Вожди комсомола. 100 лет ВЛКСМ в биографиях лидеров - Леонид Михайлович Млечин

личного потребления по установленным нормам до нового урожая». В деревню двинулись продотряды. Они получили право в случае отказа сдавать хлеб – подвергать репрессиям целые села. И с этого момента судьбы города и деревни разошлись.

После большой Гражданской войны началась малая. Деревня против города, крестьянин против горожанина. Деревня желала, чтобы ее оставили в покое, и сопротивлялась всем, кто пытался забрать хлеб. Деревня взбунтовалась.

Город с его благами и комфортом вызывал в деревне одновременно ненависть и зависть. А деревня воспринималась городом со смесью высокомерия и той же зависти, потому что у крестьян была вожделенная еда. Голодавшие горожане уверились, что кулаки сознательно морят их голодом, а крестьяне не сомневались, что зажравшийся город беззастенчиво их грабит. Гражданская война между городом и деревней, между деревней и городом оставила глубокие шрамы.

Комсомольский ерш

Сталина раздражало, что крестьяне не желают отдавать государству зерно задешево. А государственные закупочные цены становились все меньше рыночных. В 1928 году они были уже вдвое ниже! Сталин объяснял отказ отдавать зерно за бесценок антисоветскими настроениями в деревне. И распорядился просто ограбить деревню, реквизировав хлеб.

Комсомолу поручили развернуть беспощадную борьбу против кулака. Каждый комсомолец на селе должен был вступить в колхоз и привести в колхоз родителей. Отказавшихся исключали из ВЛКСМ. Комсомольские секретари устроили соревнование: кто скорее добьется стопроцентной коллективизации. Комсомольцы обходили хозяйства и описывали имущество. Кулаками назвали справных, успешных, умелых хозяев. Назвали их кулаками и, по существу, объявили вне закона.

Кулаков насильственно выселяли из родных мест. Заодно их просто ограбили – забрали все имущество, запретили снимать деньги со своих вкладов в сберегательных кассах. Все ценности, деньги и зерно отбирали. Но этого оказалось недостаточно: пропаганда превратила кулаков в прирожденных убийц и негодяев.

Цель насильственной коллективизации – не только забрать зерно, ничего за него не заплатив; колхоз – это инструмент полного контроля над деревней.

Как все это происходило? Вот свидетельство очевидца.

Владимир Млечин, демобилизованный командир Красной армии, после Гражданской войны поступил в Высшее техническое училище. Но доучиться ему не дали. Процитирую воспоминания моего дедушки:

«ЦК играет человеком» – написал некогда поэт Александр Безыменский. В 1925 году меня вызвали в ЦК партии, сообщили, что есть решение мобилизовать двести коммунистов для укрепления промышленных районов страны. Я выбрал Брянск.

Секретарь губкома партии Александр Рябов распорядился:

– Будешь заведовать отделом печати. И заодно – редактировать губернскую комсомольскую газету.

Газету «Путь молодежи» где-то похвалили, и я волею губкома стал редактором партийной газеты «Брянский рабочий». А в Брянск стал наезжать секретарь ЦК комсомола Александр Мильчаков, веселый, острый и решительный парень. Он посчитал поведение губкома неправомерным: как это, редактора молодежной газеты, «комсомольский кадр», перевели в общепартийную, «взрослую» газету да еще без санкции ЦК комсомола! Мильчаков считал меня «комсомольцем», хотя я уже более шести лет был в партии.

Кажется, что в отношении ко мне, как к «боевому комсомольцу», сказалось и то, что я мог, «не спотыкаясь и не заикаясь», выпить подряд три «комсомольских ерша». Готовил эти «ерши» секретарь губкома комсомола Кузнецов. Не помню уж, по собственному рецепту или по рецепту Мильчакова: треть стакана водки, треть пива и треть совершенно убийственного портвейна, должно быть вологодской выработки».

Александр Иванович Мильчаков родился в Вятке, четыре года учился в церковно-приходской школе, еще пять лет в реальном училище. В семнадцать лет возглавил Сибирское бюро ЦК РКСМ. В восемнадцать – Юго-Восточное бюро ЦК (в Ростове-на-Дону). В двадцать один год его избрали членом бюро ЦК РКСМ и поручили заведовать отделом пропаганды и агитации, затем доверили деревенский отдел. В двадцать два года его избрали вторым секретарем ЦК – на пленуме, проходившем после VII съезда (11–22 марта 1926 года). В 1927-м он стал генеральным секретарем ЦК комсомола Украины, в мае 1928-го, после VIII съезда (5–16 мая), возглавил комсомол всей страны.

Страдания детей

Владимир Млечин:

«Меня вызвали в губком.

– Мы утвердили вас уполномоченным в только что созданный колхоз, – сказал секретарь губкома. – Колхоз большой – три тысячи гектаров земли.

С путевкой в руке я вышел на улицу, смутно представляя себе, что такое уполномоченный и что предстоит делать. Поехал в колхоз верхом. Лошадей взял в милиции.

– Начали перестраивать деревню, – рассказывал по пути милиционер. – На селе выросла, окрепла новая и враждебная нам сила: кулак. И вот новый фронт. А я солдат.

Дома казались добротными, многие под драночными, некоторые даже под железными крышами. Но поразило почти полное безлюдье. Избы стояли заколоченные. Не развалюшки какие-нибудь, а добротные дома с хорошими крышами и обширными дворовыми постройками. Ставни закрыты. Забиты входные двери. Дома кулаков?

Милиционер объяснял:

– Мы ведем войну, в которой нет ни фронта, ни тыла, где трудно разглядеть, где враг, где друг, где преданный соратник, а где предатель. И надо перестраивать деревню на началах коллективных, пока еще весьма чуждых нашему крестьянину.

Издали картина раскулачивания оправдывалась великой исторической целью. Но здесь вид дома, из которого ушла жизнь, щемил сердце. Заколоченные избы рождали не чувство удовлетворения неизбежностью совершенного, а тоску, какую вызывает всякая порушенная жизнь.

Когда-то Достоевский больше всего потряс меня изображением детских страданий. Может быть, потому что рос я в условиях отнюдь не легких. Помню мать в слезах, когда не было хлеба для ребят. Помню ее маленькую, слабую с мешком муки – пудик-полтора – за спиной, кошелкой картофеля в одной руке, а в другой ручка маленькой, едва ли двухлетней сестры, помню окружающую нищету, неизмеримо более горькую, чем у нас. Словом, страдания детей – мой пунктик.

Сколько прошло с тех лет, когда шло раскулачивание? И по сию пору не могу забыть крестьянских ребятишек, которых вместе с жалким скарбом грузили в подводы и вывозили из насиженных мест, порой в дождь, в слякоть, в холод. Я этого видеть не мог».

Воспоминания Владимира Млечина опубликовала газета «Московский комсомолец». Откликнулся профессор Российской академии народного хозяйства и государственной службы Иван Федорович Суслов:

«Я – сын раскулаченных родителей. Отец мой окончил земскую школу, женился, обзавелся хозяйством и ушел на Первую мировую войну. Три года воевал, командуя взводом и еще четыре года участвовал в Гражданской войне. А в 1918 году во дворе родителей оказалось три лошади, три коровы. Двор родителей раскулачили, но без высылки из деревни.

Моя мать, услышав о раскулачивании двоюродного брата в другом селе, бежала в дождь по грязной лесной дороге пятнадцать верст, чтобы перехватить подготовленную к отправке подводу, в темноте выкрала малолетнюю племянницу, спрятала ее и воспитывала как родную дочь. Когда моего родного дядю, Василия Ивановича Суслова, раскулачили и со всей ребятней вывозили, моя мать так же ночью вытащила из телеги их сына, и он тоже жил с нами.

Моя мать, не умевшая читать и писать, в коллективизацию вместе