Суть вещи - Алёна Алексина

он не подавится, Лиза. Даже тебя проглотит, не жуя. Ты же пешечка! Ты даже меньше пешечки, ты просто крошка от бутерброда, которая случайно клетку на доске занимает!

– Подожди, и что ты предлагаешь?

– Ждать. И присядь обратно, пожалуйста, у меня уже в глазах рябит от твоей беготни. И колени твои выглядят просто ужасно. Возьми хоть салфетки влажные, оботри их, а то потом колготки присохнут намертво, срезать придется.

– Ждать – и?.. – Лиза садится на краешек стула и тянется за салфетками.

– Просто ждать.

– И молчать?

– И молчать, Лиза.

– Ты хочешь сказать, что на него нет никакой управы?

– Почему же. Есть. Есть управа. Законодательство на данный момент так устроено, что твоего Владимира Сергеевича немедленно закроют, и закроют надолго, как только кто-нибудь, чье мнение будет важно для следствия, поймает его прямо на ребенке, желательно при двух незаинтересованных свидетелях. Или – что еще фантастичней – операм вдруг разрешат у него прослушку и камеры установить и на ребенке его поймает уже прокурор.

Лизу передергивает, она бросает салфетки на пол, вскакивает и пересаживается обратно на диван.

У нее вдруг возникает ощущение, что это был ход, и она его сделала, и она терпеливо ждет, чем ответит Митя. Но Митя молчит.

Через несколько минут она говорит:

– А еще варианты? – Она слышит свой голос будто из другого угла комнаты, в горле явно что-то застряло, и Лиза послушно пытается это выкашлять, но ничего, кажется, не выходит.

– А нет больше вариантов. – Митин голос вдруг становится ярко-оранжевым. – Нет других вариантов, понимаешь ты, донкихот хренов? Дети все нездоровые, многие вообще не говорят, кто им поверит? И родители молчат. И экспертизы провели – напоминаю, четыре штуки! Но больше ни один родитель даже до этапа экспертиз не дошел. Уверен, добрый Витёк им объясняет, что экспертиза – это дополнительная травма для ребенка, а потом еще и пятно позора, скандал! Родители очень боятся скандала. Все будут оборачиваться! В магазине соседка не так посмотрит! Зачем это? Никому такого не нужно! А может, он откупается от них, кто знает? Наверняка угрожает. Кто знает, какие еще у него могут быть связи, если шефу вон аж оттуда позвонили по нему?

– Это страшно – то, что ты говоришь, Митя. Лиза тебе не верит. Не может быть такого, – тихо отвечает она.

Лиза чувствует, что вот-вот соскочит с резьбы. Она сидит на диванчике, сжав одной рукой другую – так, что та потихоньку теряет весь цвет, становится белоснежной. И раскачивается – все сильнее. Митя, наверное, видит ее, но теперь его несет, и он не может остановиться.

– Не может быть?! А вот я сейчас тебе пример приведу! Свежий – аж на зубах хрустит! Был чувак тут у нас один – он прямо из школы мальчиков забирал. Тачка у него еще такая – яркая, дорогая, заметная. Узнаваемая тачка! Все в школе ее узнавали – улавливаешь, да? Все! Учителя! Директор! Другие дети! Забирал – и увозил на два-три дня.

– Крал? – еле слышно отзывается Лиза.

– Ну, родители тоже считали иногда, что крал. Ну как родители – мамашки. Чувак-то не дурак – ребенка из благополучной семьи выбирать. Брал каких поплоше: бедненьких, грязненьких, запущенных, на которых родители-алкаши забили давно. Ну и вот. Заберет очередного, мать поищет-поищет – и в полицию с заявлением: так и так, пропал ребенок. Хотя в какой-то момент все уже прекрасно знали, куда они пропадают, пацаны эти.

– И полиция знала? Вы все тут знали?

– Ты погоди, слушай. Все всё знали. Школа к другому району относится, но даже здесь мы всё знали. Пацаны с ним охотно сами шли: он им и денег давал, и шмотки всякие покупал. Отмывал их. Подкармливал вкусно. Денег у него немерено было – там папа крутой. И вот когда очередная мамашка прибежит с заявлением, чуваку этому менты сами звонили: “Так и так, возвращай давай пацана, его уже мать разыскивает!”

– И что?

– И то, Лиза. Он бац – и возвращал сразу же. Считалось, что отличный парень – идет на сотрудничество, уменьшает количество дел.

– Как это – уменьшает? Его что, в тюрьму не сажали?

Митя снова хватается за голову, снова ерошит волосы:

– Ты меня не слышишь, что ли? Заявление об исчезновении подали – ребенок вернулся – дело закрывается, ребенок-то вот он – довольный, чистенький, сытый, с деньгами, в новых шмотках. Никаких проблем, какое исчезновение, гражданин начальник?

– Так он их просто мыл, кормил и одевал, что ли?

– Ага! Мыл! Сам, собственноручно. Подпаивал, не без того. А потом уже и фоткал, и одевал, и кормил. В таком вот порядке. И по ходу дела много-много чего еще с ними делал, Лиза. Не хотела бы ты в том доме побывать, где он с ними развлекался. Тебе бы там вещдоки таких историй рассказали…

– И что, ни одного честного человека не нашлось? – Лиза не уверена, что Митя слышит ее. Она и сама себя, кажется, уже не слышит.

– Да как же, находились! – отвечает он мгновенно. – Сообщали в прокуратуру.

– Что сообщали?

– А что было, то и сообщали. “Факты фотографирования несовершеннолетних”. Прокурор в голосину ржал. И отклонял – за отсутствием состава преступления. Годами, Лиза, го-да-ми! Я ж тебе о чем говорю? Папа там очень хороший был у чувака, авторитетный папа, с репутацией и связями. Ничего не напоминает тебе?

– Ты все время говоришь “был”. Что-то изменилось?

– Ну, нашлись люди. Запарились. Взялись за дело. Собрали доказательную базу. Закрыли его. И чувак этот, даже присев, умудрялся красоваться! Мемуары писал! В инете публиковал! Дескать, так и так, закрыли меня – а за что? Я ж со всей любовью к этим несчастным крысенышам! И знаешь, что дальше было? Его выпустили по УДО! Да-да, чему ты удивляешься? Папа же! Дальше продолжать? Он тут же снова мальчика украл. И там уже дальше по полной программе… Не надо тебе знать.

Лиза смотрит, как Митя опускается в кресло. Он вдруг кажется ей незнакомцем, чужаком. Еще никогда она не видела его таким пустым и старым.

– И после этого ты говоришь, чтобы Лиза сидела и молчала? – Ее слова прорывают плотную пленку тишины.

– Да, именно это я тебе и говорю, – моментально откликается он. – Ты заодно вот о чем подумай. Вдруг ты неправа?

Лиза молчит долго. Она просматривает свои схемы, подсчитывает детали, всматривается в увиденное. Митя позволяет ей молчать.

Потом она говорит:

– Абсурдное предположение.

– Гипотеза, – возражает он. – Давай проверим. Что именно ты видела?

– Достаточно.

– Рискну-ка я спросить поконкретнее. Пенетрацию, например, ты видела?

– До этого не досмотрела.

– Вот. А что еще? Пятна? На белье?

– И на столе. И волосы. И ремни. Много всего.

– А вот теперь давай предположим – просто предположим, да? – что ты неправа. И я неправ. И родители неправы. Мы все неправы. Допущение такое, да? И