История государства Российского. Том 7. Государь Великий князь Василий Иоаннович. 1505-1533 года - Николай Карамзин

Узнав о сей победе, Великий Князь дозволил Послам Сигизмундовым торжественно въехать в Москву и принял их с удовольствием. «Король, – сказал он, – предлагает мир и наступает войною, теперь мы с ним управились: можем выслушать мирные слова его». Переговоры начались весьма неумеренными требованиями с обеих сторон. Мы хотели, чтобы Сигизмунд отдал нам Киев, Витебск, Полоцк и другие области Российские вместе с сокровищами и с уделом покойной Королевы Елены, казнив всех наглых Панов, оскорбителей ее чести; а Литовцы хотели иметь не только Смоленск, Вязьму, Дорогобуж, Путивль, всю землю Северскую, но и половину Новагорода, Пскова, Твери. «Вот речи высокие, – сказал Барон Герберштеин: – надобно искать средины, или я заехал в Москву бесполезно». Паны Щит и Богуш объявили наконец, что Сигизмунд согласится возобновить договор, заключенный между великим Князем Иоанном и Королем Александром в 1494 году. Посол Максимилианов убеждал Василия уступить хоть один Смоленск, ставя ему в пример умеренность славного Царя Пирра Максимилиана, отдавшего Венециянской Республике Верону, и самого Великого Князя Иоанна, не хотевшего отнять Казани у древних ее Царей. Бояре Московские, умолчав о Пирре, ответствовали, что Император мог быть великодушен против Венеции, но что великодушие не есть закон; что Казань была и есть в нашем подданстве; что Великий Князь не имеет обычая уступать свои отчины, данные ему Богом и победою. Уверяя в своем беспристрастии, Герберштеин явно держал сторону Литовских Послов; оправдывал Сигизмунда; говорил, что Василий не должен верить беглецам и пленникам, которые приписывают разбои Магмет-Гирея Сигизмундовым наущениям; что мысль Государева наследовать Удел Елены противна всем уставам; что оскорбители Королевы могут быть наказаны, если мы умерим иные требования, и проч. В сих любопытных прениях видны искусство и тонкость разума Герберштеинова, грубость Литовских Послов и спокойная непреклонность Василиева: язык Бояр его учтив, благороден и доказывает образованность ума. Спорили много и долго: Смоленск был главным препятствием мира. Пан Щит сказал: «Мы едем: Небо казнит виновника кровопролития». Не нас, ответствовали Бояре. Государь, отпуская Послов, встал с места; велел кланяться Сигизмунду и в знак ласки дал им руку. Все кончилось. Тогда Барон Герберштеин вручил Великому Князю особенную грамоту Максимилианову о Михаиле Глинском: Император писал, что Михаил мог быть виновен, но уже довольно наказан за то неволею, что сей муж имеет знаменитые достоинства, воспитан при Дворе Венском, служил верно ему и Курфирсту Саксонскому; что Василий сделает Максимилиану великое удовольствие, если отпустит Глинского в Испанию, к его внуку Карлу. Государь не согласился, ответствуя что сей изменник положил бы свою голову на плахе, если бы не изъявил желания принять нашу Веру; что отец и мать его были Греческого Закона; что Михаил, в Италии легкомысленно пристав к Римскому, одумался, хочет умереть Христианином Восточной Церкви и поручен Митрополиту для наставления.

(1518 г.) Таким образом Посольство Максимилианово не имело никакого успеха; однако ж Герберштеин выехал из Москвы с надеждою, что если не мир, то хотя перемирие остается возможным между воюющими Державами. Великий Князь послал в Вену Дьяка Владимира Племянникова объяснить Императору нашу справедливость и требовать его обещанного содействия в войне против Сигизмунда. Сей Дьяк не мог нахвалиться учтивостью Максимилиана, который велел ему говорить речь сидя, в колпаке, посадил и нашего толмача Истому; при имени Великого Князя снимал шляпу; угостил их пышно и ездил с ними на охоту; предлагал им лучших соколов в дар и твердил, что не имеет ничего заветного для своего брата, Великого Князя. Но сия ласка происходила единственно от желания прекратить войну Литовскую: ибо Максимилиан действительно замышлял тогда воздвигнуть всех Европейских Государей на Султана и, видя слабость Короля, боялся, чтобы Россия не подавила его. «Целость Литвы, – писал он к Великому Магистру Немецкому, – необходима для блага всей Европы: величие России опасно». – Новые Послы Максимилиановы, советник Франциск-да-Колло и Антоний де-Конти, прибыли в Москву с Племянниковым, чтобы вторично ходатайствовать за Сигизмунда, или, как они говорили, за Христианство; с избытком красноречия представили картину Оттоманских завоеваний в трех частях мира, от Воспора Фракийского до песков Египетских, Кавказа и Венеции; описали жалостное рабство Греческой Церкви, матери нашего Христианства; унижение Святыни, гроба Спасителева, Назарета, Вифлеема и Синая под властью Магометан; изъясняли, что Порта в соседстве с нами чрез Тавриду и может скоро наложить тяжкую свою руку на Россию; изобразили свирепость, хитрость, счастие Селима, упоенного кровию отца и трех братьев, возжигающего пред собою светильники от тука сердец Христианских и давшего себе имя Владыки мира, убеждали Василия, как знаменитейшего Царя верных, идти за хоругвию Иисуса; наконец молили его объявить искренно, желает ли или не желает мира с Литвою, чтобы не плодить речей бесполезно? Великий Князь хотел его, но не хотел возвратить Смоленска. Послы начали говорить о перемирии на пять лет. Он соглашался, но с условием освободить всех пленников: чего не принял Сигизмунд, имея их гораздо более, нежели мы. Наконец Василий, в угодность Императору, дал слово не воевать Литвы в течение 1519 года, если Король также не будет беспокоить России и если Максимилиан обяжется после того вместе с Россиею наступить войною на Сигизмунда. С сим предложением отправился в Австрию Великокняжеский Дьяк Борисов. Но Максимилиан скончался. Василий жалел об нем как о своем знаменитом приятеле, а Сигизмунд оплакал его как усердного покровителя в такое время, когда новые враги восстали на Литву и Польшу.

Абдыл-Летиф, названный преемником Царя Магмет-Аминя, умер в Москве (19 ноября), к огорчению Великого Князя: ибо Летиф служил ему орудие Политики или залогом в отношении к Тавриде и Казани. Но сие происшествие имело сначала благоприятные для нас следствия. Желая завоевать Астрахань, Магмет-Гирей не менее желал подчинить себе и Казань: содействие России, нужное и для первого, было еще необходимее для успеха в последнем намерении. Итак, услышав о смерти Летифа, зная близость Магмет-Аминевой и назначив Казанский престол брату своему, Саип-Гирею, Хан обратился к дружбе Великого Князя. Хотя многие Вельможи и Царевичу усильно противились сему расположению; хотя Калга, Ахмат-Гирей, наш ревностный приятель был одним из них злодейски убит: но доброжелатели России, в числе коих находился Князь Аппак, главный любимец Ханский, превозмогли, и Магмет-Гирей известил Василия, что он немедленно пришлет в Москву сего Аппака с клятвенною грамотою; что Крымцы уже воюют Литву; что мы их усердною помощию истребим всех врагов, если сами окажем услугу Хану: возьмем для него Астрахань или Киев. Не упуская времени, Государь послал в Тавриду Князя Юрья Пронского, а с ним Дворянина Илью Челищева, весьма угодного Царю. Они встретили Аппака, который действительно привез в Москву шертную грамоту Ханскую, написанную слово в слово по данному от нас образцу, в том смысле, чтобы Великому Князю и Магмет-Гирею соединить оружие против Литвы и наследников Ахматовых. В описании сего Посольства заметим некоторые любопытные черты. Аппак явился в чалме и не хотел снимать ее пред Василием. «Что значит такая новость? – спросили наши Бояре: – ты Князь, однако ж не Азейского рода, не Мольнин и никогда не бывал в Мекке». Аппак изъяснил, что Магмет-Гирей дозволил ему ехать к Магометову гробу и в знак сего украсил его голову знамением правоверия. Посол и чиновники Московские преклоняли колена, говоря друг другу именем своих Государей. Он здравствовался с Великим Князем и стал на колена, чтобы отдать Ханские письма. Союз утвердился присягою. Хартия шертная лежала на столе под крестом: Василий сказал: «Аппак! на сей грамоте клянуся моему брату, Магмет-Гирею, дружить его друзьям, враждовать неприятелям. Тут не упоминается об Астрахани; но даю слово вместе с ним объявить ей войну». Государь поцеловал крест, взяв письменное обязательство с Аппака в верности Магмет-Гирея.

(1519 г.) Между тем судьба Казани решилась не так, как думал Хан. Магмег-Аминь в ужасных муках закрыл глаза навеки: исполняя волю его и свой торжественный обет, Уланы и Вельможи Казанские требовали нового Царя от руки Василия, давно знавшего мысль Хана Крымского, но таившего свою. Настало время или угодить Магмет-Гирею, или сделать величайшую досаду. Василий не колебался: как ни желал союза Тавриды, но еще более опасался усилить ее Хана, который в надменности властолюбия замышлял, подчинением себе Астрахани и Казани, восстановить Царство Батыево, столь ужасное в памяти Россиян. Один безумный варвар мог в таком случае ждать их услуг и содействия: не брату, а злодею Магмет-Гирееву Василий, готовил престол в Казани и послал туда Тверского Дворецкого, Ми-хайла Юрьева, объявить жителям, что дает им в Цари юного Шиг-Алея, внука Ахматова, который переехал к Иоанну с отцом своим, Шиг-Авлеаром, из Астрахани и, к неудовольствию Магмет-Гирея, владел у нас городком Мещерским. Вельможи и народ, изъявив благодарность, прислали в Москву знатных людей за Шиг-Алеем. Димитрий Бельский отправился с ними и с новым Царем в Казань, возвел его на престол, взял с народа клятву в верности к Государю Московскому. Все были довольны, и Шиг-Алей, воспитанный в России, искренно преданный Великому Князю как единственному своему покровителю, не имел иной мысли, кроме той, чтобы служить ему усердно в качестве присяжника.