Русская басня - Николай Леонидович Степанов

понесите вон отсель тела,

                    Рога и души.

Великий Зайцу страх та ссылка навела:

Рогами, мнит, почтут в приказе зайчьи уши.

    До Зайца тот указ ни в чем не надлежит;

    Однако он, как те подобно, прочь бежит.

             Страх Зайца побеждает;

                А Заяц рассуждает:

                  «Подьячий лют,

                  Подьячий плут;

             Подьяческие души

    Легко пожалуют в рога большие уши;

             А ежели судьи и суд

                   Меня оправят,

    Так справки, выписки одни меня задавят».

ПРОТОКОЛ

Украл подьячий протокол;

          А я не лицемерю,

          Что этому не верю.

     Впадет ли в таковой раскол

     Душа такого человека!

Подьячие того не делали в век века.

И может ли когда иметь подьячий страсть,

          Чтоб стал он красть!

          Нет, я не лицемерю,

          Что этому не верю:

          Подьяческа душа

          Гораздо хороша.

Да правда говорит гораздо красноречно:

Уверила меня, что было то, конечно.

          У правды мало врак;

          Не спорю, было так.

          Судья того приказа

          Был добрый человек,

          Да лишь во весь он век

Не выучил ни одного указа.

Однако осудил за протокол

          Подьячего на кол.

          Хоть это строго,

          Да не гораздо много.

Мне жалко только то: подьячий мой

Оттоль не принесет полушечки домой.

Подьячий несколько в лице переменялся,

                И извинялся,

     На милосердие судью маня,

     И говорил: «Попутал черт меня».

Судья на то: «Так он теперь и оправдался.

Я, право, этого, мой друг, не дожидался.

                За протокол

     Его поймать и посадить на кол».

Однако ты, судья, хоть город весь изрыщешь,

         Не скоро черта сыщешь;

     Пожалуй, справок ты не умножай

        Да этого на кол сажай.

СУД

                  Жил-был судья Мартышка,

И следственно, имел Мартышкин и умишка.

                      «Судья, дай толк,—

                      Сказал так Волк.—

                  Лисица заорала,

                         Украла

                      Овцы кусок

                      Без сожаленья

                  Из волкова именья;

                         Так дай ей сок».

                  Лисица не молчала

                         И отвечала:

                  «Клянусь тебе, судья,

        Что отроду нигде не крала мяса я».

        Прогневалася вся судейская утроба,

                  Кричит судья: «Вы лжете оба,

        Лишь тем утруждена судейская особа.

        Я с вами более не говорю.

        Подите к моему секретарю;

                  В землянке он живет во срубе,

                  Берлогу он пасет

                  И лапу в ней сосет,

И летом и зимой в медвежьей ходит шубе».

КИСЕЛЬНИК

Гороховый кисель мужик носил

          И конопляно масло;

Кисель носить его желание погасло,

Так это ремесло кисельник подкосил.

Маленек от него доход; ему потребно

Другое, и другим он начал торговать,

      А именно: он начал воровать,

      Такое ремесло гораздо хлебно.

      Замаранная маслом тварь

              Зашла в олтарь.

Не повинуяся ни богу, ни закону,

Украл из олтаря кисельник мой икону,

И другу своему он это говорил.

             А тот его журил:

«Кафтана твоего не может быти гаже;

      Ты весь от масла будто в саже;

Пристойно ль в олтаре в такой одежде красть?

Не меньше я тебя имею эту страсть,

      И платьице почище я имею,

      Да я из олтаря украсть не смею».

Кисельник отвечал: «Не знаешь ты творца,

Отъемля у меня на Вышнего надежду:

      Не смотрит бог на чистую одежду;

      Взирает он на чистые сердца».

ДЕВКА

Вдруг девка на реке, мыв платье, зарыдала

И в тяжкой горести об этом рассуждала:

Как замужем родит иль сына, или дочь,

             А что носила во утробе,

                      Увидит то во гробе...

Вообрази себе ты, девка, перву ночь!

             Повеселяе девка стала

                       И вдруг захохотала.

             Не плачь, не хохочи, дружочек мой,

                            Да платье мой!

ЛЕВ И КЛОП

     Клоп дерзкий Льва кусал

И вместо яда вонь на Льва бросал.

     Поиман Клоп; трепещет он от страха

И думает: «Не будет больше праха

          На свете моего».

     Однако Лев не раздавил его,

Сказав ему: «Клопы мной вечно не попрутся;

Ты ведай то, что львы с клопами не дерутся».

СТРЕКОЗА

В зимне время подаянья

Просит жалко Стрекоза,

И заплаканны глаза

Тяжкого ее страданья

Представляют вид.

Муравейник посещает,

Люту горесть извещает,

         Говорит:

         «Стражду;

Сжалься, сжалься, Муравей,

Ты над бедностью моей,

Утоли мой алч и жажду!

Разны муки я терплю:

             Голод,

             Холод;

День таскаюсь, ночь не сплю».

«В чем трудилася ты в лето?»

«Я скажу тебе и это:

Я вспевала день и ночь».

«Коль такое ваше племя,

Так лети отсель ты прочь:

    Поплясати время».

САТИР И ГНУСНЫЕ ЛЮДИ

Сквозь темную пред оком тучу

    Взгляни, читатель, ты

    На светски суеты!

Увидишь общего дурачества ты кучу.

Однако для-ради спокойства своего,

Пожалуй, никогда не шевели его;

Основана сия над страшным куча адом,

    Наполнена различным гадом,

                       Покрыта ядом.

С великим пастухи в долине были стадом.

                       Когда?

    Не думай, что тогда,

    Когда для человека

Текли часы златого века,

Когда