Табу для мажора - Злата Романова

– Я…

– Фед, не уступишь мне следующий танец? – прерывает нас голос Олега, который потерял где-то Варю и теперь стоит рядом, в ожидании протягивая ко мне руку.

Несмотря на вежливый голос, взгляд Ларцева говорит о желании убить, что только веселит Дубова, ведь он добился своего.

– Забирай, – как мешок с картошкой, вталкивает он меня в объятия Олега и развернувшись, ленивой походкой направляется к группе молодых девушек.

– Как же он меня бесит! – выдыхает Олег, прослеживая кончиками пальцев линию моего позвоночника.

– Держи свои лапки при себе, – ядовито осекаю его я, отстраняясь. – И вообще, хватит с меня танцев. Пойдем, найдем тут что-нибудь покрепче шампанского.

– А вот это мне нравится! – с предвкушением оскаливается наивный Ларцев, наверняка воображая, что, споив меня, ему что-то перепадет.

Мы идем к бару и берем себе виски. Я, впрочем, крепкие напитки не люблю и напиваться не планирую, но Дубов так меня выбесил, что хочется немного расслабиться и поднять себе настроение проверенным способом. Однако, не успеваю я сделать один маленький глоточек, как к нам подходит моя мама и фальшиво улыбаясь Олегу, берет меня за руку.

– Ваня, отойдем на минутку?

Я мысленно стону, пока она отводит меня в сторону дамской комнаты и останавливается только в безлюдном коридоре. Мама мрачная, как жнец. Даже венка на лбу пульсирует.

– Ваня, никаких крепких напитков на людях, – осуждающе говорит она. – Мы же это не раз обсуждали! Тебе не нужна репутация тусовщицы. Если бы это увидел твой отец, то…

– Мама, пожалуйста! Я так обычно не делаю, ты же знаешь. Могу я хоть раз позволить себе маленькую слабость? У меня нервы на пределе из-за…

– Мне плевать! Ты должна держать себя в руках на людях, Ваня! Никаких оправданий быть не может, так что просто контролируй свои эмоции и держи их внутри, пока не попадешь домой.

Спорить с ней бесполезно и я этого не хочу, так что решаю сдаться.

– Ладно. Извини меня, я буду лучше себя контролировать.

– Вот так-то, – довольно улыбается она, сжимая мою руку. – Ну все тогда, возвращаемся к гостям.

– Ты иди, я схожу, поправлю помаду.

Она уходит с чувством выполненного долга, а я беру себе пару минут на передышку, но Дубов, чертов Дубов, не был бы собой, если бы не испортил мне этот вечер еще раз. Ради Бога, да я даже двадцати минут не пробыла без его раздражающей рожи перед глазами, как он снова нашел меня!

Глава 7

– Что тебе нужно? – злобно спрашиваю у него, мечтая стереть это дурацкое выражение самодовольства с его лица.

– Что мне нужно – я получу. Не беспокойся, – подмигивает придурок, подходя ко мне и останавливаясь на расстоянии двух шагов.

– Ладно, я ухожу. Тебя становится слишком много для одного вечера, – пытаюсь обойти его, но Дубов делает шаг вбок, перекрывая мне путь, и я нехотя поднимаю на него взгляд. – Ну серьезно, чего тебе?

– Ты ведь знаешь, что я ненавижу Ларцева, да? – серьезно спрашивает он, глядя на меня со странным напряжением.

– И что?

– А то, что я просто не могу упустить такой хороший шанс, – бормочет Дубов, резко хватая меня за талию и прижимая к себе.

Я шокировано открываю рот, уставившись на него во все глаза. Мои руки ложатся на широкую грудь в попытке оттолкнуть от себя этого большого шутника, но Фед тверд, как камень и не сдвигается ни на миллиметр.

– Отпусти, придурок! – шиплю на него, чувствуя, как внутри разливается тепло от нашей близости и злясь на себя за такую предательскую реакцию.

Обе его ладони распластаны на моей обнаженной спине, горячие, как ад, и по моей коже ползут мурашки, а дыхание учащается. Я смотрю в яркие глаза Феда Дубова и вижу в них собственную погибель, потому что чем ниже он наклоняется ко мне, трогая дыханием мои губы, тем неподвижнее я становлюсь, готовая обмякнуть и открыться. Не знаю, каким волшебным образом ему удается так воздействовать на меня, но близость к Феду всегда была моим криптонитом.

– Не сопротивляйся, – шепчет он мне в самые губы и не успеваю я переварить его слова, как его рот сминает мой в жестком поцелуе, от которого саднит губы, а из горла вырывается ужасный нуждающийся стон.

Черт, я тону… Меня никто и никогда не целовал настолько горячо и жадно. Открыв рот, я впускаю его язык, который вытворяет дикие вещи, устанавливая господство и подавляя меня самым сладким образом, а потом запускаю пальцы в его волосы, тяня за них, что вызывает у него возбужденный рык. Мы целуемся, как дикари – мокро, непристойно, глубоко, издавая звуки возбуждения, идущие из самого нутра, и умудряясь лапать друг друга так, словно завтра не наступит.

В моей голове не остается ни одной здравой мысли, пока я отдаюсь болезненному возбуждению, терзающему тело, пока подставляю грудь под его руки, которые находят и щипают за соски прямо через ткань платья, а я сама выгибаюсь и трусь о него, как кошка в течке, пытаясь найти контакт там, где болит и пульсирует больше всего. И только когда раздается звук разбитого стекла, я резко прихожу в себя и открыв затуманенные глаза, отталкиваю от себя Дубова, с ужасом глядя за его спину, где стоит Олег, выпучив на нас злющие глаза и даже умудрившийся раздавить бокал в руке, как какой-то герой фильма.

Ему хватает двух секунд, прежде чем окинуть меня взглядом, говорящим, что я шалава, и развернувшись, уйти, снова оставляя меня наедине с Федом, который смотрит чуть прищурившись, но явно очень довольный, несмотря на сбитое дыхание и натянутую ширинку. Это действует на меня, как ушат ледяной воды.

– Надеюсь, ты доволен произведенным впечатлением, – хмыкаю своим лучшим стервозным тоном, поправляя платье.

– Сойдет, – усмехается он.

В наших головах наверняка сейчас мелькают одинаковые мысли, потому что мы одним взглядом передаем то, что хотим сказать друг другу.

«Это ничего не значило. Так, спектакль, на который я поддалась. Это не настоящие эмоции и мы на самом деле не чувствуем никакого влечения».

– Советую тебе все же поправить помаду, – говорит Фед, прежде чем пройти мимо меня в мужской туалет.

Значит, он слышал мой разговор с мамой! А вот это уже унизительно, потому что меня отчитывали, как ребенка. Чувствуя, как горю, я захожу в дамскую комнату и в шоке смотрю на свое отражение в зеркале, потому что никогда в жизни я не выглядела такой возбужденной и растрепанной. А что до моей