Весь в папу! - Марина Серова

Слишком поспешно. Значит, либо она заметила, что их снимают, либо… Она знала?

— А когда должна вернуться Маргарита?

Мой вопрос странно на нее подействовал. Ее спина выпрямилась, и я почувствовала ее замешательство. Валя опустила глаза. Губы ее сжались. Она растерянно посмотрела в сторону, ища подсказку.

— Не знаю, — наконец решилась она на ответ.

Ситуация с Маргаритой начала возбуждать во мне любопытство.

Хорошо. Пусть она так срочно решила дунуть в Испанию, что только ураган остался после нее. Пусть никто ничего про нее не знает. Может, она решила начать новую жизнь. Благонравную и исполненную чистоты и целомудрия. Даже имя по этому поводу сменила. Может быть, ее вообще теперь зовут Авдотьей. Или сеньоритой Консуэло де Рамирес. В конце концов, где и начинать новую жизнь, как не в Испании?

Я бы тоже туда уехала начинать новую жизнь. Хоть сегодня согласна.

Но — что-то не так. Мельников прав.

Ответ напрашивался сам собой — Маргарита связана с шантажом.

Опять неувязка. Именно Алексанов первым сказал о путешествии в Испанию.

Я посмотрела на Валентину. Она сидела с тоскливым видом, глядя на меня, как школьник, уставший от уроков, смотрит на надоевшую учительницу.

Похоже, я ничего из нее не вытяну.

— Таня, — решилась она, — я ничем не смогу вам помочь.

Ее взгляд говорил: «Даже если я что-то знаю, я не скажу тебе». Я кивнула. Хорошо. Пусть идет.

Мы попрощались.

— Валя, — рискнула я, — если появится Маргарита или вы что-то вспомните, позвоните мне.

Я протянула ей свою визитку. Она посмотрела мельком, кивнула и засунула ее в карман.

Надежда на то, что она позвонит, была минимальной. И все-таки отметать ее не хотелось.

Что-то в этой истории было не так. И Маргарита не давала мне покоя. Именно в ней было дело. В уехавшей невесть куда Маргарите. Я чувствовала это нутром.

И Маргарита чем-то связана была с девочкой Ксенией.

Елена не знала, что ей делать. В кабинете стойко пахло корвалолом. Алексанов сидел с остановившимися глазами и тяжело дышал. Налицо были все признаки сердечного приступа, и она была к этому причастна.

Елена приняла решение быстро. Она прошла в женский туалет и, порвав листок со стихотворением на мелкие клочки, выбросила его. Задумчиво проводив взглядом кружащиеся в потоке спущенной воды белые лепестки, улыбнулась.

Теперь никто не узнает о странном стишке. А значит, она ни при чем.

Хотя… Интересно, отчего это стихотворение произвело на босса такое впечатление? Елена напрягла память, попытавшись вспомнить, что же там было написано. Но так как она прочла в своей жизни одну-единственную книгу, да и та оказалась «Книгой о пиве», она не смогла вспомнить ни строчки. Что-то там было о смерти, в этом она была готова поручиться.

Она вообще не очень понимала стихи. И не стала бы впадать от них в истерику. Если только…

Елена усмехнулась. По всей видимости, ее босс с этим стихотворением связывал что-то из прошлой жизни. Но что?

Алексанов приходил в себя. Дышать было еще трудно, но тупая боль почти прошла.

Он вспомнил о стихотворении. Куда же оно могло подеваться? Алексанов опять почувствовал приступ страха.

«Прекрати, — подумал он, — ты становишься каким-то мистиком. Ничего нет, и ты это знаешь. Мы смертны. Мы произошли от обезьян».

Скорее всего, пока он уходил, Елена решила убраться. И выкинула листок.

Он пошарил глазами. Листка нигде не было.

Он вздохнул и нажал кнопку вызова. Елена моментально появилась на пороге.

— Ты не видела здесь, на столе, тетрадный листок со стихотворением? — спросил он.

Елена поежилась под его взглядом, но ей хватило самообладания невинно пожать плечами.

— Нет, — ответила она, — я ничего не видела.

Он откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза.

«Ничего, — сказал он себе, — ничего не было. Ты все придумал. Тебе померещилось».

Он почти поверил себе.

Вечер надвигался на город с неумолимой быстротой. Сентябрь украсил деревья осенним золотом, и мир вокруг меня напоминал гребенщиковское «Золото на голубом». Это было красиво. Я вдыхала запах осени, разреженный и легкий, и мне не хотелось думать о таких противных вещах, как алексановские проблемы.

Я присела на лавку и закрыла глаза. Легкий ветерок легонько погладил меня по щеке.

Почти ушло ощущение опасности, которую я чувствую солнечным сплетением. Я заставила себя расслабиться.

«Господи, — подумала я, — и отчего люди не могут жить просто и ясно, наслаждаться этим осенним вечером, вставать по утрам и петь от счастья, что сегодня опять взошло для них солнце? Почему они не хотят наслаждаться каждым моментом коротенького чуда по имени Жизнь?»

Как бы опровергая мои философские размышления, мимо прошла пьяная компания. Отвратительные мужики с внешностью, благодаря которой можно было смело заподозрить, что большинство нашего населения принадлежит к уголовным структурам, издавали непотребное ржание и громко матерились. Тут же присутствовали боевые подруги, изрядно накрашенные и тоже пьяные.

Один из этой веселой компании обратил на меня свое благосклонное внимание и, присвистнув, остановился.

Я встретила его похотливый взгляд с полным спокойствием. Он воспринял мое спокойствие как одобрение его дальнейшим действиям и в мгновение ока оказался рядом, гнусавым голосом протянув:

— Ой, какие мы симпатичные!

От него несло таким перегаром, что я пожалела, что не таскаю с собой в сумке противогаз для общения с подобными личностями.

Единственное, что я могла себе позволить, — это отодвинуться от моего назойливого ухажера.

Не уходить же, позволив ему считать себя сильным.

Он засопел. Я поняла, что, отодвинувшись, его обидела. И сейчас он начнет громко выражать негодование на единственно доступном для него языке.

Так и случилось. Переводить его речь было довольно трудно.

Но я попробую.

«О, великолепнейшая из дам моего сердца, неужели мой аромат вынуждает вас так сразу оставить меня в безнадежной тоске одиночества? Я обижен вашим невниманием, и мне тяжело воспринять отказ дальнейшего диалога с вами, смирившись до…»

Мой рыцарь от гнева и спиртного был красным, и глаза его угрожающе вращались. Спутники застыли, с интересом ожидая дальнейшего развития событий, явно рассчитывая, что он вмажет мне по зубам.

Похоже, он внял им более, чем голосу рассудка.

Он засучил рукава и, крякнув для пущей острастки, схватил меня за воротник, попытавшись поднять со скамьи.

Я не хотела его слишком наказывать. Но из-за неудобства моего положения рассчитать силу удара было трудно, и он получился чересчур сильным.

Бедняга согнулся и, судя по репликам, был не очень лестного мнения обо мне.

Меня это не расстроило. Мой поступок его разозлил. И не только его. Вся компания двинулась в мою сторону с явным намерением научить меня правильному обращению с цветом общества. В это время случилась странная вещь. Между ними и мной с резким свистом пролетела стрела и воткнулась в траву, заставив моих врагов осмотреться. Вокруг не было ни души.

Они остолбенели, уставившись с испугом на стрелу. Кажется, их серьезно напугали.

Мигом протрезвев, мои преследователи смотрели то на меня, то на стрелу глазами, полными непонимания. А непонимание для моих аборигенов было страшнее пистолета.

Поэтому, когда они, не сговариваясь, развернулись и быстро, еще стараясь сохранить свое пролетарское достоинство, семенящими шажками удалились, я рассмеялась.

Я подняла стрелу и внимательно ее рассмотрела.

Потом огляделась. Моя надежда обнаружить доброго Робин Гуда, пришедшего мне на помощь так вовремя, не оправдалась.

Я засунула стрелу в сумочку. Ее конец предательски торчал из нее.

Но я не могла оставить добрую освободительницу валяться на земле.

— Эй! — попыталась я позвать ее владельца. Ответом было молчание.

Я посмотрела в сторону, откуда она прилетела. Никого…

Что ж. Я пожала плечами. Раз мой освободитель предпочитает оставаться инкогнито — его дело.

У меня осталось напоминание о нем в виде этой стрелы. Похоже, она станет мне дорога. Нечасто случается стать героиней такого романтического приключения.

Поэтому я смирилась с испуганным вниманием троллейбусных пассажиров, разглядывающих странный предмет, торчащий из моей сумки.

Не могла же я объяснять каждому, что она просто вовремя прилетела неизвестно откуда, спасая детектива Иванову от уличных пьяных хулиганов!

Ночью мне снились кошмары. Началось все с того, что я шла по Тарасову, но только Тарасов был странным, потерявшим обычную солнечную приветливость. Был он смурной, как с похмелья, и окутанный лондонским смогом, да еще таким, что в двух шагах не увидать было соседа.