Окопники - Коллетив авторов (под редакцией Г. И. Василенко)

— А что?.. Мы тоже не лыком шиты! Не зря полком нашим столько пота и крови пролито. Не так‑то просто армию окружить!

— Угомонитесь, стратеги! — прервал его Кравчук. — Потолковали — и хватит. Принимайтесь за дело. К вечеру надо полсотни винтовок в порядок привести: пополнение ждем…

Приехал старшина полковой батареи Кудряшов, и к радостной вести присоединилась горестная. От него мы узнали, что в районе Хорошева погиб наш товарищ по училищу, артмастер Миша Селькин. В батарее за ним прочно укрепилось прозвище Музыкант. Он и в самом деле был музыкантом — прекрасно играл на трубе. Ему бы в полковом музвзводе служить, но он бывал там лишь в качестве гостя, в нечастые периоды затишья на передовой. В другое же время почти неотлучно находился на огневых позициях.

Теперь, когда его не стало, Кудряшов приехал просить оружейника для какого‑то неотложного дела. Начальник мастерской отправил на батарею Петра. Нам это было очень кстати: на месте можно разузнать все подробности гибели нашего близкого товарища.

Вернулся Пегр в глубоком расстройстве. Сказал мне с надрывом:

Мы обязаны найти Мишино тело и похоронить. Что же мы за товарищи ему, если не сделаем этого?

— А разве он не похоронен?

— Никто толком не знает. Вероятнее всего, лежит там, где настигла смерть. Место мне известно: пушки там выкатили на прямую наводку. Миша подносил снаряды из укрытия. Пошел за очередным снарядом и не вернулся. Потом батарея вынуждена была поспешно сменить огневые. Едва успели собрать раненых, а до убитых пока очередь не дошла.

Мы отлично понимали, что на поиски тела Миши Селькина никто нас не отпустит. Стали придумывать какой-то предлог. Вызвались поехать на поле недавнего боя для сбора оружия.

— Ничего вы в снегу не найдете, — отмахнулся Кравчук.

— Снег начал таять, — доказывали мы, — из него теперь все наружу лезет.

В конце концов Кравчук уступил:

— Ладно, валяйте. Только без пулеметов и автоматов не возвращайтесь.

Не успели мы собраться в путь, как он вдруг передумал и объявил нам свое новое решение.

— Двоих не пущу. Там много мин. Ну, как оба подорветесь? Кто будет тогда оружие приводить в порядок? Езжай один, — указал он на Петра.

Спорить было рискованно — Кравчук мог и совсем отменить выезд. Петр, не мешкая, плюхнулся в сани и уехал.

Не прошло и часа после его отъезда, как подул резкий ветер, густо повалил снег. Кравчук ворчал:

— По такой погоде пушку не увидишь в трех шагах, а о винтовке или автомате и думать нечего…

Возвратился Петр поздно. Привез несколько винтовок. Начальник мастерской мельком взглянул на них, потом — вроде бы с сожалением — на перемерзшего Петра и ничего не сказал.

Улучив момент, я спросил Петра:

— Ну как?

— Нашел.

От дальнейших расспросов пришлось воздержаться. Только на следующий день Петр рассказал все сам:

— На нужное место выехал точно. Смотрю, разбросаны снарядные ящики. А рядом он. Лицо в снегу утоплено. Но я его сразу узнал по курсантской шинели. Разгреб рукой снег, перевернул на спину. Тут уже все сомнения отпали. Расстегнул шинель, достал из кармана гимнастерки красноармейскую книжку, комсомольский билет и вот это письмо — матери адресовано… Положил Мишу на сани и привез к

братской могиле. В похоронной команде у него тоже друзья нашлись. Положили в ряд с другими, накрыли шинелью и закопали, честь честью. Речей не было, музыки тоже. Один я снял шапку на морозе…

Неотправленное Мишино письмо мы отослали в тог же день. А вот сообщать матери о его гибели торопиться не стали. Сделали это только месяца через три. Нам казалось тогда, что так лучше.

7

Фронту поставлена задача: уничтожить окруженную армию гитлеровцев. Наш полк закрывает коридор, по которому окруженные рвутся из мешка. Уже не раз батальоны пытались овладеть селом, превращенным немцами в крепость, но успеха не имели. Застопорилось продвижение и у соседей. Сказались большие потери, понесенные в предшествующих боях. Не хватало боеприпасов.

По ночам еще держатся гаотые морозы, а днем солнышко пригревает по — весеннему. Весна не за горами. Однако приближение ее не столько радует, сколько тревожит и командиров и бойцов: по весенней распутице наступать труднее.

У всех и на уме, и на языке — Старая Русса и Демянск. До них «всего ничего», как выразился седой старик, приютившийся по соседству с нашей мастерской в приспособленном под жилье тесовом сарае с одним крохотным окошком. Он когда‑то пешком хаживал и в Старую Руссу и в Демянск. Зато теперь, как домовой, целыми днями сидит, затаившись, в своем сарае и только в сумерки выходит, чутко прислушиваясь к стихающей перестрелке на передовой и гулу транспортных немецких самолетов, доставляющих окруженной армии продовольствие и боеприпасы. Старуха его и вовсе не появляется на людях, а внучка изредка показывает лицо в дверях.

Мы никогда не заглядывали к ним в сараи, но со слов других знали, что там есть глубокий подвал, куда при артналетах и бомбежках забивается все семейство. Дед, правда, приглашал меня и Петра заходить па досуге, но нам мешало воспользоваться этим приглашением то, что в сарае обосновался и наш начальник Сушко — теперь уже капитан.

— Уезжайте вы отсюда, пока целы, — советовали мы

деду.

— Куда? — вопрошал он.

— Куда придется, только бы подальше от передовой.

— Старуха плоха. Да и кто нас где ждет?

— Неужто родственников нет?

— Есть, но в Ленинграде. Так теперь не туда, а оттуда люди рвутся. К нам вон внучка из Ленинграда приехала…

Однажды Петр влетел в мастерскую в неописуемом восторге:

— Познакомился с Капой!

— С какой Капой? — не понял я.

— С внучкой. Ее Капой зовут. Она студентка. Окончила два курса медицинского…

С тех пор Петр не упускал случая перекинуться с новой знакомой хоть несколькими словами. Сожалел только, что случаи такие выпадали нечасто, и появлялась она лишь на миг.

Как‑то Капа пошла за водой. Петр перехватил ее на обратном пути: уговорил поставить ведро и завел на уровне семиклассника беседу о дружбе и любви. Его рассуждения рассмешили собеседницу. Капа залилась гак громко, что я выбежал из мастерской, а Сушко — из сарая. Капитан сделал Петру замечание за разговоры на посту, сам. подхватил ведро с водой и ушел вместе с Капой.

Петр стоял передо мной ошеломленный.

— Что случилось? — недоумевал я.

— Ты же видел…

— Отчего она так смеялась?

— Не знаю. Я ей рассказывал о «Бедной Лизе» Карамзина.

— Лучше ничего не придумал?

— А что?

— Ты бы еще о Ярославне рассказал, как она проливала слезы на городской стене…

Петр не понял моей пропни — настолько был возмущен гем, что Сушко сделал ему замечание в присутствии Капы.

— Ты слышал, как он со мною разговаривал? — спрашивал меня Петр. — Сквозь зубы. И лицо перекосилось… А как бесцеремонно обошелся с Капой… Непонятно, почему она улыбалась ему при этом.

— Может, он ей нравится.

— Он?! Да ты что?..

Сушко в ту пору не было еще, пожалуй, сорока, но мы считали его стариком. И ухаживание в таком возрасте ча двадцатилетней Капой казалось нам смешным. А вот Кравчук рассуждал иначе:

— Куда вам тягаться с Сушко! Этой девице интереснее с ним, чем с вами, несмышленышами, только что из‑за школьной парты.

На следующий день Капа опять пошла за водой. Сушко на месте не было — его вызвал командир полка. Пе^) же, как и вчера, стоял с карабином у входа в мастерскую, но на этот раз даже не поздоровался с ней.

— Не обижайся, мой мальчик, я тебе манной кашки сварю, — жестоко пошутила Капа, коснувшись рукава его шинели.

Петр отвел руку за спину и не проронил ни слова. Я одобрил его поведение и посоветовал впредь держаться так же твердо.

Сушко по возвращении с КП полка зачем‑то зашел в мастерскую. И надо же было случиться так, что как раз к его приходу мы наконец‑то провели давно задуманную Кравчуком генеральную уборку нашего жилья.

— А у вас тут недурно, — отметил он. — Есть, пожалуй, смысл переселиться к вам на жительство.

И переселился.

Нас это, разумеется, не обрадовало. Рядом с начальством всегда чувствуешь себя стесненно. К тому же появились дополнительные хозяйственные заботы: Кравчук распорядился день и ночь топить нашу железную печку. А в ней, проклятой, все прогорает моментально, только поспевай подбрасывать. Дров не напасешься.

Сушко держался с нами отчужденно, большей частью молчал. — Наши разговоры между собой его раздражали. Поэтому и я, и Петр обрадовались не очень‑то привлекательному в другое время заданию — проверить в ротах пулеметы и на месте устранить возможные неисправности.

— Только не задерживайтесь там, — напутствовал нас Кравчук, — не растягивайте дело на неделю.