Пост-оптимальный социум. На пути к интеллектуальной революции - Аркадий Юрьевич Недель

чтобы Декарт «спекулятивно придумал» res extensa; дебаты на эту тему велись со времен Аристотеля. Автор, который больше всего в этом повлиял на Декарта, был, конечно, Франсиско Суарез, различавший два вида когниции (или бытия: интеллигибельное и чувственное/материальное). Но если мы начнем отслеживать генеалогию этого дуализма, то непременно придем к Дунсу Скоту, а там уж как захочет философская Тимора[3].

А.А. Res extensa – это именно картезианское понятие; нетрудно согласиться с Вами: да, человек возникает вместе с узнаванием своей смертности. Но тезис этот отнюдь не археологический. Что там было в глубине веков, любопытно, но никакого значения не имеет, потому что речь идет не об историческом, а о конститутивном для человека событии. Это открытие (смерти, смертности) и возникновение происходит – или не происходит – всегда и для каждого – сейчас; и только в этом сейчас-возникновении человека происходит – или не происходит – возникновение его смерти, узнавание, осознавание своей – а не вообще – смертности. Только тут и так человек переходит, говоря по-гегелевски, из в себе бытия в для себя бытие. Возможно, людей вообще еще нет, или сейчас нет, или… – потому что человек это всегда только возможность человека. Когда я говорю «борьба с языком», я вовсе не имею в виду стремление «заменить…». Речь идет о том, чтобы слышать то, что говоришь, и не поддаваться на ложные подсказки и вмешательства языка. «Имя луку жизнь, а дело его смерть» (Гераклит).

А.Н. Это очень свободный перефраз моего тезиса. Не Человек, а (философское) сознание, что далеко не одно и то же. Человек меня интересует в последнюю очередь (в этом солидаризируюсь с Гегелем), ибо «трусливая человекообразная мысль», как однажды сказал культуролог Валерий Мерлин, – последнее, о чем следует проявлять заботу философу.

ᾈληθῆ λέγεις, ὦ Аνατολέ[4]. Действительно, философское мышление конститутивно, но оно же конститутирует и саму историю. Подчеркну еще раз: исток сознания не в узнавании своей «смертности», а в сознании (инструментальный падеж) ею! Знать, что ты смертен – недостаточно, само это знание, как Вы точно заметили, должно быть конститутивным. Жизнь – это производство индивидуаций; человеческое стремление к Абсолюту, к единому, всеобщему – а именно на нем строится самая интересная философия как на Востоке, так и на Западе – это попытка заглянуть по ту сторону жизни, увидеть ее предел, помыслить смерть, найти у нее спасение (говорю у нее, а не в ней). Человеку мало той жизни, которую он получил в качестве продукта индивидуации, то есть родившись. Стремление к абсолюту, к божественному и проч. – это реализация смерти, процесс, имеющий другое значение. Грубо говоря, осознать смерть, не умирая. Вы спросите: зачем? Таков modus vivendi сознания.

Что касается максимы Гераклита, то это пример как раз обратного. Гераклит здесь играет с греческой акцентуацией: βίος – жизнь, βιός —лук. Это не борьба, это любовь с языком. Этим занимался Хайдеггер, а за ним Деррида. Как мне кажется, когда Вы пишете о Гераклите как о борце с языком, то находитесь под влиянием Дильса (идентифицировавшего гераклитовский логос со словом, с человеческим изобретением). Ваши соображения отсылают и к старому исследованию Эммануэля Лёве «Гераклит в борьбе с Логосом»[5]. Но Лёве, реконструируя смысл гераклитового понятия «логос» и снимая с него последующие интерпретационные смыслы (Платона, Аристотеля, Секста…), приходит к выводу, что борьба ведется скорее против разума или, как бы мы сказали сегодня, – догмы.

Гераклит стремится ограничить человеческие сверхпритязания. Мое же ощущение другое: логомахию Гераклита следует понимать как аллегорию того, что никакая гармония не является предустановленной (как считал Лейбниц) и что ничто не может быть установлено навеки, ничто не существует само по себе. Открытие Гераклита в том, что существование – процесс воединения, с чем согласны индийские Упанишады. Мышление Гераклита, кстати, в чем-то очень «индийское». Разве не он учил о «великом годе», наступающем каждые 10 800 лет, когда все пожирается огнем? Не просматривается ли здесь греческий аналог индийской pralaya (разрушение) и теории юг или смерти Брахмы, когда умирает вся материальная Вселенная, уходя в тело Вишну.

А.А. Вы требуете от философски настроенных умов планетарной эрудиции, с другой же стороны, держитесь своей интуиции. Гераклит: «хорошо осведомленными должны быть философы», но «многознание уму не обучает», иначе-де и Пифагор, насобиравший свою мудрость по всему миру, обладал бы умом. Между тем «интуиция» в философии – либо ловушка, либо средоточие апорий и парадоксов, именуемое умом (νοῦς). Нельзя просто ссылаться на «готовые подразумевания» некой образованности вообще (подразумевания и усредняющее «вообще» тут подчеркнуты), а надо вместе с понятием строить его понимательную конструкцию, извлекать подразумевания интуиции в явные разумения и т. д.

А.Н. Не вижу никакого противоречия между планетарной эрудицией и интуицией. Загляните в Средние века: в Багдад, Кордову, Каир, где существовали высшие школы, наподобие европейских университетов, – медресе (араб, darasa – изучать). Крупные библиотеки с сотнями тысяч рукописей – продукты чьих-то интуиций. В Багдаде переводили Аристотеля, в Дамаске и Самарканде рассматривали карту неба. Власти брали материальную заботу о тех и о других на себя. Сегодня, к слову, власть предпочитает, чтобы наука выживала сама.

Халиф ал-Мамун создал в Багдаде «Дом науки» – академию, в которой размещались библиотеки, лаборатории, коллегии переводчиков, там же предоставлялись места для проживания. Никто не задавался вопросом, что им делать со слишком большими знаниями, которыми они безусловно обладали. Знали они и куда применить интуицию. Ибн-Араби сделал из нее инструмент познания Абсолюта; аль-Хорезми придумал алгоритм, научив математическую интуицию последовательности, то есть ясности каждого шага, что столетия спустя потребует Иозеф Хёне-Вронский (увы, незаслуженно забытый), а позже Александр Гротендик.

Индийские буддисты, прибывая в Китай со своими сутрами, сами же их переводили на китайский (не самый простой язык в мире, особенно вэньянь), что и поныне в самом Китае считается литературной классикой. И таких людей было много. Интуиция и знание – такое же одно целое как язык и грамматика или любовь и ее опыт, и т. п. Словом, «планетарная эрудиция» – не роскошь для философа, а стандарт. И еще, не принимайте слова Гераклита буквально.

А парадоксы – это и есть философия!

А.А. Курьез: мою философствующую голову создали два философа: мой здешний учитель Владимир Соломонович Библер – еврей, большевик-ленинец, мало того, оперативный работник (военная контрразведка) во время войны, с одной стороны, и Хайдеггер – немец-антисемит, член нацистской партии, мало того, вошедший в эту «революцию» в полноте философского сознания. Мой хороший друг, покойный Володя Бибихин – глубокий хайдеггерианец, его переводчик, пониматель и толкователь – православный, нищий, жертвенный.

А.Н. Библ ера