Собрание сочинений. Том 1 - Константин Симонов

Но я никому не поверю:

Он должен еще воевать,

Он должен в своем Будапеште

До смерти еще побывать.

Пока еще в небе испанском

Германские птицы видны,

Не верьте: ни письма, ни слухи

О смерти его неверны.

Он жив. Он сейчас под Уэской.

Солдаты усталые спят.

Над ним арагонские лавры

Тяжелой листвой шелестят.

И кажется вдруг генералу,

Что это зеленой листвой

Родные венгерские липы

Шумят над его головой.

1937

Как будто мы уже в походе,

Военным шагом, как и я,

По многим улицам проходят

Мои ближайшие друзья;

Не те, с которыми зубрили

За партой первые азы,

Не те, с которыми мы брили

Едва заметные усы.

Мы с ними не пивали чая,

Хлеб не делили пополам,

Они, меня не замечая,

Идут по собственным делам.

Но будет день - и по разверстке

В окоп мы рядом попадем,

Поделим хлеб и на завертку

Углы от писем оторвем.

Пустой консервною жестянкой

Воды для друга зачерпнем

И запасной его портянкой

Больную ногу подвернем.

Под Кенигсбергом на рассвете

Мы будем ранены вдвоем,

Отбудем месяц в лазарете,

И выживем, и в бой пойдем.

Святая ярость наступленья,

Боев жестокая страда

Завяжут наше поколенье

В железный узел, навсегда.

1938

Когда садишься в дальний поезд

И едешь на год или три,

О будущем не беспокоясь,

Вещей ненужных не бери.

Возьми рубашек на две смены,

Расческу, мыло, порошок,

И если чемодан не полон,

То это даже хорошо.

Чтоб он, набитый кладью вздорной,

Не отдувался, не гудел.

Чтоб он, как ты, дышал просторно

И с полки весело глядел.

Нам всем, как хлеб, нужна привычка

Других без плача провожать,

И весело самим прощаться,

И с легким сердцем уезжать.

Как много чемодан потертый может

Сказать нам о хозяине своем,

Где он бывал и как им век свой прожит,

Тяжел он или легок на подъем!

Мы в юности отправились в дорогу,

Наш чемодан едва набит на треть,

Но стоит нам немного постареть,

Он начинает пухнуть понемногу.

Его мы все нежнее бережем,

Мы обрастаем и вторым и третьим,

В окно давно уж некогда смотреть нам,

Нам только б уследить за багажом.

Свистят столбы, летят года и даты.

Чужие лица, с бляхой на груди,

Кряхтя, за нами тащат позади

Наш скарб, так мало весивший когда-то.

Всегда назад столбы летят в окне.

Ты можешь уезжать и возвращаться,

Они опять по той же стороне

К нам в прошлое обратно будут мчаться.

Я в детстве мог часами напролет

Смотреть, как телеграммы пролетают:

Телеграфист их в трубочку скатает,

На провод их наденет и пошлет.

В холодный тамбур выйдя нараспашку.

Я и теперь, смотря на провода,

Слежу, как пролетает иногда

Закрученная в трубочку бумажка.

- Какой вам номер дать? - Не все ль равно,

Мне нужно в этом зимнем городке -

Чтоб спать - тюфяк, чтобы дышать - окно,

И ключ, чтоб забывать его в замке.

Я в комнате, где вот уж сколько лет

Все оставляют мелкие следы:

Кто прошлогодний проездной билет,

Кто горстку пепла, кто стакан воды.

Я сам приехал, я сюда не зван.

Здесь полотенце, скрученное в жгут,

И зыбкий стол, и вытертый диван

Наверняка меня переживут.

Но все-таки, пока я здесь жилец,

Я сдвину шкаф, поставлю стол углом

И даже дыма несколько колец

Для красоты развешу над столом.

А если без особого труда

Удастся просьбу выполнить мою, -

Пусть за окном натянут провода,

На каждый посадив по воробью.

- Что ты затосковал?

- Она ушла.

- Кто?

- Женщина.

И не вернется,

Не сядет рядом у стола,

Не разольет нам чай, не улыбнется;

Пока не отыщу ее следа -

Ни есть, ни пить спокойно не смогу я...

- Брось тосковать!

Что за беда?

Поищем -

И найдем другую.

............................................

- Что ты затосковал?

- Она ушла!

- Кто?

- Муза.

Все сидела рядом.

И вдруг ушла и даже не могла

Предупредить хоть словом или взглядом.

Что ни пишу с тех пор - все бестолочь, вода,

Чернильные расплывшиеся пятна...

- Брось тосковать!

Что за беда?

Догоним, приведем обратно.

......................................................

- Что ты затосковал?

- Да так...

Вот фотография прибита косо.

Дождь на дворе,

Забыл купить табак,

Обшарил стол - нигде ни папиросы.

Ни день, ни ночь -

Какой-то средний час.

И скучно, и не знаешь, что такое...

- Ну что ж, тоскуй.

На этот раз

Ты пойман настоящею тоскою...

Есть у каждого вагона

Свой тоннаж и габарит,

И таблица непреклонно

Нам об этом говорит.

Но в какие габариты

Влезет этот груз людской,

Если, заспаны, небриты,

Люди едут день-деньской?

Без усушки, баз утруски

Проезжают города,

Море чаю пьют по-русски,

Стопку водки иногда.

Много ездив по отчизне,

Мы вагоном дорожим,

Он в пути, подобно жизни,

Бесконечно растяжим.

Вот ты влез на третью полку

И забился в уголок,

Там, где ехал втихомолку

Слезший ночью старичок;

Коренное населенье

Проявляет к тем, кто влез, -

К молодому пополненью -

Свой законный интерес,

А попутно с этим, если

Были люди хороши,

Тех, кто ехали и слезли,

Вспоминают от души.

Ты знакомишься случайно,

Поделившись табаком,

У соседа просишь чайник

И бежишь за кипятком.

Ты чужих детей качаешь,

Книжки почитать даешь,

Ты и сам не замечаешь,

Как в дороге устаешь.

Люди сходят понемногу,

Сходят каждый перегон,

Но, меняясь всю дорогу,

Не пустеет твой вагон.

Ты давно уже не знаешь,

Сколько лет в пути прожил,

И соседей вспоминаешь,

Как заправский старожил.

День темнеет. Дело к ночи.

Скоро - тот кусок пути,

Где без лишних проволочек

Предстоит тебе сойти.

Что ж, возьми пожитки в руки,

По возможности без слез,

Слушай, высадившись, стуки

Убегающих колес.

И надейся, что в вагоне

Целых пять минут подряд

На дорожном лексиконе

О тебе поговорят.

Что, проездивший полвека,

Непоседа и транжир,

Все ж хорошим человеком

Был сошедший пассажир.

Я наконец приехал на Кавказ,

И моему неопытному взору

В далекой дымке в первый раз

Видны сто раз описанные горы.

Но где я раньше видел эти две

Под самым небом сросшихся вершины,

Седины льдов на старой голове,

И тень лесов, и ледников плешины?

Я твердо помню - та же крутизна,

И те же льды, и так же снег не тает.

И разве только черного пятна

Посередине где-то не хватает.

Все те места, где я бывал, где рос,

Я в памяти перебираю робко...

И вдруг, соскучившись без папирос,

Берусь за папиросную коробку,

Так вот оно, пятно! На фоне синих гор,

Пришпорив так, что не угнаться,

На черном скакуне во весь опор

Летит джигит за три пятнадцать.

Как жаль, что часто память в нас живет

Не о дорогах, тропах, полустанках,

А о наклейках минеральных вод,

О марках вин и о консервных банках...

Он, мельком оглядев свою каморку,

Создаст командировочный уют.

На стол положит старую "Вечерку",

На ней и чай, а то и водку пьют.

Открыв свой чемоданчик из клеенки,

Пришпилит кнопкой посреди стены

Большую фотографию ребенка

И маленькую карточку жены.

Не замечая местную природу,

Скупой на внеслужебные слова,

Не хныча, проживет он здесь полгода,

А если надо, так и год и два.