Под осенней звездой - Кнут Гамсун

– В эту пору лес совсем голый, – сказала фрекен. И спросила, пристально глядя на меня: – Послушайте, ведь здесь нет кладбища и вам негде бродить?

– Кажется, нет…

– Как же вы обходитесь?

И она рассказала фру Фалькенберг, что я такой странный, каждую ночь ходил на кладбище и разгова ривал с мертвецами. Там-то я и придумывал все свои машины.

Я не знал, что на это сказать, и спросил, как здоро вье Эрика.

– Помнится, лошади понесли, он расшибся и харкал кровью.

– Ему лучше, – коротко ответила фрекен. – Но не пора ли в путь, Ловиса?

– Можем мы ехать дальше?

– Когда вам будет угодно, – ответил я.

И мы поехали.

Час проходит за часом, солнце клонится к закату, свежеет, тянет сыростью: понемногу поднимается ветер, начинает падать мокрый снег. Остаются позади приход ская церковь, лавки, хутора.

И вдруг мне стучат в стекло.

– Не здесь ли вы катались ночью на чужих лоша дях? – спрашивает фрекен со смехом. – Вообразите, до нас дошел слух об этом.

Обе дамы принялись смеяться.

Я ответил, нимало не смутившись:

– И все же ваш отец хочет взять меня в работники, не так ли?

– Так.

– Ну, раз уж мы заговорили об этом, позвольте вас спросить, фрекен, откуда ваш отец узнал, что я работаю у капитана Фалькенберга? Ведь вы, кажется, сами уди вились, когда меня увидели?

Она подумала немного, взглянула на свою подругу и ответила:

– Я написала об этом домой.

Фру Фалькенберг опустила глаза.

Я заподозрил, что фрекен солгала. Но она так ловко вывернулась, что мне нельзя было ее уличить. Вполне вероятно, что она написала домой что-нибудь в таком роде: «А знаете, кого я здесь встретила? Того самого человека, который сделал нам водопровод, теперь он работает у капитана лесорубом…»

Но когда мы приехали, оказалось, что пастор вот уж три недели как нанял работника. Этот новый работник вышел подержать лошадей.

Я ломал себе голову и никак не мог понять, почему же в таком случае именно меня попросили ехать сюда? Может быть, чтобы мне было не так обидно, что Фаль кенберга позвали в гостиную и попросили спеть? Но как они не понимают, что я в скором времени закончу ра боту над своим изобретением и милость их мне не нужна?

Я молчал, хмурился и был недоволен собой; на кухне, когда я ужинал, Олина долго благодарила меня за водопровод, потом я пошел присмотреть за лошадьми. А ко гда стемнело, я взял одеяло и отправился на сеновал…

Я проснулся от чьего-то прикосновения.

– Зачем ты лег здесь, ведь так можно простудить ся насмерть, – сказала жена пастора. – Пойдем, я уложу тебя в доме.

Мы начали спорить, потому что я не хотел идти в дом, и заставил ее сесть рядом со мной. Эта женщина была полна страсти, а может быть, она просто была дитя природы. В ней звучала чудесная мелодия, и я за кружился в вихре этой музыки.

XXIV

С утра я был настроен уже не так мрачно, поостыл, успокоился и стал рассуждать здраво. Конечно, для моего блага лучше было и не уходить отсюда, наняться к пастору в работники, стать первым среди равных.

Ведь я уже успел привыкнуть к тихой деревенской жизни.

Фру Фалькенберг стояла посреди двора. Золотоволосая, с непокрытой головой, она была высокая и стройная, как колонна.

Я пожелал ей доброго утра.

– Доброе утро, – ответила она и, легко ступая, подошла ко мне. Понизив голос, она сказала: – Вчера вечером я очень хотела поглядеть, как вас устроили на ночлег, но мне нельзя было выйти. Впрочем, выйти было можно, только… Вы ведь легли на сеновале?

Я слушал ее, как во сне, и не в силах был от ветить.

– Что же вы молчите?

– Спал ли я на сеновале? Да.

– Вот как? И хорошо ли вам спалось?

– Да.

– Так. Ну что ж. Сегодня мы едем домой.

Она повернулась и пошла прочь, покраснев до кор ней волос…

Прибежал Харальд и попросил меня сделать ему змей.

– Ладно, так и быть, – сказал я, стараясь совла дать с собой. – Сделаю тебе большой-пребольшой змей, он взлетит к самым облакам. Непременно сделаю.

Мы с Харальдом мастерили змей часа два, этот славный мальчик старался от души, а я думал совсем о другом. Мы сплели из бечевки длинный хвост, привязали его к змею да еще приклеили для прочности; фрекен Элисабет два раза подходила к нам и смотрела, как мы справляемся с делом, вид у нее был уже не такой свежий и оживленный, как раньше, но меня это не трогало, я ее будто и не замечал.

Но вот мне велено запрягать. И хотя нужно поторапливаться, потому что дорога предстоит дальняя, все же я посылаю Харальда с просьбой повременить полчаса. Мы трудимся в поте лица, и наконец все готово. Завтра, когда клей подсохнет, Харальд запустит змей и будет провожать его взглядом, и в его душе всколыхнется такое же неведомое волнение, какое сейчас вско лыхнулось во мне.

Лошади запряжены.

Фру Фалькенберг выходит из дома, и все пасторское семейство провожает ее.

Пастор и его жена узнали меня, они отвечают на мой поклон и говорят мне несколько любезных слов; но они даже не обмолвились о том, что хотели взять меня в работники. Голубоглазая пасторша стоит и лу каво поглядывает на меня искоса, будто накануне она меня и в глаза не видела.

Фрекен Элисабет приносит корзинку с припасами и помогает своей подруге усесться поудобнее.

– Может быть, все-таки дать тебе еще что-нибудь теплое? – спрашивает она в который уж раз.

– Нет, спасибо, я не озябну. До свиданья, до сви данья!

– Будьте таким же молодцом, как вчера, – говорит фрекен и кивает мне на прощание.

Мы трогаемся.

День стоит сырой и холодный, я сразу вижу, что фру Фалькенберг плохо укутана и ей холодно.

Мы едем час за часом, лошади, чувствуя, что мы возвращаемся домой, сами бегут рысью, я держу вож жи, и руки мои стынут без рукавиц. Завидев домик неподалеку от дороги, хозяйка стучит в стекло и гово рит, что время обедать. Она выходит из коляски, вся посиневшая от холода.

– Пообедаем в этом домике, – говорит она. – Как управитесь с лошадьми, приходите туда, да не забудьте прихватить корзинку.

И она поднимается по косогору.

«Она решила обедать у чужих людей, потому что за мерзла, – думаю я. – Ведь не меня же она в самом деле боится…» Я привязал лошадей и задал им корму; по хоже было, что пойдет снег, поэтому я накрыл их кус ком промасленного холста, похлопал по крупам и, за хватив корзинку, пошел к домику.

Старушка, хлопотавшая над кофейником, подняла голову, пригласила нас войти и снова занялась своим делом. Фру Фалькенберг распаковала корзинку и ска зала, не глядя на меня:

– Ну как, уделить вам кусочек и сегодня?

– Да, спасибо большое.

Мы едим молча. Я сижу на скамеечке у двери, по ставив тарелку подле себя; а фру Фалькенберг устро илась у стола, она не отрываясь смотрит в окно и почти ничего не ест. Время от времени она перебрасывается словом со старухой и поглядывает, не опустела ли моя тарелка. В домике тесно, от меня до окна не больше двух шагов, и мы сидим все равно что рядом.

Кофе готов, но на моей скамеечке нет места для чашки, и я держу ее в руке. Вдруг фру Фалькенберг поворачивается ко мне и говорит, не поднимая глаз:

– За столом есть место.

Я слышу, как громко колотится мое сердце, и бор мочу:

– Спасибо, мне и здесь удобно… Я уж лучше…

Сомнений нет – она взволнована, опасается, как бы я чего-нибудь не сказал или не сделал; тотчас она сно ва отворачивается, но я вижу, как бурно вздымается ее грудь. «Не бойся, – думаю я, – скорей я откушу себе язык, чем скажу хоть слово!»

Мне нужно поставить пустую тарелку и чашку на стол, но я боюсь ее испугать, а она сидит все так же, отвернувшись. Я тихонько звякнул чашкой, чтобы при влечь к себе ее внимание, поставил посуду на стол и поблагодарил.

Она спрашивает меня, словно я гость:

– Вы сыты? Может быть, еще?..

– Нет, спасибо большое… Позвольте, я уложу все обратно в корзинку? Боюсь только, что я не сумею сде лать это как следует.

И я гляжу на свои руки, – в тепле они распухли, стали неловкими и толстыми, так что мне никак не возможно уложить корзинку. Она догадалась, о чем я думаю, тоже взглянула на мои руки, опустила глаза в пол и сказала, пряча улыбку:

– Разве у вас нет рукавиц?

– Нет, они ведь мне ни к чему.

Я вернулся на скамеечку и ждал, пока фру Фаль кенберг уложит припасы, чтобы отнести корзинку. Но она вдруг снова повернулась ко мне и спросила, все так же не поднимая глаз:

– Откуда вы родом?

– Из Нурланна.

Пауза.

Немного погодя я сам осмелился спросить:

– Фру бывала там?

– Да, в детстве.

Она поглядела на часы, как бы пресекая дальней шие вопросы и напоминая мне в то же время, что надо торопиться. Я тотчас встал и пошел к лошадям.

Уже смерклось, небо потемнело, пошел мокрый снег. Я потихоньку взял с козел свое одеяло и спрятал его под переднее сиденье коляски, потом напоил и запряг лошадей. Увидев хозяйку, я пошел ей навстречу, чтобы взять у нее корзинку.