взрослый? — поразился Юра.

— Совсем! — с гордостью подтвердил Тарабам.

— А нам ещё ух как долго ждать! — с сожалением сказала Катя.— Лет пятнадцать...

— Можно робота, конечно, и подновить,— сказал Тарабам.— После какой-нибудь болезни... или омолодить — лет, этак, после десяти.

— Как — омолодить?

— Ну, заменить в нём кое-что, поставить новые запчасти... Руку, например, ногу, глаза, заменить корпус. Можно почти всё заменить. Такой робот проживёт соответственно намного дольше.

— Сто лет? — спросил Юра.

— Может быть, и больше,— сказал Тарабам.— Если несколько раз менять. Можно заменить даже электронный мозг и сердечник.

— Людям тоже заменяют сердце,— сказала

Катя.— Папа говорил... Или делают искусственное.

— Я знаю, — сказал Тарабам.— Но человеческие искусственные сердца ещё очень несовершенны...

— Если в тебе всё заменить,— перебил Юра,— когда ты станешь стареньким, то ты проживёшь и тысячу лет!

— Не совсем так,— возразил Тарабам.— Ведь тогда это буду уже не я. Если вставить мне новый электронный мозг и новый сердечник, я настолько изменюсь, что стану совсем другим роботом.

— Почему? — растерялся Юра.

— Потому что изменится мой характер. Память, знания, характер — всё хранится в сердечнике и мозге, и в новом сердечнике и мозге всё станет другим. Потому что одинаковых сердечников и мозгов не бывает.

— Нельзя сделать?

— Нельзя сделать, да и смысла нет: надо всегда делать что-то более совершенное. Повторяться не стоит... Ну ладно... Пора снимать котлеты, а то они пережарятся. Да и борщ готов. Давайте обедать...

ЧЕЛОВЕК С МЕШКОМ ПРИХОДИТ СНОВА

В квартире-108, как всегда, громко звучал музыкальный фон.

Папа работал над новой картиной, Катя, Юра и Тарабам играли на потолках в космические прятки, мамы не было дома, когда папе показалось, что кто-то звонит.

Он открыл дверь и увидел голубоглазого мужика с мешком через плечо.

— Я вам звоню, звоню, а вы не слышите,— улыбнулся тот.— Музыка у вас очень громкая... А я вот, осетринки принёс!

У папы всё внутри закипело, но он и виду не показал.

— Заходите, будьте любезны! — гостеприимно улыбнулся папа. — Уж мы вас ждали-ждали, ждали-ждали...

— Оно понятно! — обрадованно хмыкнул человек с мешком.— А у меня, верите, работы невпроворот!

— Неужели? — как-то странно прошипел папа.

В глазах человека с мешком мелькнуло подозрение, но папа опять широко улыбнулся.

— Сюда, пожалуйста.— Папа открыл дверь в мамину комнату.

— Я ведь один! А все на части разорвать готовы — верите? — радостно подтвердил человек с мешком.

— Верю,— сказал папа.— Мне тоже охота вас разорвать!

— Это то есть как? — насторожился человек.

— А ну-ка, покажите эту... эту осетрину...

— С превеликим нашим удовольствием,— успокоился тот и стал развязывать мешок.

Человек вынул из мешка завёрнутый в целлофан брикет и протянул папе. Папа развернул целлофан, отщипнул небольшой кусочек белого мяса и положил в рот.

— Это вовсе не осетрина, а треска, да ещё тухлая!

Человек вскочил с кресла, прихватив одной рукой мешок.

— Сам ты треска! — злобно крикнул человек с мешком, оттолкнул папу и ринулся к входной двери.— Лучше бы не заходил к вам.

Папа лихорадочно соображал: что делать? Ведь жулик был на две головы выше папы.