Толстый – спаситель французской короны - Мария Некрасова

Несмотря на все это, замок восстановили, и вот он – продолжает радовать туристов и местных жителей.

Должно быть, этим рассказом Гидра пыталась утешить сердобольных туристов: дескать, не волнуйтесь, граждане, столько всего пережил Амбуаз – и королей, и рабочих, и членов парламента, – неужто каких-то вандалов не переживет? Тонкий был с ней согласен: конечно, врагов поймают, мебель починят. Но это не значит, что начинающий детектив Александр Уткин должен сидеть сложа руки!

У замка Амбуаз было интересно. Вместо одинокого призрака сновали репортеры с камерами и диктофонами. Они гонялись за упитанным мсье в сером костюме. Тонкий понял, что мсье, наверное, директор и эти с микрофонами уже достали его. Мсье метался туда-сюда вдоль каменных стен с флажками и рассеянно покрикивал:

– Убирайтесь, черт возьми!

Тут же возились рабочие, демонстрируя телекамерам пострадавшую мебель.

Изуродованный столик лежал, задрав к небу три ноги. Четвертую, отломанную, запаковали в полиэтилен и для надежности привязали к остальным, чтобы кто-нибудь не стащил такой ценный сувенир. Тонкий посмотрел на излом – фигня: склеить и заполировать, на час работы.

Вот кровать попортили на славу. Желтая обивка, изрезанная ножом, напоминала головной убор индейца: лохмотья и перья, едва скрепленные полоской ткани. Ветер обрывал и развешивал по кустам трепещущие лоскутки. Рабочие за ними гонялись, выкрикивая слова, которых Тонкий не нашел в разговорнике. Репортеры просили рабочих помолчать, а сами вещали что-то перед камерами, показывая на кровать. Смотрите, мол, уважаемые телезрители, двести лет назад на этой кровати спала королева такая-то, триста лет назад – король такой-то, но больше на ней никто не будет спать, потому что теперь это музейный экспонат, да к тому же испорченный вандалами.

Вокруг этого дурдома неспешно бродила парочка полицейских. Один заметил туристический автобус и махнул Гидре:

– Что вам нужно?

Гидра, святая простота, стала объяснять, что хочет провести толпу туристов на место преступления. Полицейский мотал головой, махал руками – в общем, не соглашался. Гидра настаивала, требовала менеджера, полицейский показывал на бегающего от репортеров мсье – дескать, менеджер занят.

Испорченные экспонаты тем временем унесли обратно в недра замка. Реставратор-то арестован! Значит, мебель решили спрятать в чуланчик, пока не найдут другого. Увидав, что снимать больше нечего, репортеры погрузились в машины и отправились восвояси. Директор остановился у куста с красивыми листиками и утер пот со лба. Полицейские кинулись к нему, долго шептались, потом позвали Гидру.

– Не пустят, – с надеждой в голосе заявила Ленка. Она все еще злилась, что ее подняли с постели ради каких-то там вандалов, и мечтала поскорее вернуться в номер и отоспаться.

– Пустят, – предположил Тонкий. – Мы же туристы. А туристам в музеях всегда рады, потому что больше туда никто не ходит.

Жозе-фу молчала. «Либо пустят, либо нет – третьего не дано», – прочел по ее глазам Тонкий.

Гидра с полицейскими еще поспорила и скоро вернулась, злая, но улыбающаяся, как положено гиду.

– На место преступления нас не пустят, – объявила она. – Но сейчас у нас по программе экскурсия по виноградникам Божоле с дегустацией вин. А в Амбуаз мы пойдем завтра на бал. К тому времени все будет готово.

Тонкий разочарованно вздохнул. К завтрашнему дню все ценные улики будут собраны французскими полицаями, все следы преступления заметены французскими уборщицами. Эх! И на фига, спрашивается, ему далась эта дегустация вин?! Взрослым – хоть какое-то утешение.

– Шур! Ух! Уйй! – стены гнезда сдвинулись, сжались в кулак, схватили Толстого, а потом поднялись в воздух, легко опустились. И закачались. Толстого тоже качало. Он выкопался из гнезда и огляделся. В полушаге от него лежала пачка новой бумаги и большой кусок пластмассы. А вокруг – темень. Пахло хозяином и стираной тряпкой. Толстый понял, что его вместе с гнездом посадили то ли в карман, то ли в сумку и теперь куда-то несут.

Несли долго. Толстый не возмущался, он привык, но все-таки считал, что имеет право иногда высунуться и посмотреть по сторонам. Видит он плохо, зато отлично слышит, и нюх у него что надо. Только высунул голову на свет, и стало все понятно. Он едет в сумке за спиной хозяина. Вокруг улица, потому что пахнет водой и большими не комнатными растениями. Но кто-то зачем-то вытащил на улицу кровать… Или они все-таки в квартире, просто там потоп и от этого цветы в горшках выросли до огромных размеров? Толстый решил вылезти разобраться.

– Шарк! – Коготки скользнули по хозяйской одежде, и верный крыс очутился на траве. Точно, улица. В человеческих норах трава не растет прямо на полу, так что сомнений не остается. Так, а зачем кровать? Толстый подбежал ближе. Кровать была что надо, большая, с подходящим количеством перьев и тряпочек. Жаль, что кто-то успел ее погрызть раньше Толстого. Грызуном от кровати не пахло. Толстый решил, что раз соперника-крыса здесь не было, то можно откусить тряпочку себе, не опасаясь будущих разборок.

Глава XIV

Дегустация компота

Тонкий ошибался насчет виноградников. Добирались туда не автобусом, а воздушным шаром. Гидра утверждала, что именно на таких летали французы, когда еще не было самолетов и вертолетов. Тонкий не верил, и Ленка тоже, потому что на шаре, на огромном белом куполе, как на рекламном щите в родном московском метро, по-русски было написано: «Парфюмерия Коти». Коти, конечно, был известным парфюмером и жил давно и во Франции. Но если бы он решил рекламировать свой парфюм на воздушных шарах, то хотя бы писал по-французски.

В остальном шар был ничего: огромная корзина, куда влезло полтора десятка туристов, одна Гидра и одна Фрёкен Бок, выглядела по-старинному. Из чего она там была сделана, бог ее знает, но сверху была замаскирована хитро сплетенными прутиками, как будто вся плетеная. По бортам висели тяжелые и пыльные мешки с песком и свешивались вниз туристы. Гидра их одергивала, чтобы не вывалились, а туристы все равно высовывались по пояс, чтобы посмотреть вниз, потому что было здорово. Тонкий с Ленкой тоже свесились. Жозе-фу, не утруждаясь нотациями «Что бывает с людьми, выпавшими из корзины воздушного шара», просто держала их сзади за штаны.

Летели невысоко – Тонкий различал рисунки на флажках замков и маленьких птичек на верхушках деревьев. Замки даже сверху не казались маленькими. Каждый был похож на целый микрорайон, где дома стоят вплотную. Башенки, избушки (только каменные), стены – все близко друг к другу, и вместе они – один замок. Луара, как положено реке, была просто голубой полоской, кое-где темной, кое-где прозрачной, так, что были видны большие камни на дне и темно-зеленые водоросли.

– Подлетаем! – крикнула Ленка и показала вдаль.

Они подлетали. Тонкий увидел какой-то низкорослый лес, а потом сообразил, что это виноградники. К виноградникам ехала игрушечная повозка с муравьями-людьми, запряженная парой лошадей. Лошади тоже казались игрушечными, и не только из-за размера. На них были весело раскрашенные попоны и пестрая упряжь, кажется, с кисточками.

Послышался тихий свист – шар снижался. Ленка завизжала, а свист усилился. Тонкий поковырялся в ухе – заложило.

Земля приближалась. Около леса-виноградника оказались вполне сносная посадочная площадка для шара и одинокий мсье, прыгавший и махавший руками. Тонкий понял, что это экскурсовод. Воздух свистел, шар снижался, мсье увеличивался. Уже различались черты его лица…

Сели. Все внутри Тонкого подступило к горлу, а затем плавно опустилось на место.

Экскурсовод оказался русским. Он резво подскочил к шару, сказал: «Здравствуйте», – и стал выволакивать туристов на твердую землю. Тонкий попытался перелезть сам, но у него не получилось. Сперва заехал Ленке в глаз ногой, потом, пытаясь удержаться, – локтем Жозефе под дых. Экскурсовод за это обозвал Тонкого засушенным Гераклом, а менее образованная Ленка – бегемотом. Жу-Жу никак не обозвала, а молча стала прожигать взглядом висящего на борту корзины воспитанника, пока тот не извинился.

К шару подъехала повозка, точно такая же, какую Тонкий видел с неба. Лошади и впрямь смахивали на игрушки. Темно-гнедые, с короткими хвостами, с украшениями в подстриженных гривах. На упряжи были кисточки, бахрома и еще куча всяких прибамбасов, которыми обычно украшают лошадей. Кучер с усами до подбородка приветственно махнул хлыстом:

– Салют!

Гидра кивнула в ответ и велела загружаться. Повозка оказалась не такой уж маленькой – все влезли, даже тучный экскурсовод.

Виноградники были так себе, хоть и занимали 22 700 гектаров, если верить экскурсоводу – это почти вдвое больше площади Парижа. Март, господа. Не то что виноград, а и листики-то еще толком не распустились, и кусты стояли полуголые, растопырив ветки, как костлявые старушечьи пальцы. Травка уже пробивалась, по ней скакали маленькие серые птички вроде московских воробьев. Они копались в земле крошечными лапками и что-то склевывали булавочными клювиками.