По прихоти короля - Анри де Ренье

Ему понадобилось довольно много времени, чтобы выйти из столбняка, так что он вполне пришел в себя только тогда, когда провел г-на маршала в большую замковую галерею. Хотя г-н де Маниссар постарел и довольно сдал с того времени, как Антуан в детстве жил у него на острове Сан-Луи, он тотчас его узнал. Он знал от игумена Валь-Нотр-Дама о его военной карьере, и г-н маршал отлично помнил мальчугана, которого некогда приютил и о котором сестра его заботилась на своем чердачке. Антуан почувствовал на своей щеке щетину бритой бороды. Поцеловались. Потом Антуан услышал из уст маршала рассказ о разбитом стекле и о том, как, в конце концов, с одной стороны, боязнь вечерней свежести, с другой, желание снова увидеть друга привели г-на де Маниссара в Аспреваль.

Маршал, усевшись в кресло, протянул ноги к огню, снял парик и, держа его на кулаке, в результате чего обнаружился его череп с бритыми седыми волосами, Уже задавал себе вопрос, хорошо ли он сделал, поступив, сообразуясь со своим капризом и любопытством.

Помещение казалось ему несколько заброшенным. Огонь освещал красным светом разъехавшиеся плиты на полуголые стены, худое и воспаленное лицо г-на де Берлестанжа, который раздувал огонь своим дыханием вместо продранных мехов. Г-н де Маниссар стал беспокоиться, не будет ли недостатка в удобствах в Аспревале, и немного утешился при мысли, что у него в сундуках находится все самое необходимое. От вида и запаха бульона, который ему принесли, он просветлел и мысленно похвалил себя за то, что не пустился в дорогу с разбитым окном, подвергая себя мёзским ветрам, которые в марте сохраняют еще зимнюю резкость и остроту.

– Нужно беречь свое здоровье,– думал он,– и целиком его сберегать для королевской службы; лучше умереть от пушечного выстрела, чем от порыва ветра.

Между тем, лакеи занялись устройством постели. Кровать была та же, на которой некогда г-н де Поканси нашел разложенным платье прекрасной Аннеты Курландон в вечер ее бегства из Аспреваля. Ее отнесли в нежилую комнату, рядом с большой галереей. Г-н маршал встал посмотреть, как стелют ему прекрасные простыни из фризского полотна. Он пощупал матрас и одеяло. Оно было из тончайшего китайского шелка. Г-жа Даланзьер уже давно на него зарилась. Она мало-помалу приучила Антуана заниматься домашними делами и потихоньку от старого Анаксидомена иногда приходила проверять, все ли в порядке в Аспревале. Маршал обрадовался при мысли хорошо поспать, так как любил тонкое белье.

– А, сударь,– сказал он фамильярно Антуану,– отец ваш не так изменился, как вам угодно было утверждать, узнаю его по этому белью. Никто больше, чем он, не любил хороших постелей. Ах, каким молодцом был он в постели! Я говорю это не для того, чтобы вас оскорбить, но вы уже в таком возрасте, что можете знать, что у вашего батюшки в свое время было много похождений. Этой склонности вы обязаны рождением двух ваших братьев, с чем я вас не особенно поздравляю, хотя их мать была красивейшей женщиной на свете!

Антуан вспомнил, что два или три раза видел вторую жену г-на де Поканси; он поклонился в знак согласия.

– Черт возьми! – продолжал маршал, ударяя кулаком по подушке, причем рука его далеко вдавливалась в перья,– если бы я был с нею здесь, я бы непременно подарил вам третьего братца!

Г-н де Берлестанж смерил маршала укоризненным взглядом. Его вытянутое желтое лицо никогда не смеялось, оранжевые морщины бороздили шафранную наружность. Большой парик с локонами ниспадал ему на узкие плечи. Зеленоватый камзол подчеркивал худобу тела.

– Э, Берлестанж, об этом разговоре, по крайней мере, ты не будешь доносить жене, что входит в твои обязанности? К тому же, в замке нет женщин, и той, о которой я говорю, здесь нет, так как я узнал, сударь,– прибавил он, обращаясь к Антуану,– из письма, которое вы послали моей сестре, каким образом Курландон отсюда убежала.

Антуан воспользовался случаем справиться о барышне де Маниссар. Он сделал это, краснея. В течение многих лет он продолжал писать ей, не получая никакого ответа. Тем не менее, он не переставал думать о ней с нежностью и с некоторой укоризной. Часто по вечерам, в своей одинокой комнате, он жалел о соседстве барышни де Маниссар, полоске света и звуке блох под ногтем, заменяемом иногда для него треском особенно какой-нибудь старой мебели. В начале своего пребывания в Аспревале он особенно чувствовал себя уединенным и печальным. Тогда, засыпая, он клал себе руку под щеку, чтобы вспомнить другую опору, более нежную и мягкую. Потом все это прекратилось. Прекрасный бюст г-жи Даланзьер заменил для Антуана воспоминание о теплой и далекой теперь груди барышни де Маниссар.

– Сестра все та же,– ответил маршал.—Все так же возится с картами, глобусами и травами. Ведь это она доставила маршальше г-на де Берлестанжа для ее сына, когда ему минуло семь лет; он превосходно воспитал его, и я удивляюсь, почему он не последовал за своим учеником на суда, где тот теперь служит. Так нет! Г-н де Берлестанж предпочел увязаться за мною. Он предпочел Марса Нептуну! Это мой Аргус.

Берлестанж изобразил улыбку, от которой переместились его морщины.

– Однако я очень боюсь, Берлестанж,– снова начал маршал,– что ваш слух будет оскорблен, когда г-н де Поканси будет здесь. Анаксидомен – человек веселый, и если мы примемся, как бывает при встрече старых друзей, вспоминать нашу молодость, то держитесь! Но вы не будете и слушать, у вас сильно разыгрался аппетит, и я советую вам заняться его удовлетворением раньше, чем мы вступим в бой. А вам, сударь, не угодно ли будет доложить вашему батюшке о нашем приезде. Я горю нетерпением обнять его.

Антуан нашел своего отца в кровати. Ночная рубашка в цветочках была расстегнута на похудевшей шее. У изголовья горела восковая свеча. Шелковый халат висел на спинке кресла. Без парика у прекрасного Анаксидомена череп был голый и блестящий. Одеяло было покрыто связками пожелтевших писем. Старая перчатка корежилась, как плоская рука без костей. Некогда она, без сомнения, обтягивала чью-нибудь очаровательную надушенную ручку. Разрисованный веер полуоткрывал свое сломанное крыло. От этих старых вещей исходил печальный, нежный запах. Когда входил Антуан, г-н де Поканси пытался удержать веер, который скользнул на пол. От движения старика из рукава выставилась тощая рука. И Антуан с грустью смотрел на эту постаревшую кожу, на лысый череп и эти любовные безделушки, разбросанные вокруг всего, что осталось у г-на де Поканси от прекрасного Анаксидомена.

Антуан сел у кровати. По мере того, как он говорил, г-н де Поканси выказывал все большее волнение. Он повторял вполголоса:

– Маниссар, Маниссар!