Невидимые города - Итало Кальвино

Чем груды эти выше, тем возможнее обвал: достаточно какой-нибудь консервной банке, старой шине или бутылке, выскользнувшей из плетенки, покатиться в сторону Леонии — и лавина непарных башмаков, календарей минувших лет, засушенных цветов накроет город его прошлым, которое он тщетно пытался оттолкнуть, в соединении с прошлым наконец очистившихся сопредельных городов, и этот катаклизм сравняет отвратительные горные цепи, уничтожит все следы большого города, без устали менявшего наряды. В ближних городах уже готовят катки, чтоб разровнять поверхность, присоединить се к своим владениям и, тем самым расширив собственные территории, подальше отодвинуть новые помойки.

...

ПОЛО: —...Может быть, эти террасы выходят лишь на озеро нашей памяти...

КУБЛАЙ: —...и как бы далеко ни заводили нас наши многотрудные судьбы полководцев и негоциантов, оба мы храним в себе эти безмолвие и полумрак, эту беседу, прерываемую паузами, этот всегда неизменный вечер.

ПОЛО: — А может быть, наоборот: те, кто не жалеет усилий в биваках и портах, лишь потому и существуют, что мы думаем о них, застыв здесь за бамбуковой оградой.

КУБЛАЙ: — И нету ни усталости, ни ран, ни криков, ни зловония — лишь этот куст азалии.

ПОЛО: — И носильщики, каменотесы, мусорщики, чистящие цыплячьи потроха кухарки, склоненные над камнями прачки, матери семейств, помешивающие рис, кормя младенцев грудью, потому и существуют, что мы думаем о них.

КУБЛАЙ: — По правде говоря, я никогда о них не думаю.

ПОЛО: — Тогда их и не существует.

КУБЛАЙ: — Нет, такое предположение нам не подходит. Ведь без них мы никогда бы не могли вот так покачиваться в гамаках.

ПОЛО: — Что ж, отвергаем его. Тогда, наверное, наоборот: эти люди есть, а нас не существует.

КУБЛАЙ: — Мы доказали: если бы мы были, нас бы не было.

ПОЛО: — Подтверждение налицо.

VIII

...

Вокруг ханского трона расстилается майоликовый пол. Марко Поло, бессловесный информатор, раскладывал на нем образчики товаров, привезенных из поездок к рубежам империи,— кокосовый орех, шлем, раковину, веер. Размещая их в том или ином порядке на белых и черных плитках и передвигая рассчитанными жестами, посланец старался рассказать монарху об испытаниях, выпавших ему в пути, о состоянии империи, о привилегиях столиц ее провинций.

Кублай, хороший шахматист, следя за действиями Марко Поло, заметил, что определенные предметы обуславливали или исключали близость других и перемещались в определенных направлениях. Пренебрегая внешним разнообразием предметов одного и того же рода, он примечал расположение каждого из видов по отношению к другим на клетчатом полу. И думал: «Если каждый город напоминает шахматную партию, то в день, когда постигну правила игры, я стану наконец властителем своей империи, хоть мне и не увидеть всех ее городов».

По сути дела, для рассказа о городах его империи купцу не требовалось столько разных безделушек — довольно было б шахматной доски и некоторого число фигур. Каждой фигуре он мог бы придавать различные, сообразно случаю, значения: конь, к примеру, мог изображать настоящего коня и вереницу экипажей, конную статую и армию на марше, королева же — и даму, вышедшую на балкон, и айвовое дерево, и церковь с куполом, увенчивающимся шпилем, и фонтан.

Вернувшись из последнего посольства, Марко застал Хана за шахматной доской. Тот жестом пригласил венецианца сесть и описать те города, где побывал он, с помощью одних лишь шахматных фигур. Купец не растерялся. Шахматы у Хана были крупные, из полированной слоновой кости; расставляя на доске грозно возвышавшиеся башни-туры и трепетных коней, сгоняя в стаи пешки, прокладывая прямые и наклонные аллеи, сообразные движению королевы, воссоздавал венецианец улицы и площади освещенных лунным светом черно-белых городов.

Смотря на эти схематичные пейзажи, Кублай думал о невидимом порядке, который управляет городами, о тех правилах, которым подчиняется их зарождение, развитие, процветание, сезонные изменения, угасание и упадок. Порой ему казалось, что за бесконечными несообразностями и различиями вот-вот откроется исполненная гармонии логичная система, но ни одна модель не шла в сравнение с шахматной игрой. Возможно, чем ломать венецианцу голову, воссоздавая со скудной помощью фигур картины, обреченные на забвение, лучше бы они сыграли по всем правилам шахматную партию, рассматривая каждое последующее положение на доске как одну из множества то возникающих, то распадающихся в рамках системы форм.

Теперь Кублаю уже не было необходимости посылать купца в далекие края — он заставлял его играть с собою бесконечные шахматные партии. Знание империи таилось в том рисунке, который образовывали угловатые скачки коня, диагональные просеки, возникшие в результате вторжения слона, осторожные шаркающие шажочки короля и скромной пешки, неумолимые альтернативы шахматной игры.

Великий Хан хотел бы весь отдаться ей, но от него ускользал теперь ее конечный смысл. Цель каждой партии — выигрыш или проигрыш, но чего? Какова здесь истинная ставка ? Когда победитель, ставя мат, сбрасывает короля, открывается квадратик — черный или белый. Сведя свои завоевания к абстракции, чтоб доискаться до их сути, Хан обнаружил, что последнее, решающее, скрывавшееся за обманчивыми оболочками многообразных ценностей империи,— просто кусочек струганого дерева — ничто...

Города и имена. 5.

Ирену ты увидишь, встав у самого края плоскогорья в час, когда зажгутся огоньки, если прозрачный воздух позволит рассмотреть мерцающую внизу розу города, увидеть, где он густо рассыпает лепестками окна, где — в закоулках — разрежает эти россыпи, где скучивает темные пятна парков, где возносит башни с сигнальными огнями; а если вечер выдался туманный, то размытое свечение в низине выглядит как губка, разбухшая от молока.

Бродящие по плоскогорью путешественники, пастухи, перегоняющие скот, отшельники, собирающие цикорий, птицеловы, проверяющие сети,— все смотрят вниз и рассуждают об Ирене. Ветер иногда доносит до них бой турецких барабанов, звуки труб и трескотню хлопушек на фоне праздничной иллюминации, а иногда — разрывы картечи или взрыв порохового склада в небе, желтом от пожаров, разожженных гражданскою войной. Наверху гадают, что же происходит в городе, раздумывают, хорошо иль плохо было б оказаться этим вечером в Ирене. Нельзя сказать, что кто-то собирается вниз, да если и хотели бы — дороги, что ведут в долину, никуда не годны, но Ирена как магнит притягивает взгляды тех, кто наверху.

Кублай-хан ждет, чтоб Марко рассказал, как выглядит Ирена изнутри. Но это невозможно: что представляет собой город, с плоскогорья именуемый Иреной, Марко так и не узнал, но, впрочем, это и не важно, тот, кто там окажется, увидит не ее, Ирена — название города, который виден издали; если же смотреть вблизи, он будет называться по-иному.

Для тех, кто миновал его не заезжая, и для тех, кто им пленен и выбраться не может, город разный; он один, когда ты приезжаешь туда впервые, и другой, когда ты покидаешь его, чтобы больше не вернуться, и каждый из двух городов заслуживает своего названия; возможно, я уже описывал Ирену под другими именами; возможно, я о ней одной и говорил.

Города и мертвые, 4.

Что отличает Арджию от прочих городов, так это то, что вместо воздуха в ней грунт. Все улицы — подземные, все комнаты забиты глиной до самых потолков, на лестницах лежат другие, перевернутые лестницы, над крышами нависли вместо облаков скалистые породы. Могут ли жители бродить по городу, расширяя ходы, прорытые червями, и проделанные корнями щели, неизвестно: наверное, тела, измученные влажностью, лежат пластом, тем более что вокруг кромешный мрак.

Сверху Арджии не видно. Остается только верить тем, кто уверяет: «Она там»,— места вокруг пустынные. Ночью, приложив ухо к земле, порой услышишь: где-то хлопнули дверьми.

Города и небо. 3.

Приехав в Феклу, мало что увидишь за дощатыми заборами, строительными лесами, защитными полотнищами, металлической арматурой, деревянными мостками на канатах или подмостями, приставными лестницами, кОзлами. На вопрос: «А почему так долго строят Феклу?» — жители, не прекращая поднимать бадейки, опускать отвесы и махать вверх-вниз малярными кистями, отвечают: «Чтобы она не стала разрушаться». И на вопрос, боятся ли они, что, только будут убраны леса, город начнет разваливаться и рассыплется на части, торопливо добавляют шепотом: «Не только город».