Лютер - Гвидо Дикман

Мартин оглянулся вокруг, быстро сориентировался и отправился в путь. Он хорошо понимал, что следует воспользоваться неожиданным мигом свободы, — вряд ли ему в ближайшее время еще раз представится возможность избавиться от общества брата Иоганна. И полный деятельной энергии, он пошел в сторону центральных кварталов города.

Пробираясь по грязной, в глубоких рытвинах улице, рассматривая дома, башни и памятники, он невольно вспомнил слова одного паломника, сказанные за кружкой вина в хибарке, где они останавливались на ночлег по дороге в Рим. Он назвал этот город высочайшими небесами и мрачнейшим адом одновременно. Когда день стал клониться к вечеру, Мартин понял, что имел в виду старик, описывая Рим столь нелестно. В то время как роскошные дворцы римской аристократии и церковных иерархов, храмы и часовни излучали богатство и жизнерадостность, жалкие хижины бедняков тонули в пучине безнадежности. И куда бы ни направлялся Мартен во время своей прогулки по переполненному людьми шумному городу, всюду сталкивался он с контрастами, вселявшими в его душу отчаяние. Похоже, здесь никто не удивлялся тому, что посреди квартала изящных белоснежных палаццо с огромными воротами стояло кособокое дощатое строение, освещаемое. Внутри чадящими смоляными факелами; в его покрытых плесенью стенах два десятка продажных женщин занимались своим ремеслом. Церкви стояли в окружении остатков древних колонн с ионическими, коринфскими или дорическими капителями. И кругом — грязь, в некоторых кварталах доходящая путнику до щиколоток. Казалось, римляне и не вспоминали о каналах и виадуках, которые построили в городе их предки, ибо Мартин мог наблюдать, как в домах то и дело открывались окна верхних этажей и оттуда прямо на улицу вываливали целые корзины мусора и выплескивали помои. Коровы и овцы топтались в собственном навозе, и тут же, в десяти шагах, привалившись к каменной стене, мочились двое пьяных. Ужасающая вонь стояла в кварталах Старого города, и даже легкий освежающий ветер не мог ее одолеть. Губы Мартина скривились от отвращения, он судорожно сжал пальцами итинерарий, маленький свиток с планом города, который дали ему с собой в монастыре августинцев. Но как он ни старался разглядеть что-нибудь на этой схеме, все эти кривые линии, стрелочки и крестики, густо испещрявшие пергамент и указывавшие путь к церквам Святой Агнессы, Сан-Пьетро в Монторио или Санта-Кроче в Джерусалемме казались непостижимыми, и он не мог совместить их с необозримым хитросплетением улиц, площадей или с полуобвалившимися проходами в старых стенах. В лучах заходящего солнца они казались клубком из зловонного камня и гнилого дерева.

Со вздохом свернул он бесполезную карту, сунул ее под рясу и доверился собственному чувству пространства. Брат Иоганн наверняка пустится на поиски, если ко времени общей молитвы Мартин не вернется в монастырь.

В узких, вонючих переулках, отходящих от больших площадей, теснились необозримые толпы, лошади, паланкины, повозки. Вопили, перекрикивая друг друга, торговцы свечным товаром, вином, шерстью. Цирюльники брили клиентов прямо на улице. Нотариусы и бедные поэты с грифельными досками в руках предлагали прохожим свои услуги. Перед порталом церкви Сан-Себастьяно вокруг горящего костра толпились продавцы священных сувениров. Всех, кто пытался проскочить мимо них, они неминуемо останавливали и совали под нос кто медальоны с изображением святых, кто флакончики со слезами Иисуса или маленькие деревянные шкатулки. Бородатый старик с набрякшими мешками под глазами, расставив ноги, преградил путь Мартину. Голову его прикрывал грязный капюшон из мешковины, из-под которого выбивались спутанные седые волосы, и пряди их напоминали шевелящихся змей. Морщинистые щеки старика были похожи на две половинки печеного яблока. От него исходил кислый запах дешевого вина.

— Большой выбор святых, fratello mio! — закричал старик, обнажив остатки гнилых зубов. — Не желаете ли чуда, дорогой брат? Купите святого себе на радость — да и для защиты. Вот, смотрите, это — святая Одилия. Она исцеляет слепых!

Мартин смущенно помотал головой. Жестяные святые должны были творить чудеса, но для обездоленного старика, который их продавал, они явно никаких чудес совершить не смогли. Мартин попытался ускорить шаг и спастись от назойливого люда, что грелся у костра, но от торговца было так просто не избавиться.

— Я вижу, что на глаза вы пока не жалуетесь. А вот будь вы в моем возрасте, вы бы не стали столь легкомысленно отмахиваться от помощи святой Одилии!

— Может быть, и так. А сейчас отпустите меня, прошу…

— А с ногами у вас как? — перебил Мартина торговец, указав на запыленные сандалии молодого монаха. — Монах нищенствующего ордена наверняка частенько стирает ноги в кровь! В таком случае святой Криспиан — это то, что вам нужно! И ноги у вас будут как новенькие. Хоть на всех свадьбах подряд пляшите… Ох, я и забыл, уж простите бедного старого человека! Я забыл, что ведь танцевать-то вам запрещено!

— Я обязательно посоветую купить ваши медальоны моему собрату по ордену, когда мы соберемся в обратный путь, на родину, — уже с угрозой в голосе сказал Мартин, ибо, честно говоря, болтовня старика ему порядком поднадоела. Как вообще смели эти оборванцы заниматься своим подозрительным ремеслом прямо перед собором Сан-Себастьяно?!

Двое молодых священников, не обращая ни на что внимания, спустились вниз по лестнице и исчезли за дверью, обрамленной вьющимися розами. Похоже, торговая суета перед порталом церкви волновала их столь же мало, как кардиналов — натиск паломников, рвущихся к реликварию со святыми мощами в Сан-Джованни.

«Даже священники в это не вмешиваются», — с удивлением подумал Мартин. У него мелькнула было мысль, не делят ли они с торговцами барыши, но тут вдруг пронзительный звук охотничьего рожка заставил его вздрогнуть. Все вокруг пришло в смятение. Торговцы поспешно убирали свой товар. Две женщины с котомками на плечах побежали вверх по лестнице. Огонь тут же погасили. Мартин почувствовал, как рука старика железной клешней сжала ему плечо и потянула вниз, к земле.

— Вместе на колени встанем, брат, — прокряхтел старик, задыхаясь.

Шнурок, на которую нанизаны были жестяные медальоны, он засунул куда-то под свою рваную одежку и бросился прямо в грязь — только брызги полетели. С опаской поглядывал он из-под своего островерхого капюшона на конную процессию, впереди которой бежали с трубами два герольда. Четверо всадников на угольно-черных лошадях — казалось, только самой бледной смерти и скакать на них, — сопровождали убранный красным шелком паланкин.