(не)свобода - Сергей Владимирович Лебеденко

за их спинами раздался глухой металлический рокот: это разъехались ворота во внутренний дворик суда, открывая дорогу фсиновскому автозаку. Автозак остановился, плюнул шариком черного дыма и, рокоча и ругаясь, вырулил на боковую улицу в сторону Садового кольца. Он медленно удалялся, моргая огнями. Возможно, в автозаке везли и Шпака.

Саша выдохнула и разломала окурок о ступеньку пожарной лестницы. Ногти у нее были покрыты черным лаком, который уже отшелушивался.

– И чем я могу быть полезен?

Саша прищурилась.

– Ты же в «Будущей» работаешь, да?

Олег кивнул.

– На постоянке или стажируешься?

– Постоянно, но на удаленке. С утра в редакции, потом по судам. Ну, или наоборот. От суда зависит.

– Интересно.

– На самом деле – не очень, – пожал плечами Олег. – Ездишь в разные места, долго ждешь, потом пишешь про то, что увидел. Ничего особенного.

Саша усмехнулась.

– Ты будто о какой-то бухгалтерии говоришь, а не о судах. Как чувак из департамента какого-нибудь о своем офисе, корпоративной почте и рыбках в аквариуме.

– Но это правда! Суды практически всегда одинаковые.

– Люди-то – разные; хоть и мрази. – Саша снисходительно улыбнулась одними губами. – Можно к вам на стажировку устроиться? В газету.

– Конечно, только если…

– Я про оплачиваемую, разумеется.

– Я могу поговорить, конечно, но… – Олег замялся.

– Спать я с тобой не буду, сразу говорю.

Олег покраснел, а потом поймал себя на мысли, что слишком долго рассматривал Сашины голые лодыжки, и поспешно отвернулся.

– Я вовсе не имел в виду…

– Я шучу, – она улыбнулась снова, но уже теплее. – Ты же Робин Гуд. Просто скажи, что ты в деле.

Вакансий в «Будущей» не было почти никогда; сам Олег оказался там после той самой случайной счастливой рекомендации, которую получаешь, один раз сделав кому-то что-то хорошее или применив навык активного слушания. Денег же в независимой прессе не было так давно, что некоторые стали считать бессребреничество главным качеством журналиста. Но вслух Олег об этом говорить не стал.

– Хорошо. Давай попробуем. Встретимся завтра у редакции. Дашь номер?

И, конечно, дело было не в том, что от Саши не хотелось отворачиваться. Нет, не в этом. Конечно, не в этом.

Филантроп

Голубь оставил несколько белых капель на лобовухе «мерседеса». Леонов сказал охраннику убрать эту гадость, тот выскочил и выпустил по птице три патрона калибра девять миллиметров. Гильзы звякали по асфальту; потом их подхватил ручеек и унес в питерскую ливневку.

Через две минуты тридцать секунд к «мерседесу» подскочили трое охранников экономического форума; они потребовали сдать оружие и собирались вызывать полицию. Но открылась задняя дверь, из машины вышел Леонов и произнес две короткие реплики, включавшие аббревиатуры из трех букв и двух букв, – и охранники послушно ретировались.

Леонов смотрел в серое небо, где кружила стайка голубей. Да, это определенно был еще один знак.

Что мир близится к концу, Леонов подозревал давно.

Дело было не в очередном докладе кого-то из должностных лиц или угрозах западных партнеров, которые однажды уже похоронили парочку предприятий Леонова. И не в том, что его труд «Государство» – они презентовали третий том – никак не желал превращаться в бестселлер; что человек – существо в основе своей бездуховное, и к Богу его надо вести, знал еще Великий инквизитор у Достоевского.

Нет, просто Леонов увидел семь светильников, семь звезд, – тех самых, что загорались у Иоанна. Тем более что случилось это в самом конце длинного дня, и без того наполненного знаками и символами. А если Леонов что-то и узнал из работы в сетевой безопасности – так это то, что ничего нет важнее знаков и символов.

Стенд телеканала сделали шикарный. Он был заметен издалека: расписан под хохлому, раскрытый, словно книжка. Внутри конструкции – огромный экран, на котором шла прямая трансляция и время от времени появлялся лик Спасителя.

Либералы уже успели посмеяться – так рассказывали, потому что сам Леонов всех либералов давно забанил, и жалел, что не мог запретить им говорить в офлайне. Да и стенд был – не для них; а вот, например, для тех черненьких депутатов в приличных европейских костюмах, которых просвещала девочка-стендистка в красивом кокошнике. Девочек имелось даже две: блондинка и брюнетка, для симметрии, и пока блондинка рассказывала о чем-то африканской делегации, брюнетка подскочила к Леонову и начала щебетать: Фома Владиленович, всё ли вам нравится, всё ли хорошо, вот хлеб-соль отведайте, с кубанского нашего производства… Леонов почувствовал нотку раздражения: он знал, что с кубанского, сам же тесто выбирал месяц назад; но силой подавил в себе гнев – гнев ведь от дьявола, Фома Владиленович, – и усмехнулся в бороду:

– Любочка, ну что вы меня смущаете? Мне еще книжку презентовать через, – он скосил глаза на свои «Vacheron Constantin», – час пятнадцать. Вы бы лучше вон, нашими друзьями из Центральной Африки занялись, а то чего они буклеты теребят.

– Да они подождут, Фома Владиленович! – напирала брюнетка. – Откушайте бутербродик! С утра маетесь тут. С голоду еще помрете, как же мы без вас!

Для виду Леонов улыбнулся и даже откусил бутерброд, но про себя подумал, что Любочка на стенд не вписывается: смазливая, но тупая, и гостей обслужить толком не может – только в рот начальнику смотрит.

…Только так можно спасти мир от апокалипсиса.

Его признаки он видел повсюду. Сын стал звонить не пять раз в неделю, а три, в основном по поводу денег для его киберспортивной команды и одного проекта, связанного с сетевой безопасностью. В Питере стало холоднее весной. Очередной любимый актер оказался геем, и теперь придется избавляться от коллекции дисков с его фильмами – такая незадача.

Но особенно громко шаги приближающегося апокалипсиса гудели в театре.

Гендиректора театра имени Шевченко задержали рано утром. Тогда же о задержании узнал Леонов – ему прислали смс. Он был приятно удивлен.

А весь мир узнал о задержании – днем, когда следственный комитет выпустил пресс-релиз, где среди прочего писали, что театру Шевченко несколько лет назад выдали грант на инновационный культурный проект, из которого гендиректор по имени Матвеев украл шесть миллионов рублей – не один, конечно, а с сообщниками: худруком Цитриным, бухгалтером Маславской и сотрудницей Минкультуры Шерстобоевой.

Мягкий был текст, слишком компромиссный. Но автор, скорее всего, и не знал, что на сцене театра Шевченко творилось. У пресс-секретаря перед глазами просто была еще одна уголовка, ну, не в подворотне, так в театре, написал – переходишь к следующей. А у Леонова – у Леонова был альков русской культуры, который день за днем оскверняли кощунники. У Леонова –