Игры современников - Кэндзабуро Оэ

Мы с ней свернули с широкой улицы Инсургентов в темный переулок и вошли в дешевый отель, явно облюбованный проститутками. Пока Рейчел принимала душ, они, ведя за собой «клиентов», трижды врывались к нам, хотя я старательно запирал дверь нашего номера, в который можно было попасть прямо из холла; и каждый раз из открытой ванной комнаты, сверкая розовым телом, высовывалась Рейчел и, как обиженный ребенок, кричала на них по-испански. На проституток ее крики не производили никакого впечатления – вдоволь насмотревшись на полуголого, в одной рубахе, японца, со скучающим видом возлежащего на кровати, они удалялись. Я каждый раз удостоверялся, что дверь на запоре, но все равно полной уверенности у меня не было, и потому я, поглядывая на свое отражение в огромном зеркале на стене, лишь ухмылялся, опьяненный текилой. Все это время сквозь шум воды из ванной доносился мелодичный голос Рейчел: ее испанский язык звучал так, будто она о чем-то скорбит, на что-то жалуется, но мне кажется, сестренка, она обращалась не ко мне, а к своему прежнему другу, который обрек ее на одинокую жизнь университетского стажера на чужбине. Наконец я встал с кровати, чтобы посмотреть, почему Рейчел так долго не выходит из ванной, – она тщательно мылась, направив струю душа, от которой шел слабый пар, в промежность, «Онанизмом занимаешься?» – спросил я, усмехнувшись, хотя не сомневался, что именно этим она и занималась. Меня она, видно, оставила на закуску.

Тело у Рейчел было малоприятным. Кожа в пупырышках. Я пишу, сестренка, о ее теле и мысленно сравниваю его с твоим, таким совершенным, с твоими маслянисто сверкающими ягодицами. Я не осрамился перед ней только потому, сестренка, что мысленно представлял себе, как ты стоишь обнаженная у окна и смотришь на реку, бегущую по дну долины, на горный склон, а я будто выглядываю из-за твоей спины, и мне это очень приятно...

Я не услышал от Рейчел вздоха сожаления, вздоха разочарования – она лишь целовала меня, без конца повторяя: хапонес, хапонес[15]. А я, полузадушенный ее могучими объятиями, думал со страхом: какими глазами посмотрю я завтра утром на эту огромную женщину, проснувшись с ней в одной постели? – и этот страх я воспринимал как наказание за равнодушие к Рейчел.

Наконец я заснул, видел сон и проснулся оттого, что он лишил меня покоя. Чтобы Рейчел, которая лежала неподвижно и, как мне казалось, даже притворялась спящей, не догадалась, что я проснулся, я, стараясь не шелохнуться, шаг за шагом возвращался к отлетевшему сну. Я пытался восстановить увиденное, уловить его смысл, но в моей еще затуманенной после текилы голове всплывало лишь тяжелое чувство, вызванное странной картиной – аэропорт Ханэда, наводненный солдатами китайской армии, и все сильнее угнетавшее меня чувство отчаяния, вызванное запретом говорить на родном языке. А не может ли такое случиться на самом деле? Ведь будущее тогда беспросветно, в отчаянии думал я, содрогаясь в душе. Мысль эта тяжелым камнем легла на сердце. Это отчаяние соседствовало со страхом перед выстроившимися шеренгами солдат китайской армии в форме цвета хаки.

Я стал снова погружаться в сон, но, заснув, тут же пробудился. Словно засыпал только ради еще одного, нового сна. Я и в самом деле увидел сон, необычно ясный. Он возвращал меня в детство, в годы американской оккупации, которую мы, сестренка, пережили наяву. По префектуральной дороге, направляясь в нашу долину, ехал джип оккупантов. Люди нашего края собрались у узкого прохода, ведущего в долину, – как раз в том месте, где оставались обломки огромных скал и глыб черной окаменевшей земли, взорванных созидателями. Они собрались там, привлеченные слухами, распространившимися среди жителей долины и горного поселка – «поселковых» (открыто их так не называли, но притесняли с незапамятных времен). Рядом с ними стояли дед Апо и дед Пери, хотя в действительности к моменту окончания войны их уже не было в деревне. Они вызвались переводить солдатам оккупационных войск то, что будут говорить «поселковые». Американцы вселяли в мою душу – во сне я еще был ребенком – ужас...

Начну, сестренка, с того, что снова напомню тебе о деде Апо и Деде Пери, к которым мы питали искреннюю симпатию. Это были специалисты по небесной механике, эвакуированные к нам во время войны. Им было не больше сорока, но мы называли этих двух ученых-близнецов с большими залысинами на лбу и носами, похожими на клюв бородача, дедом Апо и дедом Пери. Они сами назвали себя так, распределив между собой роли в спектакле, устроенном ими для деревенских ребятишек, чтобы объяснить, по какой орбите вращается Луна. Один из них был самой близкой точкой этой орбиты – перигеем, другой – наиболее удаленной, апогеем. Отсюда и пошло – дед Апо и дед Пери.

Дед Апо и дед Пери – во всяком случае, до того, как их увезли жандармы, – были свободны в своей деятельности, в которую местные власти на уровне директора деревенской школы или начальника полиции в соседнем городке не могли вмешиваться. Они не столько занимались исследованиями в области небесной механики, что было их специальностью, сколько с большим рвением организовывали разные игры для детей долины и горного поселка. Во время занятий, запертые в школе, дети из окон часто наблюдали, как дед Пери и дед Апо, томясь от безделья, бродят по редкому лесу на склоне горы, возвышающейся сразу же за школой. Даже издали было видно, как они – лицом и телом точно два слепка с одной формы, – расхаживая взад и вперед, с пеной у рта ожесточенно спорят.

Какие неприятности вынудили деда Пери и деда Апо оставить свою лабораторию в Токийском университете и переехать в нашу деревню? Взрослые высказывали об этом самые невероятные предположения, а дети подхватывали и разносили их повсюду. Дед Пери и дед Апо, обладая глубокими знаниями в области небесной механики, должны были якобы рассчитать траекторию баллистических ракет, способных пересечь Тихий океан. Именно с этой целью их, дескать, и эвакуировали в далекую горную деревушку. Теперь в этой деревушке, безопасной с точки зрения воздушных налетов, они день и ночь составляют расчеты траекторий для баллистических ракет, способных пересечь Тихий океан. Даже когда, утомившись от занятий, специалисты по небесной механике выходят из дому, они продолжают обсуждать нынешнее состояние, и перспективы своей работы...

О деде Апо и деде Пери мы с тобой, сестренка, знали такое, что остальным было неведомо. Посредине рабочей комнаты деда Пери и деда Апо в доме, который они снимали в нашей деревне, стояли один против другого два стола, но на них не было ни одного листка бумаги с цифрами и расчетами. Лежала обыкновенная бумага, либо писчая, либо рисовальная, и специалисты по небесной механике для нас, деревенских детей, изготовляли из нее книжки-картинки. Помнишь, сестренка, одну из таких книжек, озаглавленную «Загадочное лесное Чудо»?

Черновики этой книжки вместе с какими-то документами изъяли жандармы как вещественное доказательство в тот день, когда увезли деда Пери и деда Апо. Однако, сестренка, мы ведь знали, о чем говорилось в этой так и не появившейся на свет книжке-картинке. Выслушав пояснения деда Пери и деда Апо о том, что предполагалось описать и изобразить, мы по их просьбе пересказывали содержание по-детски, да еще и на нашем диалекте. Среди сюжетов в этой книжке были, например, такие, где на основе теории относительности выдвигалась идея о конечности Вселенной. Однако, сестренка, мы не опасались, что эта тема слишком сложна для нас. Дело в том, что дед Пери и дед Апо не требовали, чтобы мы повторяли содержание рассказанного ими с абсолютной точностью. Они даже радовались, что наш пересказ сделан свободно, своими словами, даже с ошибками.

Однажды утром в лесу на болоте, там, где сквозь кроны деревьев проглядывало небо, жители горного поселка нашли Нечто. Оно лежало на палой листве и блестело на солнце, как кокон паука. Этот кокон был странным, необычным. Он обладал способностью воспринимать человеческую речь. Вот уж поистине загадочное живое существо! Причем фиксированной формы оно не имело и беспрерывно меняло свои очертания. Прослушав рассказ о нем деда Пери и деда Апо, мы в своем пересказе нашли для него определение, которое очень их обрадовало. Нечто напоминало воду.

Нечто, названное, естественно, Чудом, оказалось существом, прибывшим с какой-то другой планеты. Людей охватила паника. Ведь неизвестно, сколь пагубным для человека может оказаться контакт с этим. А если Чудо попадется на глаза жителям других мест, удержать их от враждебных действий по отношению к непонятному, аморфному существу не удастся. И это в конце концов приведет к войне с неведомым миром, отправившим Чудо на нашу планету.

Люди, обнаружившие в лесу Чудо, стали рассказывать этому непонятному, аморфному существу, способному воспринимать человеческую речь, о Земле. Пользуясь самыми обыденными словами – словами из детского лексикона, – они рассказывали ему обо всем, что известно человечеству: начиная с огромной Вселенной и кончая крохотным атомом. Они пытались с помощью слов превратить это беспрестанно менявшее очертания Нечто в разумное существо...