Нераспустившийся цветок (ЛП) - Джуэл Э. Энн

— О, боже! — я издаю стон, опираясь одной рукой о стену душевой кабинки, в то время как мои пальцы — его пальцы — двигаются вокруг наиболее чувствительной точки.

Тук-тук-тук!

— Я собираюсь сбегать домой взять телефон, сейчас вернусь, — голос Оливера будто обливает меня холодной водой.

— Х-хорошо, — «квакаю» я.

Я пропускаю оргазм — не первый раз, когда такая возможность утекает, как вода в канализацию. Вытершись, я достаю пару легких розовых кружевных трусиков и соответствующий бюстгальтер. Не для того, чтобы выглядеть сексуально — это был бы проигрышный вариант, — просто, чтобы чувствовать себя сексуальной. Для того чтобы чувствовать себя таковой, нужно, чтобы это сказали. Я знаю, что это меняет полностью мой образ. Однажды я надела длинный сарафан без белья и Алекс сказала, что моя походка стала более подпрыгивающей.

Наношу на тело лосьон, парфюм, немного макияжа и подсушиваю волосы, затем возвращаюсь к Оливеру. Повернувшись спиной к зеркалу в полный рост, оборачиваюсь, чтобы посмотреть насколько моя татуировка выглядывает из-под тонких бретелей майки. Не на много, как раз достаточно, чтобы выглядеть загадочно, сексуально и вызывающе. По крайней мере, так говорит Алекс, но мне нравится ход ее мыслей.

— Ищешь предложение получше? — дразню я, спускаясь по ступенькам, когда замечаю, что Оливер занят телефоном.

— Да, но, кажется, ты — самое лучшее, что мне может достаться сегодня вечером.

— Остришь?

— Обычно нет.

— Ты уже захмелел? — я беру свою сумочку.

— Еще нет. Ты оказалась не очень обходительной хозяйкой.

— Тогда пойдем, — я открываю дверь и жду.

— Пойдем куда? — он встает и немного колеблется перед тем, как подойти.

— В «J.P. Licks»[20] за щербетом с манго.

— Ты хочешь, чтобы я кончил наблюдая, как ты ешь мороженое?

— Что ты только что…

Он чешет свою щетину.

— Дерьмо, я не это имел в виду или то, что я имел в виду… ух, блин! Я просто имел в виду, что мы идем вместе… черт! (прим.ред. — в англ. языке глагол come можно перевести как идти и как кончить).

Я смеюсь так, что могу намочить трусики, пока он заикается, потирая лицо, и тянет себя за волосы.

— Не обращай внимания, просто пойдем, — бубнит он и идет в мою сторону.

Я вытираю слезы в уголках глаз. Спешу догнать его, беру за руку и переплетаю наши пальцы. Он смотрит вниз на наши руки, затем на меня.

— Подумала, что могу занять руку.

— Смешно, — говорит он, концентрируя внимание на тротуаре.

— Я тоже так думаю.

***

— Первый поцелуй? — спрашиваю я.

— Джена Рид, второй класс. Твой?

— Милфред Мамфорд, третий класс. Впервые разбили сердце?

— Подожди минуту… ты впервые поцеловалась с девочкой?

— Нет, Милфред определенно не девочка. В выпускном классе он был самым большим спортсменом и неоспоримым лидером в игре в регби.

— Милфред?

— Его мама была уверена, что будет девочка и решила назвать в честь бабушки, Милфред, даже когда он родился с пенисом. А его папе нравилось имя Фред, поэтому после многочисленных споров, когда его уже неделю называли малыш Мамфорд, они пришли к решению назвать его Милфред.

— О, боже! Разве у него не было второго имени, чтобы пользоваться ним?

— Хейзел.

— Ты издеваешься?

Я качаю головой и хихикаю, слизывая с ложки щербет. Оливер охотно играет в мою игру «Первый раз» пока мы наслаждаемся холодными десертами. Я знаю, что первый раз он попал в больницу со сломанной ногой после игры в футбол. Первый полет на самолете был в Мичиган в гости к его бабушке и дедушке, когда ему было шесть месяцев. Первым автомобилем был красный «Камаро». Первый раз он нарушил закон, когда ехал на своей красной «Камаро» со скоростью более ста миль в час по межштатному шоссе сразу за Бостоном в два часа ночи в семнадцать лет, тогда его лишили прав.

— Первый колледж Лиги Плюща, который ты притворялась, что посещаешь? — Оливер стучит ложкой по зубам.

— Ага, тут ты и попался. Тебя сводит с ума то, что ты не можешь выяснить, почему я не хожу на занятия. — Он не отвечает, а просто продолжает стучать, как часы. — Хорошо, — я вставляю ложку в тающее мороженое. — Вскоре после того, как я поступила, папа потерял работу и у нас были неожиданные медицинские растраты, на которые пошли деньги, отложенные на мое образование. Мой методист был уверен, что я получу хорошую стипендию, но, когда не получилось, у меня не хватило духа рассказать родителям, что я больше не могу позволить себе посещать Гарвард. Не то чтобы они были глупыми или что-то в этом роде. Просто они доверили своему ребенку, который окончил школу со средним балом 4,0 и планировал получить степень по бизнесу, выяснять и улаживать все финансовые дела. Они придавали такое большое значение тому, что их ребенок ходит в Гарвард, поэтому сказать, что они гордились мной, было бы значительным приуменьшением. Вот почему, когда моего лучшего друга Кая приняли тоже, мы оба подумали, что это в интересах всех и каждого притвориться, будто я хожу в Гарвард, пока не накоплю достаточно денег, чтобы по-настоящему ходить туда… что должно произойти этой осенью.

— Ты начинаешь учиться осенью?

— Они дали мне два года отсрочки, что практически невозможно получить, если ты не состоишь в Корпусе Мира или тому подобной организации. Тем не менее, из-за потери работы, медицинских и финансовых проблем, с которыми столкнулась моя семья, мне удалось получить два года вместо одного.

Он морщит губы, и шестеренки в его голове крутятся так громко, что, уверена, люди на другой стороне улицы могут это слышать.

— Тебе когда-нибудь приходило в голову, что, возможно, в аду для тебя и Алекс специально уготовано место, за тот грандиозный обман, который вы выстроили по отношению к вашим родителям? — Оливер приподнимает бровь.

— Без сомнения, — смеюсь я. — Но если ты чувствуешь себя, как будто уже побывал в аду и вернулся, то по какой-то причине возвращение туда после смерти уже не кажется таким большим делом. Ты понимаешь, что я имею в виду?

Лицо Оливера становится мрачным.

— Да, думаю, я знаю, что ты имеешь в виду. Как много времени тебе понадобилось, чтобы вернуться? — его слова пропитаны болью; они тяжелые, высасывающие воздух из комнаты.

Я пожимаю плечами, откидываясь на стуле, все еще ощущая пережитки путешествия в ад.

— Чуть меньше двух лет.

— Как ты поняла, что вернулась?

Я украдкой смотрю на его напряженное лицо и улыбаюсь.

— Однажды утром я не узнала себя в зеркале.

Оливер кивает, возможно, обдумывая мое утверждение, считая, что это метафора, но это не так. Я имела в виду это в прямом смысле слова.