Сестры Шанель - Джудит Литтл

носили красные мундиры). Или это был «момент Луны». В Обазине монахини называли это проклятием, доказательством наших грехов и нечистоты, покаянием за предательство Евы в Эдемском саду.

– Это проклятие, – впервые согласилась с ними Габриэль. – Но это также означает, что здесь нам осталось недолго. Мы сможем уехать и жить, как хотим, стать теми, кем хотим.

Я знала, кем хочу быть, но никогда не думала о том, как именно я этого достигну. Героинь Декурселя обязательно ждал счастливый конец.

Для Эдриенн этот счастливый конец внезапно оказался под угрозой.

У нее появился поклонник, мсье Франсуа Кайо, деревенский нотариус из Варенна, маленького провинциального городка, куда она часто ездила навещать свою сестру Джулию. Он засыпал девушку любовными письмами, и Эдриенн читала их с величайшим огорчением.

– Он стар, а я молода, и если я думаю о нем, мое сердце не парит, мой пульс не учащается, – объяснила она мне и Габриэль однажды днем, когда мы прогуливались в маленьком парке перед пансионом. Подобные прогулки стали доступны нам только потому, что Эдриенн, любимица канонисс, была нашей тетей. В мелодрамах, как правило, герои узнавали, что они влюблены, благодаря парящим сердцам и бешено бьющемуся пульсу. – У меня не кружится голова и не подкашиваются ноги. Я просто чувствую себя подавленной.

Месье Кайо не был кавалерийским офицером в алых бриджах. Он не появлялся на страницах светских газет и журналов. В нем не было ничего от героев Декурселя. Месье Кайо, овдовевший, толстый, почти вдвое старше Эдриенн, просто нуждался в жене, которая готовила бы, убирала и отстирывала чернила с его манжет.

– Поначалу, – призналась Эдриенн, – я не задумывалась над тем, что в каждый мой приезд в Варенн Джулия приглашает его на ужин. Представить не могла, что это намеренно. Даже несмотря на то, что она постоянно твердила, какая это отличная партия, я не обращала на месье Кайо внимания. Но теперь они хотят, чтобы я вышла за него замуж!

Они – тетя Джулия и бабушка – были в восторге от этого брака.

– Говорят, это большая удача для дочери бродячих торговцев, – чуть не плакала Эдриенн. – Они утверждают, что у меня больше никогда не будет такого шанса.

Наша бедная тетя вертела в руках носовой платок. Не о таком будущем она мечтала. Не о таком будущем мечтали мы.

– Но ведь ты не собираешься выйти за него замуж? – спросила я.

– За старого деревенского нотариуса? Конечно, нет! – ответила за нее Габриэль.

Но почему молчит Эдриенн?

Наконец она остановилась и повернулась к нам с выражением чистой муки на лице.

– Я просто не знаю, как сказать об этом Джулии и маме. Они будут так разочарованы!

– Просто скажи им, что ты этого не сделаешь, – взволнованно произнесла я. – Они не могут заставить тебя. Ты никогда не будешь с ним счастлива.

– Скажи им, что Марии-Антуанетте было велено выйти замуж за Людовика Шестнадцатого, и посмотрите, что с ней случилось! – Габриэль издала булькающий звук и провела пальцем по шее, словно разрезая ее.

Эдриенн не рассмеялась и даже не улыбнулась.

– Что, если они правы? – спросила она. – Что, если месье Кайо – лучшая партия, на какую я могу рассчитывать? Я дочь торговцев. С чего мне вообще чудится, будто я достойна большего?

Эти слова огорчили меня.

– Они не правы! – запротестовала я. – Ты достойна лучшего!

Все очень просто. Я подумала, но не произнесла это вслух, потому что ощутила себя пустой, как тростник. «Если уж ты не достойна, что тогда говорить о нас?»

Эдриенн с трудом убедила тетю Джулию пригласить меня и Габриэль в Варенн на праздник Первое мая – lafête du muguet[20]. Мы не носили алых бриджей, но были готовы сражаться с этой тетушкой, которую мы никогда не встречали и которая не сознавала истинной ценности Эдриенн.

Тетя Джулия, та самая, что познакомила нас с мелодрамами. Эдриенн говорила, что у нее дома их целая куча, вместе с журналами и корзинами, полными швейных изделий, из которых она делала всевозможные украшения для одежды, штор и обивки. Ее любимым занятием была отделка шляп.

Она покупала простые шляпки в универмаге в Мулене или в Виши, затем нашивала на них перья, шелковые цветы и ленты, иногда все сразу.

– Джулия – кутюрье, – сообщила Эдриенн. – Она продает одежду и шляпы дамам из Варенна.

– Дамам из Варенна? – переспросила Габриэль. – Сколько их там? Три?

– Три дюжины, – рассмеялась Эдриенн. – Наверное.

Тетя Джулия сама приехала за нами в Мулен, ее небрежно надетая шляпка была украшена лентами и множеством перьев.

Она размахивала в воздухе железнодорожными билетами. Благодаря ее мужу Полу – начальнику станции – всем Шанель был обеспечен бесплатный проезд.

– Пошли скорее, – сказала она. – Иначе мы рискуем опоздать на поезд.

Выйдя из пансиона, мы прошли мимо сверкающих черных ландо, запряженных четверкой лошадей, ожидающих payantes, чтобы отвезти их на праздник. В теплом воздухе витал аромат ландышей, прекрасными букетами которых были заполнены все цветочные лавки. Сирень цвела пурпурными гроздьями, на деревьях мерцали и плясали листья, чувствуя себя свободными, хотя, подобно нам, они были связаны. Тетя Джулия и Эдриенн шли впереди, а мы с Габриэль следовали за ними, делая вид, что мы заядлые путешественницы, а не бедные родственницы с ограниченными возможностями и бесплатными билетами. На улицах было не протолкнуться из-за лошадей, повозок и экипажей, город жил в своем ритме, люди толпились в кафе и магазинах.

На вокзале носильщики тянули за собой тележки, нагруженные чемоданами и сундуками. Здесь я вдруг заметила, что Эдриенн двигается чуть медленнее, слегка покачивая бедрами, и Габриэль тоже. Оглядевшись, поняла, почему. Мы как раз проходили мимо группы офицеров с лихо закрученными усами и в алых бриджах. Они смотрели на Эдриенн и Габриэль с интересом, как кошки на мышей. Странная, но приятная вибрация прошла сквозь меня, когда я поймала их взгляды на себе. Я постаралась идти плавно.

Но когда мы дошли до платформы, тетя Джулия строго посмотрела на Эдриенн и, прежде чем обратиться к кондуктору, произнесла:

– Господа офицеры не женятся на дочерях коробейников.

Ее слова причиняли боль. Габриэль попыталась успокоить Эдриенн, стоявшую с остекленевшим взглядом:

– Сейчас одна тысяча девятьсот второй год. Новый век. Любой офицер предпочел бы тебя payante с плоским лицом.

На вокзале Варенна нас встретил дядя Поль, к счастью, без сопровождения старого толстого джентльмена с чернильными пятнами на манжетах. На нем была шляпа-дот, украшенная золотой тесьмой, и он имел осанку генерала, командующего войсками – правда, железнодорожными. Длинный солидный сюртук доходил ему до колен, манжеты были украшены