Современная филиппинская новелла (60-70 годы) - Эфрен Абуэг

Даниэль еще тогда интересовался резьбой. Он внимательно наблюдал за Кардингом: где сильнее, а где слабее тот бьет по стамеске, нажимает на резец, как большой или маленький кусок дерева принимает облик человека или зверя. В поле, присев отдохнуть, он брал в руки глину или землю и лепил женские или мужские фигурки, лошадей и карабао. И гордился тем, что ему это хорошо удавалось.

Когда он вернулся из больницы, Кардинг пришел его проведать. В подарок он принес костыль, сделанный специально для Даниэля. Вскоре, передвигаясь туда и обратно по мастерской Кардинга, Даниэль научился пользоваться костылем. Он стал очень хорошим учеником, а Кардинг был хорошим учителем: все свои знания о резьбе по дереву он передал Даниэлю и рассказал ему о лавках в Багио, где можно предложить свой товар. Пина стала отвозить в город то, что делал Даниэль.

— А ко мне тут заходили, узнавали о нас, — рассказывал Даниэль жене. — Спрашивали, сколько человек в семье, давно ли здесь живем, чем зарабатываем на жизнь. Наши посевы, как они сказали, можно оценить в сто песо, а дом только в пятьсот, потому что он маленький и сделан из бамбука. Еще сфотографировали наш дом с разных сторон и меня с детьми, вот. Мы держали маленькую дощечку, на которой было написано мое имя, адрес и еще что-то.

— А зачем еще фотографировать? — полюбопытствовала Пина.

— А чтобы они точно знали, что дом оценен правильно. Да кроме того, это нужно им для отчета, — ответил Даниэль.

Пина вздохнула:

— Как мы будем жить там, когда переедем наверх? — Она посмотрела в сторону лысых гор. — Я даже представить себе не могу, что надо перебираться на эту лысую гору… — Лицо Пины помрачнело. — А ведь совсем недавно, работая в поле, мы ни о чем другом, кроме Пантабангана, и не думали. Если бы нам можно было остаться здесь! Здесь хоть и нелегко живется, но если работать — с голоду не помрешь. Вот взять хоть нас: пусть даже они возместят нам стоимость поля, но, если бы мы остались здесь, я заработала бы еще что-нибудь на сборе урожая. Здесь, если понадобились овощи, даже не приходится выходить со двора. Хочешь креветок или улиток — вот тебе река, совсем рядом. — И Пина опять вздохнула. — Да и не только это. Старики говорят, что Пантабанган — река нашей жизни, здесь похоронены наши корни, здесь лежат наши предки.

— Разве ты одна переживаешь? — сказал Даниэль. — Пусть я не здешний, но и мне уже стало дорого это место и его жители. Но ведь наша деревня стоит в низине, в которой, словно в тазу, собирается вода из реки и с гор. Если здесь построят плотину, то на равнины Нуэва-Эсихи придет вода и электричество.

— Все это так, — сказала Пина. — Но ты подумай, что с нами будет там, наверху. Земля там каменистая и сухая, нам придется жить и сажать рис на совершенно лысой горе. Как я смогу там сеять?

Даниэль рассмеялся:

— Конечно, сразу там не сделать все, что было сделано здесь. Там мы будем новоселами. Но из-за этого не стоит особенно волноваться. Мне сказал тот человек, который приходил обо всем узнавать, что там уже построили дома, в которые мы сразу переедем и за которые будем платить в рассрочку, пока полностью не выкупим. У нас будет водопровод и электричество. А пока земля не даст дохода, нам выдадут рис и все, что нам понадобится. — Лицо Даниэля повеселело. — А еще сказали, что каждой семье отведут участок в два или три гектара! Представляешь, наконец-то у нас будет своя земля! Мы будем обрабатывать свою собственную землю! А потом она перейдет в наследство нашим детям!..

Этой ночью Даниэлю приснился чудесный сон. Он увидел себя, Пину с младенцем на руках, Эдмонда и Риу Они смотрели на широкое золотистое поле. Светящиеся колосья чуть покачивались от ветра. И что самое удивительное — во сне Даниэль увидел себя таким, каким он был раньше: кожа на лице и теле была гладкая, на ней не было глубоких и длинных шрамов от ножа, левая ладонь цела, все пальцы на месте, и нога как нога, не обрубленная.

Точно огонь по сухим зарослям, распространилась новость, что Седонг, сын дядюшки Андоя, утонул внизу, там, где прежде был Пантабанган. Говорили, что Седонг пошел только набрать воды, но ему захотелось еще и искупаться. Это было страшное, хотя и не такое уж неожиданное известие для жителей Пантабангана. Седонг был уже тридцать девятым человеком, утонувшим в затопленной деревне. Дядюшке Андою не на что было купить гроб, и он разбирал деревянный карниз своей крыши, когда пришел дядюшка Посто и запретил дядюшке Андою делать это: «Остановись! Мы еще не заплатили за то, что разрушаем! Дом построен для живых, а не для мертвых. Что-нибудь придумаем…»

Дядюшка Посто дал несколько досок, да и у других кое-что нашлось, и все вместе они сделали гроб. Так как не было помещения для проведения службы, отпевание, как и по первым умершим, длилось всего одну ночь.

Когда они собирались все вместе, разговор неизменно возвращался к одной и той же теме — жизни в Пантабангане.

— Правду говорил дедушка Гудонг, — сказал как-то раз Берто. — За то, что мы позволили затопить Пантабанган, изведаем теперь и бесконечную нужду, и голод, и другие несчастья.

— А ведь он остался в своей хижине на вершине холма, когда все уже ушли!

— И его только потому смогли вывезти на амфибии, что он совсем ослабел от голода!

— Дедушка Гудонг был первым покойником здесь, в новой деревне.

— Нет уже больше «отшельника» Пантабангана.

— Но его предсказание сбылось!

— И мне было знамение, — вмешалась бабушка Села, сплевывая слюну, красную от бетеля. — Я ведь вам говорила, что увидела большого удава, а это дурная примета. Какой же он был длинный! А тело — банановый ствол! Прополз мимо и исчез в куче мусора. Мои деды и бабки жили здесь, и ни один из них не видел такого огромного удава! Если удав появился — значит, будет мор, а раз он большой, то и мор будет великий, вот так.

Раздались глухие голоса, выражающие согласие.

— А сколько ворон появилось в нашей деревне! — сказал дядюшка Густинг. — Господи, когда они взлетают, небо черным становится!..

— А вы заметили, что, как только наступает вечер, собаки начинают выть? — добавил дядюшка Иманг. — По-моему, они своим воем тоже беду накликают. Господи боже мой, у меня волосы встают дыбом!

Дядюшка Иманг осенил себя крестным знамением, перекрестились и женщины. Даниэль прокашлялся, прежде чем начать говорить.

— Но почему мы должны верить знамениям? А может быть, дедушка Гудонг просто предупреждал о том, что нам поначалу будет трудно?

Но ему стали возражать.

— Разве наша жизнь в Пантабангане не была счастливой? — настойчиво спросил один.

— Там пусть у нас не было денег, но была пища!

— Там мы сами собирали свой рис, а не надеялись на паек!

— Там не надо было покупать овощи. У нас были огороды, где мы их сами выращивали.

— В ручье и в реке было полно рыбы и другой живности!

— Ну что ты на это скажешь, Даниэль?

Все посмотрели на Даниэля. А он спокойно ответил, глядя прямо в лица своих собеседников:

— Все, что вы говорите, верно, но это было тогда, тогда!.. И когда пошла по нашей деревне река и вода с гор, когда в течение нескольких месяцев затонула наша деревня, мы действительно ни о чем другом не могли думать. Мужчины и женщины, дети и старики не стыдились своих слез. А когда в воду погрузилась верхушка церкви, когда уже ничего не было видно над водой, разве чуть не умерли мы все от страха? — В голосе Даниэля послышалось напряжение. — Но Пантабанган затоплен, и, как бы мы ни вспоминали о нем, мы не сможем вернуть затонувшую дорогу и дома, кладбище и церковь, наши поля! Пантабанган не изменился только в нашей памяти. А сейчас мы в новом Пантабангане. Мы должны жить по-другому, у нас теперь другие проблемы!

Долго молчали односельчане Даниэля.

— Например, — продолжал Даниэль, — снабжение водой нерегулярное. Мы вынуждены брать воду и купаться внизу. У нас продолжаются болезни и есть новые утонувшие.

— Мы рядом с плотиной, — добавил Элионг, — но у нас нет воды в кранах. Нет ирригационной системы, вода не поднимается наверх, а наши поля на горе. Кровь и слезы жителей Пантабангана будут стекать на равнины Нуэва-Эсихи!

— Земля сухая и каменистая, ничего не растет, все вянет!

— И удобрения тоже не могут нам помочь. Их смывает, потому что нам приходится сажать на горе. Говорят, есть план создавать рисовые террасы, но когда это будет? Когда мы получим с них урожай? А мы уже сейчас голодаем!

— Вы говорите, что вы счастливы, потому что у вас есть своя земля, — вмешалась Пина. — Но как, к примеру наша семья может жить за счет этого «комплексного земледелия»? Мы работаем на ферме с понедельника до четверга, а получаем только двадцать четыре килограмма риса в месяц. Кроме того, если не отработаешь все четыре дня, тебе вообще могут дать за эту неделю всего четыре килограмма риса! А если и дадут все, что причитается, то еще неизвестно, хватит ли этого на всю семью. Да еще теряешь по три часа на дорогу туда и обратно, а там целый день жаришься на солнце, высаживая акации.