Мифы Великой Отечественной — 1-2 (военно-исторический сборник) - Михаил Мельтюхов

«Поехали в Наркомат обороны Сталин, Берия, Маленков и я. Оттуда я и Берия поехали к Сталину на дачу. Это было на второй или на третий день[80]. По-моему, с нами был еще Маленков. А кто еще, не помню точно. Маленкова помню.

Сталин был в очень сложном состоянии. Он не ругался, но не по себе было.

— Как держался?

— Как держался? Как Сталину полагается держаться. Твердо.

— А вот Чаковский пишет, что он…

— Что там Чаковский пишет, я не помню, мы о другом совсем говорили. Он сказал: „Просрали“. Это относилось ко всем нам, вместе взятым. Это я хорошо помню, поэтому и говорю. „Все просрали“, — он просто сказал. А мы просрали. Такое было трудное состояние тогда. — Ну, я старался его немножко ободрить»[81].

Берия, по словам Хрущева, рассказал ему, что дело было так:

«Берия рассказал следующее: когда началась война, у Сталина собрались члены Политбюро. Не знаю, все или только определенная группа, которая чаще всего собиралась у Сталина. Сталин морально был совершенно подавлен и сделал такое заявление: „Началась война, она развивается катастрофически. Ленин оставил нам пролетарское Советское государство, а мы его просрали“. Буквально так и выразился. „Я, — говорит, — отказываюсь от руководства“, — и ушел. Ушел, сел в машину и уехал на Ближнюю дачу. Мы, — рассказывал Берия, — остались. Что же делать дальше?»[82].

Н. С. Хрущев, приводя слова Берии, неточен. Как следует из воспоминаний Микояна, свое заявление Сталин сделал, выйдя из Наркомата, после чего вместе с группой товарищей уехал на дачу. Микояна на даче не было, соответственно если бы Сталин заявил: «Началась война, она развивается катастрофически. Ленин оставил нам пролетарское Советское государство, а мы его просрали. Я отказываюсь от руководства» — на даче, Микоян не услышал бы ни первой, ни второй его части. А он первую часть услышал, о чем и написал в мемуарах.

Хрущев неточен и в следующем: Берия якобы сказал, что он остался, а Сталин уехал на дачу, но сам Берия, обращаясь к Молотову в 1953 г., определенно пишет, что он вместе с Молотовым был на даче Сталина.

Но самое главное не это, все это можно было бы списать на аберрацию памяти Н. С. Хрущева и фрагментацию ее, главное — слова Сталина, что он отказывается от руководства. Это очень важный момент. Допустимо ли принять интерпретацию Хрущевым якобы слов Берии, что Сталин и впрямь отказался от руководства?

Во всем остальном, поведанном в этом рассказе, Хрущев несколько неточен. Слова Хрущева — не очевидца — не подтверждаются воспоминаниями Молотова и Микояна, очевидцев. Ни первый, ни второй ни слова не сказали о том, что Сталин отказался от власти. А уж это было бы посильнее, чем слово «просрали». Это бы точно было запомнено и отмечено если не Молотовым, который в какой-то мере обелял Сталина, то уж Микояном точно, особенно если вспомнить об антисталинской направленности редактуры его мемуаров.

Американский исследователь И. Куртуков, занимавшийся данным вопросом, заявил, что слов Хрущева достаточно, чтобы сделать вывод: Сталин в какой-то момент 29–30 июня 1941 г. отрекся от власти, нужно лишь установить, сделал он это под влиянием депрессии, сгоряча, или обдуманно — чтобы испытать своих соратников, заставить их просить его о возвращении во власть, наподобие того как Иван Грозный заставил своих бояр идти к нему на поклон.

«Трудно сказать, было ли это искренним импульсивным поступком или тонким ходом, рассчитанным как раз на то, что Политбюро соберется и попросит его обратно во власть, но факт явно имел место быть»[83].

Соображения о том, что мемуары Хрущева, в силу явной неприязни к Сталину их автора и общей склонности

Н. С. Хрущева к искажению исторической правды, не могут быть признаны достаточным основанием для того, чтобы сделать такой вывод, г-н Куртуков дезавуирует следующим образом: воспоминания Хрущева (точнее, пересказ тем слов Берии) состоят из тех же фрагментов, что и воспоминания Молотова и записка Берии Молотову, просто «у Хрущева эти фрагменты перепутаны». Куртуков признает, что «Хрущев работает как глухой телефон» и «знает историю только со слов Берия», рассказывая ее «много позже событий», но считает, что правоту слов Хрущева об отказе Сталина от власти подтверждает дальнейшее развитие событий.

Допустим, что события, изложенные Хрущевым, хронологически перепутаны, но в отдельности происходили. Но ни у Молотова, ни у Берии не говорится о том, что Сталин заявил об отказе от власти. Нет у них таких фрагментов.

И. Куртуков приводит цитату из разговора Молотова с Чуевым:

«Дня два-три он не показывался, на даче находился. Он переживал, безусловно, был немножко подавлен. […] Трудно, сказать двадцать второго это было или двадцать третьего это было, такое время, когда сливались один день с другим»[84].

И сопровождает эту цитату комментарием:

«„Двадцать второе или двадцать третье“ пусть тут не смущают, они всплыли из хрущевской версии, которую как раз Чуев с Молотовым обсуждал. Конечно, невозможно через 43 года точно вспомнить дату событий, важно подтверждение факта „прострации“»[85].

В данном случае нельзя не согласиться с мнением И. Куртукова насчет датировки цитаты, и в этом случае имеет смысл воспроизвести эту цитату без купюр:

«— Ну конечно, он переживал, но на кролика не похож, конечно. Дня два-три он не показывался, на даче находился. Он переживал, безусловно, был немножко подавлен. Но всем было очень трудно, а ему особенно.

— Якобы был у него Берия, и Сталин сказал: „Все потеряно, я сдаюсь“.

— Не так. Трудно сказать, двадцать второго или двадцать третьего это было, такое время, когда сливался один день с другим. „Я сдаюсь“ — таких слов я не слышал. И считаю их маловероятными»[86].

Действительно, воспоминание Молотова относится ко времени их с Берией визита на сталинскую дачу в ночь с

29 на 30 июня 1941 года, и Молотов прямо подтверждает, что никаких отказов Сталина от власти он не слышал. А поскольку он, в отличие от Хрущева, на пересказе якобы слов Берии которым И. Куртуков строит доказательства того, что Сталин все-таки от власти отрекался, был очевидцем, его свидетельство будет, во всяком случае, не хуже. А скорее всего, основательнее.

Свою работу И. Куртуков подытоживает так:

«Утром и днем 29 июня 1941 г. Сталин работал: подписал некоторые документы и посетил Наркомат обороны, узнав там удручающие новости.

Вечером 29 июня 1941 г. после посещения Наркомата Сталин, Молотов, Берия и другие отправляются на Ближнюю дачу, в Кунцево, где генсек и сделал историческое заявление, что „мы все просрали“ и что он уходит от власти.