Египетские приключения - Оливия Кулидж

– Ваш мальчик у меня, – услышал он задыхающийся голос человека. – Скорее давайте лодку, потому что мне трудно его держать.

Неожиданная помощь так удивила Небамона и он почувствовал такое облегчение, что не сразу пришел в себя и смог ответить только после того, как окунулся с головой под воду.

– Чтобы привести лодку, потребуется некоторое время, – произнес он наконец, – но я поспешу.

Он увидел человека, растянувшегося поперек кочки и державшего Рики за голову так, чтобы мальчик не захлебнулся. Голова человека была под водой, и время от времени он судорожно поднимал ее, чтобы сделать вдох. А Рики был настолько запутан водорослями, что Небамону пришлось осторожно подплыть к нему, руками разорвать их, освободить мальчика и втащить его в лодку. От сильного испуга Рики сразу же вырвало слизью. Небамон держал его на руках, в то время как незнакомец все еще стоял в тине около лодки и молча смотрел на них, как бы раздумывая, что делать дальше. И вдруг в голову Небамона пришла мысль: это тот самый беглец, который скрывается в болотах, и он может быть опасен. Мужчина выглядел жестоким: глубоко посаженные темные глаза сверкали из-под густых черных бровей. Его лицо заросло длинной щетиной, опухло от укусов слепней и было покрыто ранами, из которых струйками стекала кровь. Он стоял в жиже по пояс, над его головой кружился рой мух, и от него шел зловонный запах гнилого болота. Однако плечи его не были согнуты тяжелым трудом, и не было видно шрамов от ударов плетей, а остатки его оборванной одежды были из такой же ткани, как одежда Небамона. Обычный раб испугался бы, а этот человек надменно смотрел прямо в глаза. Таким мог быть только один раб в Египте.

– Моисей, сириец, – уверенно сказал Небамон. – Убийца на пути к воротам границы!

– Не убийца, а мститель, – поправил тот с гордостью. – Я заплатил жизнью за жизнь.

– Я также плачу, – заверил его Небамон, наклоняясь над Рики. – Тебе нельзя идти к границе сейчас, так как все патрули уже предупреждены. Военачальник уехал в крепость сегодня, он очень спешил, чтобы заработать награду от фараона за твою голову. – Он слегка усмехнулся. – Давай поедем сейчас ко мне, и ты пробудешь у меня до тех пор, пока у тебя не отрастет такая борода, которую обычно носят сирийцы. Через месяц мы сможем переправить тебя домой с торговцами, возвращающимися домой. Ты можешь положиться на меня, я спрячу тебя, а всем сообщу, что ты мертв.

– Как я вижу, ты такой же прирожденный обманщик, как и все египтяне, – холодно сказал Моисей. – Ты строишь интриги ради самих интриг. Мне не суждено умереть в Египте, но я не настолько хитер, как ты, поэтому меня устраивает, что твоей хитрости хватит на нас двоих.

Небамон с негодованием вытаращил глаза, но тем не менее не пошевелился, чтобы остановить Моисея, когда он влезал в лодку. А Рики отодвинул ноги в сторону и, повернув голову, лежащую на руке отца, захныкал. Небамону стало стыдно, что его сын испугался своего спасителя.

– Он, вероятно, никогда не видел человека с такой щетиной, – сказал он извиняющимся тоном и засмеялся.

– Египетские дети всегда боятся меня, – сказал Моисей и взял в руки весло. – Это очень странно, и я никогда не мог понять этого.

Когда лодка вышла из зарослей, уже наступили сумерки и солнце почти зашло. Колесница прогрохотала по безлюдной улице деревни. Работники ложились спать на закате, и лампы не зажигались. Небамон был доволен, что улица пустынна: он знал, что рисковал, если его увидят со столь странным человеком. Он встревожился, увидев свет факелов у ворот, и предположил, что Асет послала слуг выяснить, почему они задерживались. Однако в доме все равно узнают о присутствии сирийца, поэтому не имело значения, когда его увидят. Небамон уже въезжал в ворота, когда заметил, что с его слугами стояли те самые воины, которых он отослал днем. Он резко остановил колесницу, но было слишком поздно. Военачальник фараона, который должен быть уже далеко, торжествующе выступил из тени, чтобы приветствовать его.

– Добрый вечер! – сказал он ликующим тоном. – Мой инстинкт подсказал мне, что я хорошо здесь поохочусь. И я вижу, что не ошибся.

Небамон передернул плечами.

– Мне всегда приятно, – сказал он холодно, – приветствовать гостя. Этот молодой человек, кого ты, кажется, подозреваешь, не опасен. Он – один из сирийских музыкантов, сумасшедший, и как мне стало известно, бродил в наших окрестностях.

Военачальник грубо засмеялся:

– Очень правдоподобная история, особенно когда этот человек приезжает к тебе домой в твоей колеснице и управляет ею, сидя рядом с тобой. Я не хотел бы оказаться на твоем месте, когда фараон услышит этот рассказ.

– Уж не хочешь ли ты отправить этого молодого человека в Фивы? – спросил Небамон. – Делай, что посчитаешь нужным, тем более что танцовщицы тоже поедут туда. У меня больше нет времени обсуждать это – мой ребенок нуждается в срочной помощи. Забирай этого человека и спроси моего слугу, где ты можешь запереть его на ночь.

Проходя мимо военачальника, он грубо толкнул его и вошел в дом с Рики на руках, а затем передал мальчика Асет. Тем временем Небамон срочно послал слугу за самым молодым музыкантом, играющим на мандолине в сирийской труппе.

Жилище Небамона было похоже на деревню: около дома располагался квартал, где жили слуги, а в этом квартале – небольшая, но крепкая тюрьма с голым полом, стенами и настолько маленьким окошком, что в него мог просунуть руку лишь стражник, подающий еду и питье. Стоя напротив этого окошка, Моисей мог видеть звездное небо. Этот вид успокоил его. В Египте он был одинок и не испытывал родственных чувств ни к кому в этой стране. У окна было холодно, и он продрог, просидев целый день в воде с тиной и промокнув до костей. Он дрожал от холода, но испытывал радость, обуреваемый странными и возвышенными мыслями. Его не пугала безжалостность Египта, и все же ему очень хотелось оказаться в безмолвной пустыне, где он мог бы затеряться от взглядов людей среди песка, камней и звезд.

Услышав, что кто-то возится с задвижками, он обернулся. Дверь резко и с шумом открылась.

– Тихо, – услышал он голос Небамона. – Мы усыпили стражников, но они могут проснуться.

Незнакомый молодой человек, чьи волосы и борода клоками торчали в разные стороны, прокрался в дверь, освещенную лунным светом, и, не говоря ни слова, лег в углу комнаты, будто он уже давно спит.

– Твоя замена, – сказал с усмешкой Небамон, – молодой сирийский музыкант. Ему хорошо заплатили, и он ничем не рискует, разве что с ним будут грубо обращаться по пути в Фивы. Конечно, он не похож на тебя, но, к сожалению, мои возможности не безграничны. Военачальник видел тебя только один раз, и то при плохом освещении. Мне даже немного жаль его, – добавил он с удовлетворением, что было не свойственно ему. – Он должен был хорошо подумать, прежде чем готовить мне западню.

– И как же ты планируешь мое будущее? – спросил Моисей с полуулыбкой.

– Ты должен сесть на осла, которого я тебе дам, и ехать так быстро, как только сможешь, до самого рассвета. На границе никто не предупрежден о твоей поимке, потому что военачальник хочет присвоить всю славу себе. Задолго до того, как он с музыкантом достигнет Фив, ты сможешь легко перебраться через границу в том месте, где стена не охраняется.

– Небамон, – медленно произнес Моисей, протягивая руку, чтобы задержать уходящего египтянина, – я не буду благодарить тебя, потому что всей душой чувствую ненависть ко всем египтянам. Мне не нравятся ваши изобретательные уловки, и я не одобряю преступное намерение выставить военачальника дураком перед фараоном. Вместо благодарности я хочу предупредить тебя. Я ненавижу Египет и когда-нибудь разрушу его, если ты отпустишь меня.

– Сириец, – ответил Небамон надменно, – убери свою грязную руку! Я не прошу твоей благодарности и не боюсь твоей угрозы, а просто плачу за жизнь Рики.

– Это – цена жизни Рики! – сказал Моисей торжественно. – Тогда я принимаю твое предложение. Но ты можешь пожалеть о том, что так дорого заплатил мне.

Черный маг

Я никогда не верил в силу волшебства моего отца до той самой ночи, когда сам оказался жертвой и силой его проклятия. Это неверие вполне естественно для мальчика, рожденного в городе мертвых, где ежедневно произносились бесчисленные заклинания, чтобы обеспечить легкую жизнь после смерти. Сила отцовского волшебства значила для меня не более чем сила художника, который всю свою жизнь занимается росписью погребальных памятников, переписывает магические заклинания яркими четкими полосами и рисует картины на саркофагах. На всякий случай высокая кирпичная стена была построена так, чтобы скрыть крышу нашего дома от соседей, и иногда по утрам я находил кучу пепла, а в доме стоял незнакомый, но приятно пахнущий дым. В то время я крепко спал и понятия не имел, что в полнолуние тихие тени прокрадывались мимо меня в поисках лестницы, ведущей на нашу крышу. Позже, когда боль не давала мне уснуть, я часто слышал их и даже научился различать по запаху, к каким профессиям принадлежали те невидимые люди, против которых колдовал мой отец.