Война амазонок - Альбер Бланкэ

«Да, – думал он, входя по потайной лестнице в свою часовню. – Мне нужен настоящий бунт, чтобы погубить окончательно Бофора. Этот картонный паяц беспокоит меня. Пора выбросить его за окно. Если не подставить ему ножку, так рынок, чего доброго, провозгласит этого площадного короля королем Франции».

Коадъютор отворил дверь в свою часовню, которая поражала странностью убранства: обои, мебель, все украшения представляли сложные привычки хозяина. Священные изображения затмевались блеском и смелостью языческих картин и украшений.

– Да, – продолжал Гонди, любуясь собой в венецианском зеркале, – пора расчистить место. Посмотрим, чем лучше: кинжалом, ядом, грубой силой или красноречием?… Удар языком или удар мечом?… Никогда не должно поражать людей их собственным оружием. Мазарини надо уничтожить шпагой, Бофора – языком. Шпага пронзает, язык раздирает.

ГЛАВА V

Опасно подсматривать за женщиной

Возвратимся, читатель, в гостиницу «Красная Роза», где мы оставили жертву, похищенную Ле-Моффом.

Дама-инкогнито предложила капитану удостовериться, действительно ли никто не мог их подслушать.

– Бастильские камеры не так глухи, как этот кабинет, – отвечал Ле-Мофф. – Его стены трех футов толщины. Заперев двери, тут можно без всякой опасности зарезать кого угодно: как тут ни кричи, никто не услышит.

Не без некоторого ужаса женщина взглянула на дверь, но бандит, по-видимому, не замечал ее движения и спокойно дал ей осмотреть толстую дубовую дверь, тщательно обитую.

– Хозяин каждой гостиницы имеет в запасе подобную комнату, – продолжал он. – Никто не может знать, что может случиться.

– Хорошо, – сказала она тихим голосом. – Прежде всего вот вам доказательство того, что я не желаю заставлять вас даром терять драгоценные минуты.

– О! Милостивейшая государыня, – возразил капитан, взвешивая на руке тяжесть поданного кошелька, – когда говорят со мной так красноречиво, тогда я не торгуюсь за свои минуты.

– Это безделица, со временем вы получите лучшую награду. Но скажите, мне показалось, что вы сейчас были заняты какою-то дамой.

– Мы похитили ее. Только не для себя.

– И вы ее знаете?

– Как же не знать.

– Вы следили за ней со времени ее выезда из Манта?

– О! Разумеется. Но вы, кажется, знаете об этом деле столько же, сколько и я?

– Довольно, я не о ней пришла говорить с вами.

– Тем лучше, потому что в этом деле я нем как рыба, предупреждаю вас.

– Вы выдержали сильную борьбу. Я остановила лошадь на углу улицы и с любопытством следила за нею.

– Поистине, бывают же люди с таким поврежденным мозгом, – отвечал Ле-Мофф, пожимая плечами. – Можно ли поверить, что нашелся такой молодец, который вздумал один вступить в открытый бой с моим отрядом.

– Да, он храбро сражался. Один ли он был?

– Один.

– Что вы с ним сделали? Надеюсь, вы не убили его?

– Гм! Кажется, он не заслужил лучшего. Думаю, что он теперь умирает в подвале.

– Надо посмотреть, так ли это, и оказать ему помощь, если еще не поздно; люди такого характера не из дюжинных.

– Я уже подумывал о том, и если, как мне кажется, это молодой петух, вырвавшийся из родного птичника, чтобы искать счастья в Париже, то можно ему предложить занятие. Мы не злопамятны: сегодня подеремся, завтра разопьем по-дружески чарку – и как ни в чем не бывало.

– Выслушайте же меня: вы храбры, капитан, я знаю это, вы преисполнены отваги и мужества и гораздо выше того положения, которое добровольно избрали.

– В этом случае я никак не могу пенять на себя. Клянусь вам, я делал все, что возможно честному человеку, чтобы завоевать себе приличное место в свете.

– Даже очень высокое, – подсказала дама, улыбаясь.

– Если на то ваша воля, – отвечал бандит, делая гримасу и поправляя латы на шее.

– Следовательно, вы можете взять на себя поручение, исполнение которого доставляет человеку все, что он хочет.

– Позвольте остановить вас на этом слове, чтобы пояснить вам, что мною обладает честолюбие, не знающее меры.

– Вы дворянин?

– Сын бретонского рыбака, двенадцати лет поступил юнгой на корабль, два раза совершил кругосветное плавание. Теперь я военный и деловой человек. С сознанием своего достоинства я бросился в мир приключений. Мы воюем, и наша война не осложняется тем, какое оружие попадается в руки, только бы стереть с лица земли предрассудки дворянства и привилегий.

– Что вы хотите этим сказать? – спросила дама высокомерно.

– А то, что междоусобная война всегда кончается разрушением чего-нибудь и что при подобных столкновениях должности, деньги и почести достаются не тому, кто их домогается, а тому, кто умеет их взять силою.

Незнакомка не могла удержать гневного движения, она прикусила губу; Ле-Мофф подметил молнии, сверкавшие в ее глазах, прикрытых маской.

– А это заставляет вывести заключение, – продолжал он, – что не надо быть дворянином для того, чтобы достичь своей цели.

– Может быть, вы правы, – отвечала дама, справившись со своими чувствами. – И в самом деле, пора привыкнуть к тому, что люди высшего достоинства пользуются выгодами от происшествий, приготовленных их трудами, и от подвигов, совершенных их руками.

– Вы совершенно понимаете меня, милостивая государыня.

– Хорошо. В таком случае вы без всякого колебания возьмете на себя важное поручение. На этот раз дело не в том, чтобы похитить какую-нибудь красотку для удовлетворения каприза знатного развратника, и не в том, чтобы выломить шкатулку у банкира или выбить дверь у врагов Мазарини или принцев, нет! Теперь дело идет о подвиге, который должен изменить вид всего государства и удивить целый мир.

– О! Как вы подстрекаете мое мужество и любопытство.

– Нетрудное дело, очень нетрудное для такого решительного и отважного удальца, каким считается знаменитый корсар, о котором мне так много говорили.

– Однако… – заметил Ле-Мофф.

– Договаривайте же.

– Право, духу не хватает.

– Говорите все как есть: ваши слова мне больше нравятся, чем молчание ваше.

– В партии короля и принцев тоже нет недостатка в решительных и отважных удальцах, в офицерах, алчущих повышения, в авантюристах, ожидающих случая отличиться.

– Ну так что же?

– Так почему же – простите мне этот вопрос – почему же вам не обратиться прежде к этим преданным людям?

– Почему? Во-первых, потому что бывший корсар Ле-Мофф доказал уже свою храбрость на деле, во-вторых, потому что такое дело не может быть выполнено одним человеком, как бы он ни был храбр, требует непременно помощников, а известно, что у Ле-Моффа всегда бывает под рукою человек тридцать храбрецов, готовых на все и неспособных к измене.