Бесконечная история (СИ) - Коллектив авторов

— Может, отрезать тебе что-нибудь? На пробу? — задумчиво сказал Каспиан. Он слизнул кровь с лезвия и довольно прищурился. — Все равно отрастет, никто и не заметит. А если и недосчитаешься нескольких пальцев, то кого это беспокоит? Уж точно не меня.

Может, Каспиан и воплотил бы свою угрозу в жизнь, с него сталось бы. Но тут его внимание привлек Зов. Сначала Каспиан не беспокоился — он с улыбкой повернулся к дверям, ожидая увидеть кого-то из братьев. Но никто не показывался.

— Сайлас? — окликнул Каспиан. Ответа не было.

— Митос, это ты?

Каспиан пока не заподозрил ничего необычного, просто решил проверить, кто из братьев там бродит. Он оставил пленника, даже не став запирать клетку, и отправился смотреть, кто там играет в прятки. Кассандра скрывалась в тени — ждала, пока он подойдет поближе. И выбрав момент, напала, ударив Каспиана мечом. Но тот успел отскочить, и лезвие только слегка задело его предплечье. Каспиан засмеялся, рассмотрев противника:

— Надо же, кто пожаловал! Явилась выручать дружка? Или решила вернуться к хозяевам?

Кассандра снова атаковала, но Каспиан уже выхватил оба своих клинка и отбил удар.

— Ты очень устал. Ты не в силах удержать в руках оружие, — нараспев проговорила Кассандра.

Слова достигли цели: Каспиан пошатнулся, и Кассандре удалось выбить саблю из его рук. Но она слишком близко подошла к Каспиану — тот, размахнувшись, ударил ее кинжалом в шею. Он намеревался отрубить ей голову, но из-за внушенной слабости удар получился неточным, пришелся плашмя — но этого оказалось достаточно, чтобы лишить Кассандру главного оружия — голоса. Даже кричать от дикой боли она не могла. Потому бросилась бежать по коридору, не разбирая дороги, подальше от противника.

Ей нужно было переждать, пока восстановится горло, но, как известно, шея у Бессмертных — самое слабое место, повреждения заживают долго и плохо. А передышки Кассандре давать никто не собирался. Каспиан, подобрав оружие, бросился в погоню. Он лучше знал базу, хорошо тут ориентировался, к тому же меньше пострадал в поединке, потому быстро загнал ее в тупик, вынудив отбиваться. Голос все еще не слушался Кассандру, приходилось рассчитывать только на меч, а она никогда не была особо искусна в фехтовании. Каспиан это понял, так что, будучи еще одним любителем продлить агонию жертвы, не слишком усердствовал. Считал, что Кассандре все равно не спастись.

* * *

Кронос тщательно осмотрел проводку и генераторы. Выводы были очевидными: поломки сделались не сами по себе, тут кто-то поработал, и этот кто-то был одним из Всадников. Больше сюда попасть незамеченным не мог никто. Сайласу и Каспиану такое вредительство ни к чему, себя Кронос исключал, разумеется. Оставался Митос.

«Ну конечно, кто же еще».

Митос неизменно преследовал свои цели. По крайней мере, сколько Кронос его помнил. При всей логичности и продуманности планов Митоса, всегда был в его действиях некий момент стихийности, нечто, подчиняющееся внезапным озарениям или спонтанным желаниям. И хотя Кронос хотел бы контролировать все, что происходило в его вновь собранной команде, но также помнил — а за прошедшие века и хорошо осознал, — что эта стихийность и делала Митоса незаменимым, неподражаемым. Кронос не раз пытался возродить свою былую славу уже под новым именем, но Мелвину Корену далеко было до Кроноса, и ни одна его новая банда не могла сравниться со Всадниками. Мысли о том, что время Всадников прошло, Кронос не допускал. Он просто прикидывал, чего же не хватало теперь. И получалось так, что не хватало именно Митоса. Поскольку грубой силы и жестокости, коими отличались Сайлас и Каспиан, достаточно нашлось бы и у новых сторонников, у тех, кто ненадолго задерживались возле Мелвина Корена.

Но Митос когда-то превратил обычную, хотя и весьма сильную, банду во Всадников, в легенду. Разорением мелких поселений они никогда не брезговали, но благодаря продуманным планам могли успешно атаковать даже укрепленные города. Митос придумал образы и имена, что сохранились на века, когда сама их подлинная история уже забылась и затерялась. Кронос поначалу не придавал всему этому большого значения, хотя суеверный ужас, что испытывали люди даже при упоминании их имен, очень тешил его самолюбие. Со временем мог убедиться, что идея была не просто отличной, но даже гениальной. Осознавая, что до таких озарений ему самому никогда не дойти, Кронос и не стремился. Будучи по природе не одиночкой, но лидером, свою заслугу он видел в том, что сумел в свое время подчинить и направить в нужное русло стихийные порывы Митоса. И не беспочвенно: поскольку Митос-то как раз был от природы одиночкой, и заставить его стать частью команды, проникнуться общим настроем — этим действительно можно было гордиться. Митос отлично приспосабливался и, переняв лишь нужный образ мыслей, становился мощной движущей силой. Когда он начал думать, как часть их братства — о, это и был момент триумфа. Для Кроноса. Митос создал легенду о Всадниках, но Кронос был тем, благодаря кому сам Митос стал Всадником Смерть.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Потому весть о хитроумном побратиме, который тоже сумел дожить до теперешнего времени, Кронос воспринял, как радостное знамение. И слова Митоса о том, что он, мол, изменился и к прежней жизни не возвратится, проигнорировал. Нет, он отлично понимал, что Митос его ненавидит, что лжет напропалую и норовит всадить нож в спину, как буквально, так и фигурально. С такими союзниками и врагов не надо, но трудности Кроноса не пугали. В конце концов, он не видел другой возможности вернуть и приумножить прежнюю власть. Нужно было просто сломать Митоса, заставить вновь действовать в интересах Всадников. И не позволить ему сбежать, как в прошлый раз. Проще всего было бы, конечно, посадить его в клетку вместо Маклауда, но Кронос знал, что так добьется от побратима лишь формального подчинения, но не того вдохновения, что требовалось. Потому предпочитал действовать более тонко, все время предоставляя выбор. Формальный, конечно.

«Ты можешь лишиться головы или присоединиться ко мне. Так я ему сказал. И кто бы мог подумать, что Митос выберет второе? Какая неожиданность!»

Кронос не стал чинить проводку. Сам он неплохо ориентировался в слабоосвещенных коридорах, а оборудование могло и подождать. Первым делом нужно было разобраться с зарождающимся бунтом. Кронос направился обратно к лабораториям. Он предполагал, что главные события произойдут именно там. Да и слишком удивлен не был — Митос разочаровал бы его, если бы молча смирился и не попытался переиграть.

«И все же это глупо, — мысленно сказал побратиму Кронос. — Ты проиграешь, Митос. Нет, я не убью тебя. Но ты еще долго будешь сам молить о смерти. И не получишь ее. А потом, может быть, я прощу тебя. Мы — Всадники. Те, кто рождены, чтобы править миром. Это важнее всего. Ради этого я готов и дальше терпеть тебя рядом с собой. Более того, буду рад».

Кронос прислушался. Ему показалось, что вдалеке слышны звуки сражения — металлический звон и скрежет.

«Ты сейчас один против двоих братьев. Так ведь? И ты надеялся победить. Застать врасплох. И на кого же ты напал первым? Каспиан? Тот слишком недоверчив. Или Сайлас? Он ведь привязан к тебе, и ты это знаешь. Маклауд — не единственная твоя слабость. Значит, открытый бой. Ты в отчаянии, Митос?»

Кронос не сомневался в том, что понимает мысли Митоса — тот должен был совсем утратить надежду, чтобы начать решительные действия. Попасть между нескольких огней — настроить против себя Маклауда, Кассандру и самого Кроноса, который ясно дал понять, что ни на грош не доверяет Митосу — о, тут было от чего сломаться.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

«Зря ты не поговорил с Маклаудом, когда вернулся. А я ведь так старался обелить тебя в его глазах. Сбить спесь с этого индюка было приятно, не спорю. Но разговаривал я с ним не для того. Не ценишь ты мои усилия, Митос».

В самоотверженность ради врага Кронос не очень верил, потому был заинтересован в том, чтобы пленник оставался Митосу другом. Таким образом, строптивый Горец превратился бы в идеальное орудие. Сочувствовал бы Митосу, видел в нем жертву — и Митос оставался бы к нему привязан. И одного только намека на угрозу для пленника было бы достаточно, дабы держать в повиновении Митоса.