Дмитрий Донской - Борисов Николай Сергеевич

Ближайшим сотрудником святителя в этом деле стал «великий старец» — игумен Сергий Радонежский.

Из чумного бреда и смрада мертвых деревень, из греха и покаяния, из безысходности и надежды рождались Московское государство и его историческое оправдание — Святая Русь.

Глава 6

СЛИШКОМ ДОБРОЕ СЕРДЦЕ

Отцы ели кислый виноград, а у детей на зубах оскомина.

Традиция была одним из устоев русского Средневековья. Цель жизни человека состояла в том, чтобы следовать заветам отцов и дедов. Князь Дмитрий сравнивал свои дела с делами отца — Ивана Красного. Но что мы знаем о его отце? Практически ничего.

Для огромного большинства людей история представляется своего рода кукольным театром, где образы действующих лиц очерчены резко и узнаваемо. В этом театре отцу Дмитрия Донского московскому князю Ивану Ивановичу досталась далеко не героическая роль. Он предстает перед потомками в образе человека доброго и кроткого, но недалекого, а в качестве правителя — полного ничтожества.

Заслужил ли отец Дмитрия свою неприглядную роль или это всего лишь проигрышный билет, который по ходу пьесы всё равно должен был кому-то достаться? Вот вопрос, над которым стоит поразмыслить, если мы хотим понять главного героя нашей книги — самого князя Дмитрия Ивановича.

Взгляд Карамзина

В источниках не сохранилось практически никаких сведений о семейной жизни князя Ивана Красного. О его способностях как правителя можно судить только по результатам его правления для Москвы и для Руси. Но и результаты эти не вполне очевидны.

Карамзин представил Ивана как человека «тихого, миролюбивого и слабого» (166, 530). Понятно, что такие качества становятся пороками для человека, наделенного верховной властью. Вечная тема трагической несовместимости власти и морали красной нитью проходит через всю «Историю» Карамзина. Рассказывая о правлении Ивана Красного, историк высказывает суждение в духе Макиавелли — одного из самых любимых своих авторов: «Время государей тихих редко бывает спокойно: ибо мягкосердечие их имеет вид слабости, благоприятной для внешних врагов и мятежников внутренних» (166, 530).

Согласно Карамзину, добросердечие Ивана становится причиной всех несчастий его княжения. «Кроткий Иоанн уклонился от войны с Олегом…» А между тем рязанский князь захватил значительную часть Московского княжества. «Даже церковь российская в Иоанново время представляла зрелище неустройства и соблазна для христиан верных…»

Образ «кроткого» и «дремлющего» князя Ивана, созданный золотым пером Карамзина, остался жить в отечественной историографии.

Доказательствами предполагаемой «слабости» Ивана Красного были для Карамзина два обстоятельства. Первое — характеристика Ивана в кратком сообщении Никоновской летописи о его кончине.

«В лето 6867 (1359). Преставися благоверный, и христолюбивый, и кроткий, и тихий, и милостивый князь велики Иван Иванович во иноцех и в схиме…» (41, 230).

Однако очевидно, что стереотипный набор христианских добродетелей князя — не более чем дань литературному этикету. Не подтвержденные другими источниками, они выглядят столь же схематично, сколь и житийные добродетели святых. Примечательно, что почти такую же характеристику дает летописец и свергнутому с престола ордынскому хану Хидырю. «И убиен бысть царь Хидырь, тихий и кроткий и смиренный» (41, 233). А между тем это был отъявленный головорез, пришедший к власти по трупам своих врагов.

Другим свидетельством «слабости» Ивана Красного, его несостоятельности как правителя Карамзин считал таинственное убийство московского боярина Алексея Петровича, о котором Рогожский летописец сообщает под 6864 (1356) годом. Историк украшает это происшествие витиеватой словесной рамкой. «В самой тихой Москве, не знакомой с бурями гражданского своевольства, открылось дерзкое злодеяние, и дремлющее правительство оставило виновников под завесою тайны…» (166, 532).

Присмотримся внимательнее к описанию этого события в летописях. Начнем с первичного по времени рассказа Рогожского летописца, восходящего к тексту общерусского летописного свода рубежа XIV–XV веков.

«Тое же зимы (1356/57) на Москве вложишеть дьявол межи бояр зависть и непокорьство, дьяволим научением и завистью убьен бысть Алексии Петрович[ь] тысятьскии месяца февраля в 3 день, на память святаго отца Семеона Богоприемьца и Аяны пророчици, в то время егда заутренюю благовестять, убиение же его дивно некако и незнаемо, аки ни от ко[го]же, никимь же, токмо обретеся лежа на площади. Неции же рекоша, яко втаю свет сотвориша и ков коваша на нь и тако всех общею думою, да яко же Андреи Боголюбыи от Кучькович, тако и сии от своеа дружины пострада. Тое же зимы по последьнему пути болшии бояре Московьскые того ради убийства отъехаша на Рязань с женами и з детьми» (43, 65).

Никоновская летопись дает вольный пересказ известия Рогожского летописца (точнее, его протографа — московского свода начала XV века), прибавляя только одну подробность. После фразы о том, что боярин был убит, «якоже князь велики Андрей Боголюбский от Кучковичев», составитель Никоновской летописи продолжает: «И бысть мятеж велий на Москве того ради убийства» (41, 229). Однако эту подробность можно объяснить и как реальное событие, и как продолжение литературно-исторической параллели. В Повести об убиении Андрея Боголюбского ярко рассказано о беспорядках во Владимирской земле после гибели «самовластца» (33, 592). И в жизни, и в ее литературном отражении после убийства правителя наступал краткий период безвластия и разгула городской черни, всегда готовой к погромам и грабежам.

Безусловно, убийство тысяцкого вызвало в Москве немалое волнение. Однако власти сохраняли контроль над ситуацией. До погромов и убийств предполагаемых виновников гибели тысяцкого дело не дошло. Примечательно, что бояре, на которых пало подозрение в убийстве (или которые опасались разделить участь своего убитого приятеля), вынуждены были покинуть Москву только около двух месяцев спустя, «по последнему пути». Их отъезд «с женами и с детьми» не был бегством, а скорее публичной реализацией законного права вольного человека на смену сюзерена. Такой отъезд мог быть осуществлен только в присутствии князя, который обязан был исполнить свое обязательство не препятствовать переезду служивших ему вольных людей в другое княжество.

Очевидно, князь Иван Иванович во время гибели тысяцкого находился в Орде. Скорый гонец, передвигаясь от яма к яму, мог преодолеть расстояние от Москвы до Сарая по зимнему пути примерно за три недели. Узнав неприятную новость, князь Иван поспешил с возвращением в Москву. На сборы и улаживание ордынских дел ушло не менее недели. Две-три недели заняла обратная дорога. В итоге князь Иван вернулся в Москву где-то в конце марта. Рассмотрев дело, он вынес вердикт, содержание которого мы не знаем, но следствием которого стал торжественный отъезд московских бояр в Рязань. Подготовка к отъезду заняла у бояр не менее недели. В итоге они выехали из Москвы в точном соответствии с летописным известием — «по последнему пути».

Таким образом, в этой истории князь Иван как правитель выглядит вполне достойно. Он принимает решения и сохраняет контроль над ситуацией. Никаких оснований упрекнуть его в «слабости» источники не дают.

Тело на площади

И всё же убийство тысяцкого остается одним из самых загадочных событий в истории ранней Москвы. Загадочна уже сама титаническая фигура Алексея Петровича Хвоста Босоволокова. Доверенное лицо Семена Гордого, исполнившее почетную и ответственную миссию по сватовству и сопровождению из Твери в Москву невесты великого князя… Боярин, для борьбы с которым потребовались общие усилия трех московских князей… Крепкий хозяин, восставший из пепла великокняжеской опалы с конфискацией имущества…