Развращение невиновных - П. Рейн

ошибкой с моей стороны. Потому что я никогда не забуду, какова она на вкус, каковы ее пухлые губы под моими, каков ее запах вблизи. Какова ее попка в моих руках. И ни одна из этих деталей не померкла за ночь.

Мой член дергается при воспоминании о моих руках в ее волосах, о моих губах на ее губах, о том, как она позволила мне вести себя и задавать темп. Я еще не целовал Аврору, но не нужно быть гением, чтобы понять, что Аврора такая же мягкая и податливая, как гранитная плита. Полная противоположность Софии.

Но это часть причины, по которой мой отец выбрал ее для меня. Когда придет моя очередь управлять семьей Ла Роза, мне нужен будет кто-то сильный рядом. Аврора знает свое место в семье, но у нее есть хребет, чтобы выдержать все, что нам выпадет.

Даже когда я пытаюсь убедить себя в этом, в ребрах остается ощущение, что я лгу.

Неважно.

Я скатываюсь с кровати и включаю душ. Мой разговор с отцом состоится обедом, а сейчас уже почти обед.

Приняв душ и одевшись, выпив бутылку воды и ибупрофен, я спускаюсь на лифте на самый нижний уровень Римского дома, где каждое воскресенье происходят все наши телефонные разговоры с внешним миром.

Каждый человек получает доступ в защищенную комнату с защищенной линией, чтобы поговорить с тем, кого мы выберем. Для меня это всегда отец, больше никто.

Я прихожу немного раньше назначенного времени, поэтому расхаживаю перед пультом охраны, где стоят все мониторы, на которые выводится изображение с камер, расположенных по всему Римскому дому.

— У нас есть свободная комната, если вы хотите позвонить сейчас, мистер Ла Роза.

Я поворачиваюсь, чтобы ответить женщине, а она рукой показывает на коридор с закрытыми дверями.

— Отлично. Какой номер комнаты? — Я направился в сторону коридора.

— Комната номер семь.

Я поднимаю руку в знак благодарности, но не оборачиваюсь, а продолжаю путь, пока не дойду до нужной комнаты. Оказавшись внутри, я закрываю дверь и сажусь в одинокое кресло, взяв в руки телефон, стоящий на столе. Набираю номер отца и жду, когда он ответит.

— Антонио, — отвечает он на первом же звонке. — Как дела, сынок?

У нас не так много времени, поэтому светские беседы сведены к минимуму. Он не сволочь по отношению ко мне, как отец Марсело по отношению к нему, но наши отношения строятся вокруг того факта, что в один прекрасный день мне предстоит возглавить империю, которую он помог построить. Поэтому он не будет спрашивать, как идут мои занятия и не доставляют ли мне проблем Мирабелла и Аврора. Он знает, что я с этим справлюсь. Я уважаю этого человека и надеюсь когда-нибудь заслужить такое же уважение в ответ.

— Мне было лучше до того, как я поговорил с Марсело.

— Что сказал Марсело? — В его голосе слышится раздражение.

— Он сказал мне, что они получили наводку от кого-то из своих сотрудников в доках. Они перехватили партию оружия — того самого оружия, которое направлялось к нам несколько месяцев назад.

— Cazzo!

— Если бы я ставил на это деньги, я бы сказал, что это то самое оружие, которое пропало по вине русских. Но я не могу быть уверен.

Мой отец ругается, продолжая говорить по-итальянски. Выдохнув, он делает глубокий вдох, прежде чем снова заговорить. — Я посмотрю, не пропало ли у нас еще какое-нибудь оружие, кроме того, которое было любезно предоставлено русскими.

— Ты уверен, что это разумно?

Обычно я не задаю вопросов своему отцу, но мы должны быть уверены, что сыграем правильно.

— Ты сомневаешься во мне?

— Конечно, нет, просто…

— Это может быть кто-то изнутри. Либо беглецы украли наше оружие и продали его кому-то в Нью-Йорке, либо кто-то здесь наживается на верхушке и ведет свою собственную операцию на стороне. Поговори с Марсело и узнай, не покупает ли кто-нибудь из их постоянных клиентов столько же, сколько раньше, и держи глаза и уши открытыми с русскими в кампусе. Скажи мне, если что-нибудь узнаешь.

Я киваю, хотя он меня не видит. — Обязательно.

— Теперь твоя мама хотела поговорить с тобой перед тем, как ты уйдешь. Давай я выйду из кабинета и найду ее.

К тому времени, когда отец кладет трубку маме, у меня остается всего несколько минут разговора, за что я ему благодарен, поскольку все, о чем хочет поговорить мама, — это детали свадьбы и вопросы, которые она хочет, чтобы я задал Авроре от ее имени.

— Ты можешь сказать мне на следующей неделе, что говорит Аврора. Не забудь спросить ее, — говорит она.

— Не забуду. Поговорим на следующей неделе. Ti voglio bene, Mamma.

Я вешаю трубку, прежде чем она успевает сказать что-то еще о свадьбе.

Я выдыхаю и выхожу из комнаты, проводя рукой по волосам. Когда я подхожу к лифту, я нажимаю кнопку "вверх", и двери сразу же открываются. Глаза Авроры расширяются, затем ее удивление сменяется улыбкой.

— Эй, это ты. — Она выходит, приподнимается на цыпочки, чтобы поцеловать меня в щеку.

— Привет.

— Ты только что закончил свой звонок? У меня свой через несколько минут.

Я киваю. — Да, только что разговаривал с отцом.

Она хмурится. — Ты в порядке? Ты выглядишь напряженной или что-то в этом роде.

— Да, я в порядке. Я тоже разговаривала с мамой, и у нее есть к тебе несколько свадебных вопросов.

Ее глаза сияют от восторга. — Отлично. Может, я найду тебя, как только закончу со своим звонком?

— Да, конечно.

Я обхожу ее и снова нажимаю кнопку "вверх", чтобы двери лифта снова открылись.

— Отлично, тогда до встречи.

Она широко улыбается, когда дверь закрывается между нами.

Не знаю, что такого в ее улыбке, что меня всегда пугает. Думаю, потому что она никогда не доходит до глаз.

Вместо того, чтобы нажать кнопку на свой этаж, я нажимаю кнопку на главный. Мне не хочется оставаться одному в своей комнате, размышляя о Софии, в то время как я должен выяснять, как разобраться в том, что происходит с этими поставками оружия.

Когда я выхожу в холл, то сразу вижу Томмазо, откинувшегося на спинку одного из кресел, а перед ним стоит София. Они болтают, и она, должно быть, говорит что-то, что он считает чертовски смешным, потому что его голова откидывается назад от смеха.

Когда я подхожу к ним, у меня сводит челюсти. Я не знаю, почему. Во-первых, не похоже, чтобы Томмазо мог влюбиться в Софию. Он знает ее столько же, сколько и я,