Джон Леннон, Битлз и... я - Пит Бест

— Сколько у тебя? — поинтересовался Джордж со своей кровати.

— Ни единого паскудного гроша! — выдавил Леннон с несчастным видом.

— Но зато мы получили хорошую взбучку! Расквашенный нос и парочку фингалов, — ответил я, тоже совершенно убитый.

Затем я поведал им душераздирающую историю о нашем великом сражении: об ударах головой, полученных морячком, когда он захотел нас развлечь своей газовой игрушкой; о том, как я уронил бумажник в свалке, и как морячок снова им завладел. Двое других битлов не выразили ни малейшего сострадания. Они едва сдерживались, чтобы не расхохотаться. Единственный шаг, предпринятый БИТЛЗ на пути искателей фортуны, завершился полным фиаско. Наше дыхание постепенно восстанавливалось, пока мы подсчитывали потери, вроде порванных джинсов, и приходили к убеждению, что это еще далеко не конец.

Слезоточивый газ все еще ел глаза, но это было гораздо лучше, чем предвкушение расплаты. Наш матрос, конечно же, не забудет так просто четырех «скузеров», которых он столь любезно пригласил на ужин, — парней, которые выдавали такую прекрасную музыку, и которые нашли воистину уникальный способ его отблагодарить. Мы были уверены, что он вернется с бандой дружков, чтобы спустить с нас шкуру.

Леннон и я ложились спать в полном оцепенении. Я вернулся в темноту своей каморки, и единственной моей мыслью перед тем как заснуть, была та, что завтра мы предстанем перед нашим Последним судом!

Весь следующий день мы с Ленноном были на взводе и бросали вокруг пытливые и подозрительные взгляды. На сцене мы каждую минуту ждали появления в толпе нашего матросика, со стиснутыми зубами прорывающегося к нам. Но он никогда больше не вернулся. Слава Богу, никакие пиратские банды, жаждавшие крови Джона Леннона и Пита Беста, не брали «Кайзеркеллер» на абордаж ни этим вечером, ни на другой день, ни, тем более, в последующие дни.

Наши опасения понемногу рассеялись, и жизнь вернулась в нормальное русло (если только жизнь в Сент-Паули можно считать нормальной). Моряк, может быть, снова отправился в плавание, и у него не было времени взять реванш. Как ни странно, за все то время, что мы провели в Гамбурге, он ни разу больше не появился.

Кажется трагической иронией, что двадцать лет спустя Джон нашел свою смерть от руки психа, которого он никогда не встречал и которому никогда не причинял ни малейшего зла. В течение тех четырех лет, что я его знал, я ни разу не слышал, чтобы он говорил о страхе смерти, даже после нашей ужасной стычки с матросом.

Мы гораздо больше были заняты нашей повседневной жизнью с ее насущными проблемами. Впервые мы были полностью свободны от родительского или школьного надзора, и впились в жизнь мертвой хваткой. Но часто мы спрашивали себя, где можно раздобыть корку хлеба.

Был у нас один источник средств к существованию, которым мы дорожили больше всего. Стью и Астрид были теперь неразделимы, и друзья Стью становились друзьями Астрид. Иногда мы наведывались к ней, и ее мать время от времени кормила нас сэндвичами или еще чем-нибудь. Астрид была балованным ребенком, ходившим в художественный колледж. Декор ее комнаты представлял собой строгое сочетание черного с белым, вплоть до шелковых драпировок.

Ее фамилия была Кирххер, и, как это ни странно, она возникла в нашей жизни через посредство своего бывшего друга сердца Клауса Форманна, парня, приехавшего из Берлина, где его отец был известным физиком. Клаус тоже был очень талантливым художником: учась в Гамбурге, он зарабатывал на жизнь иллюстрированием журналов и оформлением конвертов пластинок. Он также занимался на курсах фотографии, где и повстречал Астрид. Она уже тогда работала с фотографом, у которого училась. Общность интересов сблизила их, и с тех пор как они познакомились, Клаусу была предоставлена собственная комната в доме Астрид.

Ни тот, ни другая не были похожи на завсегдатаев Репербана, большинство из которых представляли собой точную нашу копию, одеваясь в черные куртки английских тедди-боев и не стесняясь драться под музыку. Клаус же и Астрид были верными последователями Сартра и экзистенциальной философии, что означает, согласно словарю, примерно следующее: «…человек в своей жизни должен руководствоваться лишь своими собственными желаниями и извлекать все возможное из настоящего момента». По названию их философии мы дали им прозвище «экзи». Оба они носили черные кожаные плащи, которые страшно нравились БИТЛЗ, и, в противоположность нашим волосам, зачесанным назад, Клаус носил челку.

Однажды Астрид и Клаус, гуляя в районе Сент-Паули, повздорили, и Клаус, чтобы утешиться, отправился один в сторону Гроссе Фрайхайт. Во время прогулки он был привлечен шумом, доносившимся из «Кайзеркеллера». Его производили «Рори Сторм энд Хэррикейнз». У нас в это время был перерыв, и мы расположились за одним из столиков.

Клаус уселся рядом с нами. Позднее он нам объяснил, что был привлечен видом пяти черных ливерпульских курток, причесок а-ля Элвис Пресли и забавных сценических костюмов, состоявших из коротеньких бело-серых пиджаков, дополненных черными рубашками и брюками, и еще — серыми туфлями с острыми носами. Мы считали, что выглядим, как все, но ему мы показались забавными. Тем не менее он оценил нашу музыку, когда снова подошла наша очередь играть, и в течение следующего перерыва попытался поговорить с нами, потрясая разрисованными им пластиночными конвертами. Никто ими особо не заинтересовался, кроме, может быть, Стью, которому как художнику они показались довольно любопытными.

Но мы, видимо, произвели впечатление на Клауса, потому что на следующий день он снова пришел на нас взглянуть, все еще в одиночестве. Он внимательно слушал наши песни, используя перерывы для того, чтобы поболтать с нами на ломаном английском. Он привел Астрид только на третий вечер. Мы узнали позже, что она не пришла в особый восторг от идеи поразвлечься в Сент-Паули: он был не совсем подходящим местом для «благородных девиц» из хороших семей. Как бы там ни было, она была очень красива в своей черной куртке, контрастировавшей с удивительно бледной кожей и белокурыми, коротко остриженными волосами. Ей было двадцать два года — на три года больше, чем Стью. Она нашла, что мы — мистически притягательны, и с тех пор постоянно сидела вместе с Клаусом за нашим столиком. С глазами, вечно спрятанными за черными очками, Стью очень быстро стал для нее представлением № 1 из всех нас пятерых.

Это была любовь с первого взгляда — Астрид узнала его по нескольким фразам. Я никогда не вел серьезных разговоров об этом со Стью, но совершенно очевидно, что ее чувства встречали взаимность. Все слушали очень внимательно, несмотря на то, что Астрид не говорила по-английски: она заставляла Клауса играть роль переводчика.

Очень скоро Астрид настолько подружилась с БИТЛЗ, что попросила нас позировать для фотографий. Последовавшая за этим замечательная серия работ была позднее опубликована во всем мире: БИТЛЗ — на «русских горках» в парке аттракционов «Дом» (расположенном в верхней части Репербана); на свалке автомобилей РАФ в знаменитом военном автопарке, который был когда-то, во время второй Мировой войны, мишенью бомбардировок; на крышах и у входов домов. Она выполняла наши портреты в светлую, но пасмурную погоду (всегда придерживаясь своей излюбленной черно-белой темы), и эта манера была перенята в последующие годы официальными фотографами БИТЛЗ.

Мы все влюбились в кожаную одежду Астрид. Заразившись, Стью первым облачился в черную кожу. Немного спустя за ним последовал Джордж, купив по случаю у одного вышибалы куртку за 5 фунтов. Остальные поступили точно также, приобретя авиаторские куртки, которые прекрасно дополняли джинсы немыслимой узости и «сантьяги». И опять именно Джордж раскопал эти сапоги в одном магазине на Репербане и вызвал некоторую зависть, появившись обутым в черно-белую пару. Джон и я использовали первую же возможность, чтобы раздобыть такие же. Джон выбрал черные с золотом, тогда как мои были красными с черным. Пол, завоевавший репутацию довольно-таки прижимистого, только через некоторое время раскошелился на черные с голубым сапоги. И в довершение всего были куплены конфетно-розовые каскетки. Они казались нам незаменимым дополнением нашего шоу, но кончилось тем, что с ними решили расстаться.

Неудивительно, что после всех этих покупок мы и совсем разорились в пух.

Тем временем Астрид и Стью захватила безумная страсть. Астрид, прежде всего, попросила Клауса хоть немного научить ее английскому, чтобы общаться с нами, и в особенности со Стью, — он вытеснил Клауса из ее сердца, и, уж не знаю как им удавалось, но они общались при помощи англо-немецкого словаря. Клаус, тем не менее, остался добрым другом БИТЛЗ. В середине 60-х он приехал в Англию, чтобы играть в группе под названием «Пэдди, Клаус и Гибсон» (Пэдди и Гибсон тоже были из обоймы ливерпульских групп). Они записались на фирме «Пай», но не блеснули в хит-парадах. В 1966 году Клаус разрисовал конверт альбома БИТЛЗ «Револьвер» и оформил интерьер роскошного дома, который Джордж Харрисон купил в Уэйбридже, Суррей.