Экипаж - Жозеф Кессель

– Вечер наступил очень быстро, – ответил Эрбийон.

– Это из-за того, что мы поздно пообедали, – заметил Шаренсоль.

Они опустили головы, чтобы как-нибудь невзначай, пусть даже взглядом, не обменяться мыслью, которая, как все понимали, была их общей. Все знали о непреодолимом отвращении Дешана к полетам в сумеречном мареве, и при этом никто, даже издалека, не слышал рокота его самолета.

Тишина нарушалась только упражнениями капитана Ройара на манипуляторе. Тели, обернувшись к нему, очень тихо сказал:

– Не могли бы вы перестать, старина. А то ваши позывные можно принять за сигнал тоски.

Затем, обращаясь к игрокам, лихорадочно добавил:

– А вы что притихли? Мы еще не закончили. «Доктор», делайте ставку.

Лица вновь склонились над картами, расположенными в виде веера. Тем временем и последние просветы затягивались. Крупные капли дождя, как в гонг, застучали по железной крыше.

– Эрбийон, подойдите ко мне, – сказал капитан.

И прошептал ему на ухо:

– Позвоните, только не отсюда, а из кабинета, позвоните на батареи, в наблюдательные пункты, в штаб армии, везде, и попробуйте что-нибудь узнать.

Когда молодой человек вернулся, комнату уже освещали электрические лампочки. Несмотря на то что Тели не произнес ни слова, все глаза слишком пристально всматривались в Жана.

– Они ничего не знают, – сказал он, сопроводив свои слова жестом, который ему не удалось сделать беззаботным.

– Тели, их было четверо? – спросил Марбо вполголоса.

Капитан не ответил. В столовую прокралась смерть.

Однако Новию, которого обуял ужас, захотелось переключить внимание.

– Без шанса на успех, – сказал он.

А Шаренсоль ответил:

– Двойка треф.

Стажеру показалось, что всем не хватало воздуха, но дверь открыть они были не в силах. В ночи бушевала гроза.

Поскольку другого занятия они не нашли, то партия продолжалась.

Два дня подряд они сидели в бараке, ходящем ходуном от бури, с завываниями свирепствовавшей на плато. Ветер разворотил крыши ангаров. Чтобы пройти по летному полю, приходилось сражаться с ним, словно с течением полноводной реки.

Все эти два дня Тели ждал новостей о Дешане. Он любил его глубоко, сильно, конечно же с менее трогательной нежностью, чем Бертье, но более крепкой любовью, потому что она основывалась на тысячах воспоминаний о совместных попойках, разведках, сражениях, на осязаемой и ежедневной основе трехлетней жизни в эскадрильи.

Перестав надеяться, он приказал вывесить в столовой следующее обращение:

«При первом же просветлении – патруль из пяти самолетов. Искать боя».

Марбо прочел этот приказ первым и пошел к Тели.

– Ты хочешь отомстить за Дешана, это так? – спросил он.

Капитан промолчал, тогда он продолжил:

– Это не наша обязанность. Мы не истребители.

– Что, дрожишь, Желатин? – зло ответил Тели.

Толстый капитан пожал плечами.

– Тебе отлично известно, ради полезного дела я сделаю все, что нужно, – сказал он. – Но ты зря решил рисковать своей и нашими шкурами из-за горечи потери.

Брови капитана дрогнули, но он сдержался.

– Ты прав, – заметил он. – Я возьму добровольцев. Но заранее тебя предупреждаю, что ты не полетишь. Я возьму Эрбийона – он не так устал.

– Два безумца вместе. Всего хорошего.

Тели, видя, как его крупная фигура осторожно протискивается в узкую дверь, воскликнул:

– Марбо, послушай. Ты прав, и я прав. Мы не в обиде?

Толстяк посмотрел на него долгим взглядом своих маленьких живых глаз.

– Должно быть, ты действительно взволнован, мой бедный дружище, раз извиняешься передо мной, – сказал он.

Он похлопал капитана по плечу, что для него являлось выражением самого глубокого волнения. Однако так и не согласился принять участие в патруле.

На следующее утро, когда на заре ординарец пришел его будить, Эрбийон подскочил от радости. На этот раз он полетит сражаться.

В спешке он не стал одеваться и влез в свой меховой комбинезон прямо в пижаме. В столовой он увидел Тели, выбритого, начищенного, блестящего, словно готового отправиться на праздник. На столе лежали ломтики холодного мяса и стояли стаканы, наполненные розовым вином.

Мягкий бриз, еще пропитанный свежестью и ароматом ночи, овеял их лица. Снаружи первые проблески дня в тишине, окутавшей мокрую землю, спорили со мглой. Никакая трапеза, казалось Эрбийону, не могла соперничать с этими небольшими ломтиками, с этим терпким вином, которые он делил с героем в ожидании дня и в преддверии славы.

На летном поле гудели пять самолетов. Чудовищный звук работавших моторов растревожил мягкость нарождающегося утра. Воздух вокруг них содрогался. Небо своей нежностью напоминало цветок, – таким оно бывает лишь в те минуты, когда солнце касается его самыми первыми лучами. Механики напевали, винты грохотали так, словно пьянели от собственной мощи.

Эрбийон позабыл обо всем, ощутив блаженство быть здоровым, сильным и взлетать в лазурную высь одновременно с утренней звездой.

Самолет капитана первым набрал высоту, и Жан увидел, как коричневыми ракетами вслед за ними оторвались от земли и товарищи. Затем, сгруппировавшись в треугольник, они направились к линии фронта.

Опьянение от полета для Эрбийона было еще внове. Исполинское дыхание мотора, винтовой вихрь, порывы ветра, – все это оглушало его многозвучной и грубой симфонией, отдельные голоса которой он только начинал различать.

Оттого, что он вот так парил в небесной тишине, видел, как из-за горизонта выплывает красное солнце, и истребителем летел на линии противника, грудь его переполнялась непередаваемой гордостью.

Для полного счастья ему не хватало только битвы, навстречу которой так рвался капитан, треска пулеметов, а уж в победе и в славе он был уверен. Он тревожно огляделся вокруг в надежде увидеть крылья с черными крестами.

Только все напрасно. Они уже долго бороздили воздушные просторы, но небо, по прозрачности своей способное соперничать с драгоценным камнем, по-прежнему было пустынным. Эта разведка неминуемо должна была закончиться так же мирно, так же пошло, как и остальные его вылеты.

В надежде позабыть о своем разочаровании, он погрузился в созерцание пейзажа, пытаясь выделить в переплетении рвов, окрашиваемых в сиреневый цвет косыми лучами восходящего солнца, те, которые капитан попросил его запомнить для предстоящего корректирования огня. Однако его еще плохо натренированные глаза никак не могли установить между линиями противника четкую границу.

Он увлеченно работал над этим, пока резкий толчок не отбросил его к борту кабины. Самолет, выпуская перед собой красную полосу, пикировал.

«Капитан стреляет по немецким окопам», – подумал Эрбийон.

Теперь самолет то летел перпендикулярно земле, то выравнивался, резко бросался ввысь и опять пикировал, яростно кидая Эрбийона во все стороны, отчего он ударялся плечами о туфель.

Стажер, привыкший к тому, что капитан подобным образом с ним забавлялся, со спокойным сердцем переносил этот высший пилотаж.

Наконец самолет вновь обрел устойчивость, и капитан, повернув к Эрбийону радостное лицо, показал ему на точку позади хвоста биплана.

Жан не заметил ничего, кроме того, что все самолеты сопровождения куда-то исчезли. Он решил, что капитан его спрашивает, не страшно ли ему продолжать разведку в одиночку, и в ответ он изобразил беззаботный жест.

Однако внезапное исчезновение самолетов заставило его об этом задуматься.

«Может быть, пока капитан развлекался, заставляя меня приплясывать, – размышлял он, – с товарищами что-нибудь произошло?»

И пришел к выводу:

«Нужно будет попросить его больше так не шутить. Он мешает мне вести наблюдение».

В этот самый момент Тели сильно накренил самолет, и Жан заметил, гораздо ниже, другой самолет, который, казалось, несся в немецкий тыл. Его сердце бешено забилось: «фоккер»!

Энергичным движением он направил турель и свои пулеметы на врага и выстрелил. Пули просвистели довольно близко от самолета, но очередной вираж Тели оставил его вне поля видимости.

«Ах, если бы только он дал мне продолжить, – подумал Эрбийон с отчаянием, – я бы его сбил».

Когда капитан приземлился, три другие машины уже стояли на летном поле. Как только они выбрались из своих кабин, Тели сказал Эрбийону:

– Ну как, вы довольны, что участвовали в сражении?

Стажер, подумав о нескольких выпущенных им очередях, ответил:

– Да разве же это сражение – это ерунда!

Капитан посмотрел на него с искренним восхищением.

– Похвально, новичок! Семь самолетов у нас на хвосте и один сбитый, а вам все мало!

У Жана зародилось смутное беспокойство, которое и помешало ему ответить.

Капитан, казалось, действительно не шутил. Тем временем к ним подошли остальные экипажи, и стажер услышал, как Брюлар воскликнул:

– Мы их сделали, господин капитан, здорово, правда!